О том, кого люблю

Заслуженный художник России Г. С. Зорин

Писать следует о тех, кого любишь, и рисовать только то, что близко твоему сердцу. Иногда я нарушал эту заповедь и каждый раз терпел поражение...

Художника Григория Степановича Зорина, своего соседа по мастерской, я давно люблю и уважаю. Как приятно бывает порой услышать осторожный стук в дверь. Григорий Степанович всегда входит, только когда убедится, что не помешает. Он ведь знает, что «перебить» рабочее состояние легко, а вернется ли оно вновь, неизвестно. Если есть возможность, что случается нечасто, мы усаживаемся в его мастерской. В ней огромные окна, выходящие на закат. Как чудесно бывает неторопливо поговорить о жизни и об искусстве, поглядывая на гаснущие золотые облака над Амуром. Григорий Степанович обращается к собеседнику старомодно-трогательно: «Милый человек». Где еще в наше время услышишь такое обращение? Мы выпиваем рюмку, другую, поминая всегда одних и тех же художников, «милых людей» — Алексея Федотова, Александра Максимовского, Сергея Заровного. Их уже давно нет на поверхности земли, но в эти минуты они рядом. Нас связывает взаимная любовь. За окнами густеют сумерки. Где-то далеко внизу шуршат шины машин и загораются первые окна. А мы беседуем о загадках искусства и о смысле жизни на фоне вечности. Григорий Степанович часто меня ругает за безделье от лени или уныния.

—Ты не имеешь права! — говорит он требовательно. — Тебе Бог дал. Значит, ты должен работать. Ты пойми, тебе Бог дал!

Ну что здесь возразить? Стыдно. Буду стараться. И я прошу прощения у Григория Степановича.

Сам Зорин великий труженик. Он выстаивает у мольберта столько, сколько хватает сил, а потом, присев на минуту и выкурив сигарету, снова встает к мольберту.

Живопись для него стихия, которую нужно покорить. Он то дает волю своему темпераменту, то зажимает его жесткой дисциплиной. Много раз я видел, как почти законченную картину он соскабливает бритвой до чистого холста и начинает ее вновь. И такое повторяется порой по нескольку раз. Григорий Степанович стремится приблизиться к одному ему ведомому результату.

В живописи Зорин больше всего ценит цветовой аккорд: «Два, три цветовых отношения — больше не надо. Вот посмотри икону. Как звучит: Бам! и Бам! И все! Два, три отношения, но как они взяты. Ты видишь?»

Собственно, к этому полнозвучанию цвета шел Григорий Степанович всю жизнь. Потому он раз за разом уничтожает свою живопись, чтобы, зацепившись за остатки цветового «мусора» , въевшегося в холст, вновь залить его цветом. Тогда то, что осталось от прежней живописи, начинает мерцать из глубины, создавая неожиданные богатые эффекты.

— Нужно вбить цвет в холст, — говорит Григорий Степанович. — Если он лежит на поверхности, это ерунда, а не живопись. Вот в чем недостаток теперешних живописцев. Их краски не светятся из «глубины», а продолжают оставаться мертвой краской из тюбика.

Григорий Степанович порой безжалостно убирает под новый чистый красочный слой красивые живописные куски. «Надо „прополоскать“ холст чистым белым цветом», — говорит он, закрашивая белилами кусок неба, над которым до этого бился неделю. Ему не жаль своего труда, потому что он подчинен какой-то таинственной силе, заставляющей его менять свою работу раз за разом. Очевидно, об этой силе говорил Леонардо да Винчи: «Если дух не водит рукой художника, то там нет искусства». Григорий Степанович знает, что те решения, которые выдумывает сам художник, нежизнеспособны. Искусство не только плод нашего разума. Это и проявление высшего творческого начала. Но чтобы приблизиться к истинному, нужно преодолеть собственную зашоренность и заученность. Отсюда и творческие муки.

Григорий Степанович признанный мастер исторической живописи. По существу он единственный на Дальнем Востоке художник, последовательно работающий в этом жанре. В своих картинах он объясняется в любви к вольным русским людям, благодаря которым мы живем на этой ставшей родной нам земле. Григорий Степанович считает, что воля выше свободы, и включает в смысл этого слова чисто русское самоощущение человека, который остался один на один с неисследованной и ненаселенной бескрайностью. Он может в своих действиях полагаться только на себя, а если верующий, то на Бога. Так и начинался наш край. С Богом, и вперед, в неизвестное.

