Мио, хранящее от бед

Мио. Село Кондон Солнечного района, принадлежало К. И. Дигор.  Вторая половина XIX века, Маньчжурия. Государственный музей Дальнего Востока им. Н.И. ГродековаСреди предметов традиционного культа нанайцев есть своеобразные иконы, окутанные тайной. Их редко можно увидеть, о них не говорят посторонним. Это мио (произносится — мё), рисованные на бумаге изображения богов или куски красной ткани с иероглифами и рисунками. Их появление обусловлено китайским влиянием на культуру коренных народов Приамурья. В Китае широко развит культ предков. До сих пор там рисуют на бумаге или ткани изображения, связанные с предками, и вывешивают на внутреннюю сторону божницы мяо, название которой и привело к появлению в нанайском языке слова мио.

По словам китайского этнографа, специалиста по культуре сунгарийских нанайцев Чжан Цзябина, словом «мё» в Китае называют «священную постройку, где живут духи». В прошлом сунгарийские нанайцы хэчжэ строили много мё, внутри которых ставили фигурки духов. Священную картину, тоже размещаемую в мё наряду со скульптурами духов, китайцы назвали шенься, где шень переводится как священный, ся — портрет.

Распространение культа мио среди нанайцев, видимо, сопровождалось первоначально строительством культовых сооружений. Так, в селе Сикачи-Алян еще в 1940-е годы стоял домик, в котором хранилось мяу. Информант охарактеризовал размеры сооружения в следующих выражениях: как «собачья будка, только повыше и уже». Культовый домик находился под одной из вековых осин, произраставших за домом информанта.

В XIX — начале ХХ века мио привозили из Маньчжурии, несколько позднее — из буддийского храма в Хабаровске. Так, отец Н. Ф. Бельды ездил в Хабаровск «крестить» детей (но их с собой не брал) в китайской кумирне и оттуда привез большое мио из красной ткани, на котором была нарисована вся семья. В советский период истории вместо бумажных рисованых мио распространились тканевые с иероглифической надписью. По поводу красных мио с иероглифическими надписями китайский этнограф Чжан Цзябин сказал: «У иероглифов есть таинственная сила. Если иероглифы писал сильный человек, он передавал свою силу через иероглифы. Просто выбросить бумагу с иероглифами нельзя, ее всегда сжигали». Использование красной ткани для создания мио тоже обусловлено культурным влиянием соседнего этноса. В китайской культуре красный цвет считался цветом радости. В Китае бытовало поверье, что злые духи боятся красного цвета. Перед Новым годом на двери дома и многие предметы домашнего обихода, орудия труда китайцы наклеивали красные полоски ткани. Крестьяне покупали квадратные листки красной бумаги с пожеланиями счастья и богатства, написанными золотом. Лоскутки красной ткани часто носили в карманах. В деревнях Северного Китая многие женщины и дети одевались во все красное, вплоть до чулок и обуви, на голове носили красные тканевые цветы.

Эвенки считали кусок именно красной ткани подарком духам верхнего мира Угу Буга. В целом у многих народов мира, начиная с палеолита, красный цвет был цветом оберега.

По словам А. А. Самар, нанайцы исполнение мио всегда заказывали китайцам. У каждого изображения были названия, например, Шансин. Нанайцы различали женские и мужские иконы мио. На женских мио были изображены женщины, на мужских мужчины. Их количество варьировалось. По утверждению ульчанки Е. Г. Оберталиной, писать мио следовало в 12 часов ночи. До перестройки цена за написание иконы была следующей: «Три рубля за бога». В 1929 году в стойбище Торгон со слов нанайцев были записаны сведения о стоимости иконы мио в тот период: «каждый лубок расценивается по 50 коп. за каждую нарисованную голову».

По утверждению А. А. Самар, иконы мио передавались по наследству, т. к считались домашними божествами-охранителями: «Отдавать их куда-либо, например, в музей, если род продолжался, нельзя, грех». В качестве примера она привела факт из жизни своего родственника по материнской линии. Он отдал в музей коллекцию предметов нанайского шаманского культа и среди них мио. В семье оно хранилось рулоном в длинном узком деревянном ящике. Вскоре после акта дарения заболела его жена и умерла. Раньше она не болела и по возрасту была молодой женщиной. Потом заболела дочь: «ослепла, нога заболела, глаза в Хабаровске вылечили, нога болит». Двоюродный брат информанта очень испугался, сходил в музей и забрал мио. По мнению А. А. Самар, ее родственник до этого посетил шамана, который и посоветовал ему вернуть мио в семью.

