Короткие рассказы

Клюв, лапки и хвостик

Как-то, выглянув из окна, я увидел свиристеля. Я любил эту птицу, но редко встречал ее. А тут она села на старый дуб, что рос под нашим окном. И мне захотелось ее нарисовать. Была в ней какая-то строгая красота. Да и имя ее — свиристель — будто лилось из дудочки...

Но только я устроился с бумагой и карандашом — птица улетела.

Я погоревал чуть-чуть и уже собрался уходить — на ветку сели синицы.

Что делать, нарисую синиц, в них тоже есть своя красота. Я начал примериваться, наносить карандашные штрихи на бумагу. Но синицы оказались вертихвостками и непоседами — поболтали и улетели.

После синиц прилетела большеклювая ворона, стала вертеть головой и кричать свое «кро-кро».

— Ворону не рисуй! — услышал я из-за спины Димкин голос. — Помнишь, как ворона клевала голубя?

Оказывается, внук Димка подошел незаметно и стоял рядом.

Да, было дело... Как-то мы шли на хоккей, а ворона на снегу долбила больного голубя. Мы несколько раз отгоняли ее, но она, как коршун, набрасывалась на ослабевшую птицу. В конце концов забралась на дерево и оттуда нагло и с неприязнью поглядывала на нас.

Ворону я рисовать не стал.

Потом вместо вороны на ветке устроился воробей, а рисовать воробья — смешно... Но надо же где-то ставить точку? И я нарисовал воробья — он сам как большая жирная точка. Я лишь добавил к точке клюв, лапки и хвостик.

А через неделю, когда пригрело весеннее солнце, наш дуб зарозовел — расцвел свиристелями. Целая стая свиристелей облепила дуб. Но уж тогда я ничего рисовать не стал, а просто мы с Димкой стояли и смотрели, как радуется и молодеет старое дерево.

Книга с автографом

Уже в метро, когда я раскрыл книгу с автографом, осознал, что смотрел и слушал известного художника с подобострастием. Эта мысль имела вес бильярдного шара, упавшего мне на голову. Я сразу вспомнил свою запись в книге отзывов на выставке другого художника, куда случайно забрел в декабре.

«Многое понравилось, кое-что даже останется в памяти, но зря Вы выставили свои фотографии с нашим мэтром. На них у Вас заискивающее лицо и соответствующая поза. А ведь художник и тема — это единое целое... считаю, что Соловки — тема людей цельных, мужественных и не лицемерных. Ухожу с двойственным чувством, с уважением...».

Эту запись я сделал не сразу, а на другой день. Я не хотел обидеть художника, но не высказаться оказалось труднее.

Захлопнув книгу, я отвернулся к окну. Вагон трясло и качало, как будто в него бились океанские волны. За стеклом плыла чернота, мельтешили искорки и точки.

«Быть, а не казаться, быть, а не казаться», — чеканили фразу колесные пары.

Наконец поезд выскочил из тоннеля прямо в июльский вечер и помчался среди паутины металлоконструкций.

Быть, а не казаться... А может, жизнь отдельно, а творчество отдельно?

Средь золотистой мглы и брусничного неба чернели купола собора, поблескивали стеклами корпуса строений. Багрянец, купола — все это будто сошло с холстов той выставки...

Я смотрел на купола, на свое отражение в окне, потом снова на купола, и уже не казался себе таким умным, уверенным и всезнающим...

Пустое место

Я проснулся и посмотрел на часы: до утра еще уйма времени. Поворочавшись, почувствовал, как засосало под ложечкой... Отчего-то захотелось есть. Я поднялся, нащупал ногами тапочки и зашлепал на кухню, налил стакан воды и сунул в рот конфету... Взгляд уперся в пустое место на стене: раньше здесь висела картина «Голубой собор», теперь ее нет. Я отнес ее на выставку, которая называлась «В предчувствии поры осенней...». Но вышла осечка...

Эту картину я писал в Коломенском... Наталья восторженно бродила меж вековых дубов, похожих на Дедов Морозов, с белыми шапками снега, одетыми набекрень, а я выдавливал на палитру из тюбиков белила и кобальт.

Кресты на луковицах собора упирались в густо-синее мартовское небо, снег под ногами расквашивался и хлюпал, а собор на холсте удачно вызревал. Иногда мне казалось, что от щедрого солнца краски вот-вот расплавятся и весенними каплями стекут с нарисованных крыш...

Я подошел к окну. Холодный ветер шумел в деревьях и гнал по ночному небу клочковатые седые облака. Я еще раз глянул на место, где должна была висеть картина, и пожалел ее. Одинокая и печальная, она, наверное, прижалась к стене в каком-то пыльном запаснике... Мне сказали, что не хватило площади даже для маститых и что, мол, выставка осенняя, а у вас на картине — зима.

Я постоял у окна, за которым буйствовал ветер и светились мертвым светом буквы рекламы, и пошел спать. Но еще долго лежал без сна, вспоминая бревенчатый теремок и жаркие блины, которые мы уплетали с Натальей, смеясь и запивая медовым квасом. Вокруг веселилась капель, а рядом, у наших ног, сохла и голубела картина, на которой вот-вот должна была проклюнуться весна и напрочь отсутствовали все остальные времена года...

Сергей ЗИМИН
Рисунки автора