Еще Григорий Степанович считает, что самым важным в жизни человека является встреча людей друг с другом. ВСТРЕЧА. Ведь она может и не состояться. Можно, к примеру, прожить с кем-то бок о бок, но так с ним и не встретиться по-настоящему. Встреча — это когда между людьми исчезает незримая стена, и уже не глаза глядят в глаза, а душа одного человека любуется душой другого. Мне кажется, мы с Григорием Степановичем пережили такие минуты, когда сидели у летнего окна, за которым загорались все новые и новые огни, и небо из синего становилось черно-фиолетовым, чтобы лучше мерцалось звездам. Вот у самого горизонта горит красный Марс.

— Знаешь, что я буду делать, если, не дай Бог, вдруг начнется война и будут рваться бомбы? — спросил меня как-то Зорин.

— ?!

— Я буду продолжать писать свою картину.

Собственно, с таким мироощущением и следует браться за кисть. Жить так жить. Работать так работать. А обстоятельства пусть подчиняются вольному человеку.

Однажды я напросился в мастерскую Григория Степановича, чтобы нарисовать его портрет. Усевшись так, чтобы не видеть его холст, я наблюдал, как работает художник. Он отходил от мольберта и подходил к нему, чтобы уловить, как часть будет согласовываться с целым. За день он проходил многие километры. Решившись, он некоторое время сопел, сосредотачиваясь, а потом на выдохе, с тем самым звуком, с каким рубят дрова, наносил удар кистью. Он словно вбивал энергию в холст. Это походило на действия мастера восточных единоборств. Ведь и там удар наносится только на выдохе, чтобы насытить его всей возможной энергией. А что такое живопись? Это живая энергия, застывшая во времени в красочном слое. Но стоит к холсту прикоснуться глазами зрителя, и он оживает.

Григорию Степановичу уже за восемьдесят. Все реже появляется он в своей мастерской. Но что удивительно: его последние работы полны радостного цветового звучания. Такое впечатление, что за какие-то заслуги перед искусством ему дали пережить вторую молодость и вновь окунуться в стихию чистого цвета.

Своей любимой картиной Григорий Степанович считает большой холст «Кандальный звон». На ней он нарисовал в полный человеческий рост идущие фигуры скованных цепями каторжников. Кто они? За что осуждены? Для Григория Степановича важно, что эти люди, утратив волю снаружи, не утратили ее изнутри. Собственно, эта их несломленность и является главной темой картины. Когда Зорин писал этот огромный холст, то обращался со своими персонажами, как с живыми людьми. «Идите, идите сюда, мои хорошие, — приговаривал он, работая. — Идите, мои милые люди». Наверное, они и казались ему в те минуты живыми людьми, ведь не зря он вбил в них столько своей энергии, мазок за мазком, удар за ударом.

Хочется закончить эту статью на оптимистичной ноте. Ведь Григорий Степанович человек веселый. Вот что рассказал один мой приятель, который побывал на дне рождения у Зорина. Поздней ночью он шел по опустевшему городу. К нему тихо и незаметно подъехала машина. Вышли милиционеры и пригласили сесть в их уазик. «Да вы знаете, у какого человека я сейчас был в гостях? У Григория Степановича Зорина — художника. Помните картину „Тигроловы“, что висит в магазине „Русская водка“?». Милиционеры вспомнили. Видно, она им тоже нравилась. «Ну тогда ладно. Иди. Только голову подними и шагай бодрее, а то бредешь, как пленный румын». И милиционеры уехали. Вот что значит сила искусства. Вот каково народное признание. Даже милиция реагирует на живопись, если она настоящая.

Григорий Степанович Зорин талантливый рассказчик. Вот несколько историй в моем свободном изложении.

Щипок отчаяния, или Восторжествовавшая справедливость

Художник Алексей Федотов, именем которого названа Хабаровская галерея, сидел без денег. И был доведен до отчаяния, когда узнал, что начальник управления культуры решил не выплачивать ему денег за картину. Вычеркнул из списков. Как семью кормить? И Алексей Матвеевич поступил как ребенок. Встретив на улице Карла Маркса «начальника культуры», который важно прошествовал мимо обиженного художника, Федотов сильно ущипнул его за ненавистный пышный зад. Утром начальник пришел к Григорию Степановичу, который в то время был председателем Хабаровского отделения Союза художников. Зорин с интересом выслушал взволнованный рассказ и согласился разделить возмущение, принять меры. Но только после доказательств. «Каких доказательств?» — опешил начальник. «А покажите следы увечья!» Начальник пошумел и ушел, а справедливость восторжествовала. Только позднее. Как звали того начальника от культуры, вряд ли кто сегодня вспомнит, а художник Алексей Федотов жив в своих картинах.