Мио хранили свернутыми в рулон «там, где люди не трогают». Как выразилась А. А. Самар, мио «не любили шум, народа дома», поэтому их хранили в амбарах, а в советское время, «когда амбары исчезли», на чердаках домов. Отец информанта боялся говорить о мио, ухаживал за ним, складывал, убирал на чердак. Его нельзя было трогать без надобности, особенно детям. А. Н. Бельды, которая живет в современном многоквартирном доме, хранит два своих личных мио в свернутом виде на шкафу. Мио доставали и развешивали в доме осенью («на русский праздник Покров», «когда земля белой станет»), во время встречи Нового года по лунному календарю, весной («когда снег стает, земля станет черной»). Судя по некоторым уточнениям А. А. Самар, осенние и весенние обрядовые моления мио были связаны с традиционной хозяйственной деятельностью нанайцев. Информант проводит обряд моления мио только во время встречи Нового года по лунному календарю. «Я в городе живу,» — объяснила она. А. Н. Бельды уточнила, что обряд моления мио проводили в новолуние. Его совершали и в случае болезни владельца.

У мио просили здоровья, удачи на промысле, благополучия, счастья («чтобы все хорошо было, счастливы были»). По словам А. Н. Бельды, в мио заключена вся судьба человека. Благодаря мио человек знает, сколько лет проживет и как.

Все участники обряда моления мио, в т. ч. дети, надевали новую чистую одежду («все новое»), т. к. «мио грязи не любит». Взрослые и дети обязательно подпоясывались. На вопрос «Почему?» информант ответила: «Это традиция, так положено».

В традиционном нанайском доме мио вешали на стену — дальнюю от входной двери, над почетными нарами. На нары ставили еду. Мио вывешивали утром, когда начинали варить кашу, резать жертвенное животное, и они висели во время всей ритуальной трапезы. Если приглашали шамана камлать о счастье, благополучии семьи, то мио оставалось висеть всю ночь. Когда молились мио, то развешивали все мио, имевшиеся в доме. Так, в семье родителей А. Н. Бельды было четыре мио: отца, матери и два личных мио информанта.

Мио. Село Найхин, 1983. Государственный музей Дальнего Востока им. Н.И. ГродековаВ качестве жертвенного животного забивали свинью, но именно мужского пола (обычно белый кабанчик). Жертвой мог быть петух или селезень дикой утки, но не дикий кабан. По словам информанта, «мио женщин не любит» (здесь в смысле животных женского пола). Когда резали жертвенное животное, камлал шаман. После этого из животного удаляли кишки, сливали кровь, тушу варили целиком с сердцем, печенью, другими внутренними органами; голову варили отдельно. Кровь жертвенного животного и его вареную голову в большой чаше ставили перед мио. Мясо жертвенного животного не давали мио, его угощали только головою. Обязательной составляющей ритуальной трапезы было спиртное. Однако при отсутствии водки допускалась замена ее простой водой. Кроме этого, в качестве «угощения» богам служила каша пшенная или рисовая, сформированная небольшими низкими сферами (посредством маленькой низкой кружки), или конусами, три пампушки из муки и воды. Когда богам варили кашу, нельзя было терять крупинки при промывке: «бог все увидит, скажет: «Богатые». Кашу не солили. По информации А. Н. Бельды, перед мио ставили по тарелке с девятью «мантушками», стакан или фужер с водкой. «Угощение» перед мио долго не держали: «только пока молятся», потом съедали, «немного кинув богам», при этом говорили: «Мясо бог нам оставил». Жертвенную пищу кидали мио именно маленькими кусочками, а водку брызгали. «Там много будет», — сказала информант. Несъеденную пищу убирали. Кашу и пампушки ели палочками для еды салбу. На обряд приходили родственники. Голову жертвенной свиньи съедали все вместе. В конце обряда от жертвенной пищи (от сердца, легких, почек, ушей, носа, рисовых «мантушек») отщипывали кусочки, брали капли крови, собирали в кулечек. На следующее утро до восхода солнца уносили его за селение на восток, оставляли «за сучком дерева». Нанайцы считали, очень хорошо, если кусочки жертвенной пищи разнесли птицы. Череп жертвенного животного тоже уносили потом в лес.

Мио вывешивали ненадолго, после совершения обряда моления убирали. Однако, по словам А. А. Самар, раньше оно висело сутки. Нанайцы считали, что мио не любит крови, т. е. запрещалось трогать мио, варить для него жертвенную пищу, участвовать в обряде моления женщинам во время месячных. Традиция предписывала быть вежливым с мио.

«Кланялись» мио стоя на коленях, стан «присогнут», голова опущена, руки сжаты в кулаки, которые поднимали до уровня плеч.

Нельзя было менять детали мио, гладить его (имеется в виду утюгом). Однажды А. Н. Бельды предложила матери сменить сломавшуюся палочку, на которой крепилось мио, но она запретила.

Опишем процесс появления личного мио на примере истории А. А. Самар. Когда она сильно болела в 35–37 лет (желудок), то обратилась к сильному шаману Мэйтё Сорголю из Экони. Он камлал, после чего сказал, что надо сделать мио, и назвал его, однако информант это название забыла. Обратились к китайцу, который жил в селе Падали в родительском доме А. А. Самар. Ему принесли 3–4 м ткани, бутылку водки и отрез красной ткани длиной 0,5 м. С изготовлением мио болезнь информанта прошла. Впоследствии А. А. Самар проверяла мио у шамана Тумали из Кондона. Он сказал, что у информанта очень сильное мио. По словам А. А Самар, ее мио представляет собой полотнище из красной хлопчатобумажной ткани с иероглифическими надписями черной тушью имен богов. На мио Александра Гаера, отца А. А. Самар, были изображены боги Саньси, Лаои. Информант не помнит, куда делось мио отца после его смерти.

