«Как в старый дом, войди в свою печаль...»

Андрей Земсков. Художник А. ЛепетухинХабаровский поэт Андрей Земсков автор многих стихов, некоторые из них он талантливо поёт. И хотя песен у Андрея много, он предпочитает безмузыкальное их обнародование: поэзия должна сама постоять за себя.

Говорить о творчестве Земского трудно. Оно, как у всякого истинного поэта, связано с его личностью. А личность Андрея гудит в сильнейшем поле внутреннего напряжения. Он стремится доказать всем и себе факт собственного поэтического существования. Отсюда неизбежные взлёты и падения, страсти и депрессии. Хотя если вдуматься, Андрей счастливый человек: Бог дал ему темперамент и талант, у него есть круг друзей, искренне любящих его стихи и поющих его песни. Самоутверждение и самопроявление — не главные стимулы в творчестве. Важнее осознать его призвание, почувствовать цельность мироздания и свою встроенность в него. Будем надеяться, что поэт Андрей Земсков через свою страстную поэзию придёт к любви, ведь только истинная любовь спасёт поэзию от забвения.

Александр ЛЕПЕТУХИН

Прокаженная церковь

Прокаженная церковь
На заброшенном небе.
Все — о водке, о хлебе,
А она — о себе.
Прокаженная церковь,
Ей не надо свободы.
Ей бы только чтоб годы
Не тянули к земле.
Искаженная церковь —
Сельский клуб у дороги.
Отлученные боги
Да в подвале вода...
Все — о войнах, о ценах
На солдат и на порох.
А ей пропасть да не скоро
Возвернуться сюда.
Прокаженная церковь
На пределе, на грани.
Подорожник на ране —
Как обрез в образа.
Вместо паперти — сцена
Для веселого лада.
Только из-под оклада
докатились глаза...
Как же быть ей? — ответа
Ниоткуда не слышно.
Вроде солнышко слышно,
А в округе темно.
Вот и песня допета.
В небе звездочки тонут,
Опускаются в омут
Да на самое дно...

 

* * *

Долгой жизни не завидуя,
Скорой смерти не прошу.
Ах, судьба моя совиная,
Просвисти для куражу,
Прокукуй кукушкой позднею
Да залейся соловьем.
Мы с тобою этой осенью
На двоих гнездо совьем
Из обрывков лета жаркого,
Из закатной полосы,
Из всего, чего не жалко вам,
Заболоцкие Столбцы.
И тогда, быть может, снова мы —
Пожелтевшая листва —
Ветром с дерева не сорваны,
Доживем до Рождества.

* * *

Увы, уже оригиналы
Бледнее копий, — врут страницы.
Уже друзья-провинциалы
Перебираются в столицы.
Двадцатый век —
Судья столицый —
Заносит нас в свои анналы.
Церквей обитые пороги
Молящим не приносят ренты.
В своем отечестве пророки,
Как прежде, метят в диссиденты,
Как прежде, мутят воду Леты
И за собою тянут сроки.
Трагедия? — скорее драма,
Сплетенье линий на ладони:
Огни ночного ресторана,
Тюльпан, засушенный в альбоме...
Когда-то в этом сером доме
Жила Поэзия. Как странно!..

* * *

Как в старый дом,
Войди в свою печаль,
Где домовые
На шестке гнездятся,
Где полустерта Временем печать
Орнамента
На чашке из фаянса.
Сядь у окошка, осторожный гость,
И наблюдай, как легкою рукою
Рябина новорожденную гроздь
Купает в кадке
С дождевой водою.

* * *

Рождественский сумрак
В каминной золе,
Свеча сиротливо ссутулена.
Две книги живут
У меня на столе —
Ахматова и Ахмадулина.
Со звоном кандальным
На тонких руках браслеты.
Затем ли вы грезили
Крылами —
Двумя междометьями «ах»,
Два ангела русской поэзии?..

 

Мальчик со шпагой
Владиславу Крапивину

Легион не сбивается с шага,
Строем двигаясь в небытие.
Повзрослевший мальчишка
Со шпагой,
Безнадежно оружье твое.
Сопредельности солнечных граней
Разошлись на крутом вираже.
Подорожник, приложенный к ране,
Не спасает от смерти уже.
Брось клинок свой,
Покуда не поздно, —
Никому не странна его сталь.
Ты же видел, как в городе Грозном
Струи пламени рвали асфальт,
Как в Афгане внезапной атакой
Шурави выжгли мирный кишлак.
Что ты скажешь,
Мальчишка со шпагой
Генералам без чести и шпаг?
Он дрожит на ветру от озноба:
«Дa, оружье такое старо.
Но, когда в мире властвует злоба,
Кто-то должен стоять за Добро.
Пусть перо расплевалось
С бумагой,
А театр перестроился в тир,
Кто-то — с кистью, с гитарой,
Со шпагой —
Все же должен спасать этот мир!»

* * *

Затухает свет и затихают звуки,
Только слышится
Сквозь мерный стук колес
Неизбывная мелодия разлуки.
Жребий брошен —
И на этот раз всерьез.
За спиною километры,
Версты, мили
Долго тянутся бурлацкой бечевой.
Горстка пепла от всего,
Что мы любили,
Пыль дорожная —
И больше ничего
Не осталось от потерянного ада,
А заветный рай пока не обретен.
И звучит разлук
Бессонная соната
Под жужжанье
Сотен острых веретен,
Расплетающих кудель,
Рожденной в спорах
Смутной истины,
Что выдана за суть.
Жребий брошен наугад,
Как факел в порох,
И судья-судьба кричит:
«Не обессудь!»

* * *

Сожженный мост
Над высохшей рекой,
Восход — как отражение заката,
Пологий склон былого переката
И нежеланный, нежилой покой.
Лежит печать безмолвия окрест,
На берегах густой туман не тает.
Лишь там, где на холме
Чернеет крест,
Под вечер кто-то свечку зажигает.