Впрочем, тогда, после Витебской операции, близ литовской полувыгоревшей деревни Иодайце, где судьба свела их, старший лейтенант медицинской службы В истории Красной армии был единственный случай (это стало известно позже из архивов), когда разведывательным взводом командовала женщина. Ею была М. Бойко, девчонка из украинской глубинки, села Рубаный Мост. Она ребенком осталась без мамы, в четырнадцать лет с деревянным чемоданом, набитом учебниками, где пешей, где с оказией отправилась в большой город Киев учиться, а в шестнадцать добровольцем бесстрашно шагнула в войну.
Маленькая, скульптурной стройности и хороша собой до обалдения — так, что в
После Брасдорфа, что на Земландском полуострове, где за два месяца до Дня Победы Клипели отпраздновали скромную свадьбу, их в составе Даже при изрядной фантазии нынешним молодоженам трудно представить тот свадебный кортеж, что выпал на долю Клипелям по пути к ЗАГСу. Это было уже в Порт-Артуре. После выполнения ответственного боевого задания В. И. Клипелю дали трехдневный отпуск для регистрации брака в родном Хабаровске, где семь лет он не видел отца с матерью. Пассажирские поезда не ходили — свирепствовала холера, добирались на товарняках, а когда полпути было преодолено, дальше хода по железной дороге не оказалось. В местном автобусе в рейс выходила траурная колонна — везли павших солдат. Их, прикрытых в кузове рогожами, на несметных дорожных ухабах подбрасывало вместе с единственным живым пассажиром. Ветер срывал рогожи. Сидящей в кабинке невесте, на кителе которой под шинелью тяжелел орден Отечественной войны I степени, было не по себе. Но на войне за четыре года такого насмотрелась, что девчоночий страх могла унять.
А вот в первые пять мирных лет наступали такие лихие минуты, что малодушная, менее терпеливая вряд ли выдержала. Какая, спрашивается, мать может спокойно взирать, что ее дитя так оголодало, что в два года на ножки не встает — дистрофия. Добытая ложка рыбьего жира как дар небес, так же, как пара печеных картошек. Жили без собственного угла, подчас без хлебных карточек. Молодым супругам война не дала доучиться. Художественные мастерские
Балетка со стерильными шприцами всегда при ней. Могли вызвать днем и ночью, машин «Скорой помощи» тогда не было. Возвращалась под утро, стирала, мыла, готовила. Находила свежую стопку клубных киноафиш, на обороте которых муж писал свой первый роман. В крохотной комнатушке и стола рабочего не было. Его заменяла планшетка на коленях, а чернильница — флакончик из-под пенициллина всегда при себе. И как умудрялся не пролить чернила в нагрудном кармане, оставалось для Марийки загадкой. А вскоре художнику-оформителю офицерского клуба В. И. Клипелю предоставили, хотя снова в коммуналке, целых две комнаты. И здесь произошла сцена, достойная пера Зощенко. Прознав, что комнатушка освобождается, две семьи соседей, тоже офицеры запаса, не спали ночь, разрабатывая план атаки на освободившуюся жилплощадь — кто первый овладеет, и на подступах к дверям пустили в ход шифоньеры. Выйти с узлами невозможно, уговоры не помогают, дети плачут, грузовик ждет. И тогда Мария Иосифовна хватает из узла лампочку и, как гранатой, бабахает ее об пол. От тихой интеллигентной соседки подобного не ожидали, шифоньеры поползли на исходные позиции. Да сколько в прожитой жизни было таких ситуаций, когда нравственная непреклонность этой маленькой женщины, обожженной войной, духовная сила оборачивалась надежной опорой большой семьи, источником вдохновения начинающего писателя. Она была его первым читателем, самоучкой-критиком, интуитивно чувствующим верную интонацию, звонкую строку, энергию мысли. Помогала мужу бороться против сомнений, не досаждая упреками, несла на себе непростой груз повседневных забот. Их крепило духовное единение и нерастраченная в быту любовь. Вот почему они не пожелали расстаться на два года, когда мужа послали учиться в Москву на Высшие литературные курсы. Заявиться в священное писательское гнездо страны со своим семейным кораблем из провинции — да ведь это нонсенс для элитных обитателей Переделкино. Но дети из далекого Хабаровска вели себя скромно, одеты чистенько, в песочницах с отпрысками именитых писателей в кулачные бои не вступают. Вот только продавщица гоняла: трое ребятишек мал мала меньше стоят у витрины, где диковинные сласти — пастила, зефир в шоколаде, вафельные торты — и пальчиками по стеклу мечтательно тыкают. Но что поделаешь, если у отца на всю семью стипендия 80 рублей, тут не до зефиров. Сколько себя Мария Иосифовна помнит, не то что роскоши, особого достатка в их семье не было. Обновки покупались в исключительных случаях. Даже в роддом поступила в гимнастерке без ремня, а с войны мечтала о гражданском пиджачке. Вечно она что-то перелицовывает, штопает, перешивает. И вся мебель не магазинная — шкафы, книжные стеллажи, кухонные шкафчики, сработанные руками Владимира Ивановича, да так, что не уступят фабричным гарнитурам. Смастерил огромный круглый стол на мощной резной ноге, под ним, как под волшебным зонтом в некоем царстве-государстве, неслышно играли дети, стараясь не наезжать на отцовские домашние тапочки, пока он работал над очередным романом. Это называлось «отец за детьми присмотрит». А по большому счету пылинки с повзрослевших детей не сдували, к дармовому куску хлеба не приучали. Старшей, окончившей восемь классов, отец по-горьковски строго заметил про оборотную сторону медали, и пошла она получать специальность. Стала десятником, на лесоповале в глухой тайге под ее началом работали сорок мужиков, в основном амнистированные. Их девчонка по наивности не боялась, а вот змей близ барака ... И мама кинулась в Селихино на подмогу. Четвертого, Ванюшку, Мария Иосифовна родила в 36 лет. Из роддома ее забирали старшие дети. Отец был в двухмесячной экспедиции на Чукчагире: начиналась весна, и он на все лето, прихватив походный мольберт, уезжал на природу, питавшую его дух, фантазию, интеллектуальные силы. Без этих странствований по нехоженым тропам он не представлял высокого творчества. И было закономерно с первыми звонками почтенного возраста, когда дети выросли, обрели свои семьи, уехать жить в Виноградовку. Пусть с печкой, дровами, водой из колодца. Но вот они — синие снега, близкий лес — и душа молодеет. Здесь хорошо работается. В Виноградовке были написаны две книги «Исповеди». Жизнь в глубинке ничуть не изменила многолетних невинных привычек Марии Иосифовны: хоть гостей и не предвидится, здоровье пошаливает, к столу она выходит при прическе, в опрятном платье, в домашнем халате и на кухне не появится. Возраст не помеха для женственности, как и для исповедального признания: «Я любил... Не знаю, откуда у меня брались силы, но я работал как одержимый, и все у меня получалось». Светлое обаяние этой немолодой семейной пары, в чьей жизни, как, может, ни в какой другой, отразились судьба и душа старшего поколения, не уложишь в четкие формулы житейской добродетели. Но уж точно это о них поведал поэт: «Кто скажет нам, что жить мы не умели?».
Екатерина РУДИК |
|||
|
|