По свидетельству А. С. Киле, мио следовало время от времени обновлять, т. е. писать заново. В селе Найхин, откуда информант родом, мио писал китаец Пин Хуун.

Мио для брата Ж. М. Актанко сделала нанайская шаманка Тоё из села Синда. Она писала его в трансе, а в нормальном состоянии не смогла прочитать. Информант рассказывала: «Красные тряпки эти (мео называли) делал шаман, если излечивал какую-нибудь страшную тяжелую болезнь, и отдавал хозяину. Их надо было прятать в лесу на сучок или в дупло, чтобы никто не видел. У нас утонул брат. Помладше брат поехал искать. Когда возвращались от шаманки, нашли. Младший брат испугался. Ездили к шаманке. Она сделала эту красную тряпку, почему-то оставила ее у себя. Баба Тоня (Тоё) синдинская. Через два года мать отправила меня за красной тряпкой. Поехала. Шаманка спрашивает: «У тебя месячные? Когда у человека месячные, к мео прикасаться нельзя. Мео беситься начнет, что-то нехорошее произойдет». Я говорю: «Нет». Шаманка: «Как будешь возвращаться домой?» Я: «В автобусе». Шаманка: «Нет, не дам, ты не знаешь, у кого есть-нет». Красная тряпка так и осталась у шаманки. Мать отправила поросенка бабушке Тоё за работу. Шаманка во время камлания пила кровь поросенка. Мясо назад отдала. Сказала: «Домой приедешь, сядешь за стол и пригласи меня, мол, баба Тоня, садись со мной покушать, и тут я буду сытая».

После смерти человека красные мио выбрасывали в лес, т. к. души богов улетели: «мио стало просто тряпкой». По предположению А. А. Самар, бумажные женские мио тоже выбрасывали, но точно она этого не знала. Мужские бумажные мио были родовыми. Их не выбрасывали, а передавали из поколения в поколение по мужской линии. А. Н. Бельды уточнила, что после смерти человека его личное «мио» надо оставить в лесу за кладбищем. Ее мать, известная нанайская шаманка Минго Гейкер, после смерти мужа совершила необходимый в этом случае обряд и унесла в лес, далеко от села, его ритуальные вещи, в т. ч. и личное мио. В начале 1990-х годов школьники Сикачи-Аляна нашли в лесу и принесли в школу два красных мио. Некоторое время они хранились в школьном музее, а потом по совету шаманки из Синды были унесены обратно в лес. Якобы шаманка сказала: «Такие вещи никогда нельзя подбирать. В школе сколько духов ходит?! Спрячь подальше от дороги». Кстати, многие учителя Сикачи-Алянской школы считали, что именно наличие в школе мио провоцировало порой неадекватное поведение коллег.

А. С. Киле однажды спросила у матери: «Кто же нас будет охранять, когда вы уйдете из жизни, ведь мы не умеем обращаться к мио?». Мать А. С. Киле ответила: «Там (показывая вверх) — мудрые. Они все понимают. Вы, главное, ничего не трогайте». При переезде из дома родителей дети не взяли с собой их мио, оставили на чердаке.

В фондах Государственного музея Дальнего Востока им. Н. И. Гродекова хранятся два мио. Первое — бумажное с изображениями 25 богов, тигра и собаки (?), нарисованных цветными красками. Оно собрано бывшим сотрудником музея А. М. Шаповаловым в селе Кондон Солнечного района Хабаровского края у К. И. Дигор, привезено ее мужем с Сунгари и датируется II половиной XIX века. Второе мио приобретено в 1999 году в селе Найхин Нанайского района Хабаровского края. Данное мио представляет собой четырехугольное полотнище красной хлопчатобумажной ткани с черной иероглифической надписью и рисунком рыбы. По верхнему краю ткань мио закреплена черными хлопчатобумажными нитями на четырехгранной деревянной палочке. Палочка переломлена на две части, что, по нашему мнению, символизирует «смерть» этого культового предмета после смерти владельца. Согласно переводу М. М. Ли, на данном мио написано примерно следующее: «Приношу Вам пожертвования, богу горы, леса и земли», а изготовлено оно было в 1983 году.

Таким образом, традицию поклонения богам рисованой или написанной иконы нанайцы заимствовали у китайцев, но культурно освоили, развили и сохранили этот обряд до настоящего времени.

Татьяна МЕЛЬНИКОВА,
кандидат исторических наук,
главный хранитель Государственного музея Дальнего Востока им. Н. И. Гродекова
Фото Валерия СПИДЛЕНА