Проклятая профессия

Художник — профессия не из легких. Отправляясь на этюды, он берет с собой ящик с краской, разбавитель, лак, картон, что поесть, на чем поспать, что одеть. И тащит он все это по тайге в поисках «красивого места». Вот и представьте себе: бредут несколько человек вдоль горной речки, нужно ее перейти. По бревну. Тут один художник не удержался, упал в воду и, естественно, пошел ко дну. Ведь тюбики с краской свинцовые, да и рюкзак с тушенкой кое-что весит. Но художник борется за жизнь, всплывает и выкрикивает: «Проклятая!». И опять ко дну. Потом снова всплывает и заканчивает мысль: «Профессия!». На третий раз его спасают, но он для себя уже все решил. Профессию бросает. Никогда больше он уже не ездил на этюды, не писал картин. Зорин смеется: «Так и просидел всю жизнь в мастерской у батареи, делая портреты членов политбюро».

Природный талант

У одного человека, назовем его для конспирации Б. Б., был природный талант. Он мог рисовать. У него не было образования в этой области, но от природы он имел точную руку и верный глаз. Чтобы не хоронить свой талант, он изготовил клише денежных купюр. Завел знакомства на фабрике Гознак, достал там нужные бумаги и открыл свое маленькое прибыльное производство. Целая бригада жуликов развозила его «произведения» по Транссибу и разменивала самоделки на настоящие деньги у привокзальных торговок. Жил этот коллектив припеваючи в те тяжелые послевоенные годы.

Когда Б. Б. решил отдохнуть, он наказал своим жуликам:

— Потцы! Только не печатайте сотенные. Не смейте печатать сотенных!

Наказал и уехал. Как вам уже ясно, жадные ребята не выдержали, напечатали и попались. Приехав из «отпуска», Б. Б. тоже оказался в определенном месте. Дали десять лет. Но так как его талант поразил даже видавших виды кагэбистов, то в лагере Б. Б. жил довольно неплохо. Он изготавливал липу для наших разведчиков. Там же, на зоне, он встретил свою любовь — красивую воровку. Срок Б. Б. сократили. Дали ему сразу по освобождении квартиру в Магадане. Он ее обставил и стал ждать свою любовь. Через год вышла и она. Счастье длилось недолго. Стоило Б. Б. отлучиться в командировку, как его дама сердца все, что было, продала, умудрилась даже деньги с его книжки снять, и укатила в неизвестном направлении.

Вот тогда-то Б. Б. и снял телефонную трубку и стал жаловаться Г. С. Зорину на женское коварство. К тому времени они познакомились, так оба стали председателями Союза художников и встречались во время работы выставкомов. Бывший фальшивомонетчик сам недоумевал над своей прошлой глупостью: «Зачем я эти деньги делал? Вот сейчас книги оформляю. Те же деньги получаю. Да еще почет и уважение». Действительно, Б. Б. скоро стал заслуженным художником.

Но были в его характере некоторые странности, оставшиеся от прошлых лет. Любил он, к примеру, пустить пыль в глаза, выдать себя за кого-то. Однажды собрали председателей Союзов художников в Москву на пленум. Б. Б. устроил «концерт» в гостинице. Войдя в номер, он спросил у коридорной: «Где рояль?» — «Нету». — «Позовите администратора». Он стоял в плаще и шляпе у окна не оборачиваясь.

— Почему в моем номере нет рояля? — спросил он у администратора.

— В этих номерах рояль не положен. Есть в холле тремя этажами ниже.

— Я плачу. Принесите мне рояль.

Нанятые мужики приволокли в номер рояль. Он положил на него плащ и шляпу и заказал бутылочку коньяка и лимончик. А сам уселся и стал читать свою любимую книгу «Конек-Горбунок» Ершова. Собственно, он, по словам Г. С. Зорина, кроме нее ничего больше и не читал. Заканчивал и начинал снова.

А по гостинице пронесся слух, что поселился композитор, который дает огромные чаевые за свои прихоти.

Когда Г. С. Зорин пришел к Б. Б., чтобы узнать, почему тот на пленуме не появляется, то увидел возле двери коридорную, которая стояла и слушала.

— Тихо!!! — прошептала она. — Композитор работает.

Как оказалось, она ждала, когда Б. Б. щелкнет пальцами, чтобы в очередной раз заказать бутылочку коньяка и лимончик. Это и было проделано, когда Григорий Степанович появился в его номере.

— А вообще милейший был человек, великолепно рисовал чукчей в любом возрасте и в любых позах с закрытыми глазами. Мы долго с ним потом переписывались, — добавил Григорий Степанович и улыбнулся.

Александр ЛЕПЕТУХИН,
художник