Словесница Искусств

Симон Тимофеевич

В старые времена, когда еще и улиц в Поярково толком не было, стояли в станице рядом два дома: Кореневых и Сенотрусовых. У Кореневых — большая семья, но в основном одни парни, и у Сенотрусовых большая семья, но одни девушки. Так и породнились между собой: Симон Коренев выбрал невесту из соседнего дома.

Симон Тимофеевич был родным братом моего прадеда Филиппа и вторым сыном основателя нашего рода. Родился он в 1857 году еще в Забайкалье, в селе Батакан. Его невеста тоже была из тех забайкальских казаков, что первыми заселяли Амур. Екатерина Евстафьевна родилась в 1853 году и пятилетним ребенком прибыла с родителями в Поярково (возможно, из Урульгинской слободы). Происходила она из старинного рода сибирских, забайкальских казаков Сенотрусовых, чьи предки известны еще со времен древнего Албазина.

Ее фотография точно передает типичную внешность забайкальской гуранки: темные волосы, широкие скулы, чуть узковатые глаза... А у самих Кореневых был чисто русский, даже северорусский, тип внешности: светлые или светло-русые волосы, прямой нос, большие серые глаза. Интересно, что кореневская порода взяла верх: дети Симона Тимофеевича и Екатерины Евстафьевны были больше похожи на отца. «Высокого роста, плотного сложения, блондин», — так позднее будет сказано в протоколах НКВД о приметах их сына — эмигранта Василия Коренева. Симон Коренев вырастил семерых детей: Илью, Николая, Константина, Василия, Евдокию, Марию и Антонину. Осталось у него и много потомков, живущих сейчас в России. Все они дорожат памятью деда-прадеда и хранят старые семейные предания о нем.

— Когда Симон отделился от своего отца, было у него десять лошадей, четыре коровы и сколько-то десятин земли, — вспоминает его внучка Людмила Николаевна Кайгородова, живущая ныне в Уркане. — Водяная мельница у реки Завитой принадлежала всем четырем сыновьям Тимофея Семеновича. А потом Симон подкопил денег, съездил в Нижний Новгород, купил паровую машину и в 1902 году построил в Поярково собственную паровую мельницу.

По натуре он был настоящий изобретатель, можно сказать, местный Кулибин. Любил технику, хорошо в ней разбирался и постоянно что-то внедрял на своей мельнице. Может, не всегда удачно, но много, поэтому его иногда называли фантазером. Выписывал множество технической, сельскохозяйственной литературы; из Москвы в Поярково приходили даже специальные журналы о мельницах, в которых Симон Тимофеевич черпал какие-то новшества, а потом применял на своей мельнице (сами журналы еще долго хранились у его потомков).

В то время (на 1915 год) в Амурском казачьем войске было 164 мельницы, в том числе 107 конных, 50 водяных и всего 7 паровых. Две из тех паровых мельниц, в Райчихе и в Поярково, принадлежали Кореневым: мололи на них муку самого лучшего качества — крупчатку, или вальцовку, как называли ее.

Свою паровую вальцовую мельницу Симон Коренев превратил в крупное и отлично оснащенное предприятие. Здесь была небольшая верфь, где строили лодки, барки и баржи; были кузница, столярная мастерская, амбар для хранения зерна, конюшня, дом для приезжих и другие службы. Кроме мельников, весовщиков, работали плотники, столяры, кузнецы. На мельнице Симона Тимофеевича мололи зерно свои станичники, крестьяне окрестных сел и даже соседи-китайцы с правого берега Амура. Приходили они на огромных парусных бусах, привозили сразу по три тысячи пудов зерна.

На этой мельнице прошло детство будущего казачьего офицера и писателя Василия Симоновича Коренева. Ее описание он тоже оставил в своей книге «На родной реке», написанной им уже на закате дней в эмиграции. Начинается оно с того, что на мельницу его отца вновь прибыла какая-то техника и даже локомобиль — передвижной паровой двигатель, похожий на уменьшенную копию паровоза.

«На мельнице на высоком берегу Амура, у самого съезда, что был выкопан для выкатки с барж прибывшего большого и тяжелого локомобиля и тяжелых ящиков с какими-то машинами, сейчас у нас что-то вроде верфи. Там идет оживленная работа: пильщики на высоких козлах-„кобылинах“ распиливают бревна на душистые бревна и складывают их в красивые треугольники для сушки. Здесь китаец, специалист-лодочник, и наш постоянный плотник Ермоленко строят большую барку-шаланду для перевозки дров. Дальше, в рощице молодых берез, кузница, откуда доносятся удары молота и звон наковальни.

Я люблю быть около мастеровых. Люблю смотреть на их спорую работу. Смотреть, как красиво вьется из-под рубанка душистая стружка, как Ермоленко, что-то обдумав, мерит складным деревянным аршином, отмечает на доске своим бруском... Кузнец „Флотилия“ ровно и спокойно качает коромысло большого стонущего меха... О столяре Михайле Литовченко и говорить нечего: около него можно просидеть целый день. Вот он сделал скрипку Василию Гурову, и, когда высохнет клей, так ее отполирует, что твое зеркало» (В. Коренев. «На родной реке»).

У Симона Тимофеевича было два главных дела в жизни, в которые он вкладывал всю душу и средства: первое — мельница, второе — образование детей. Сохранилось интересное письмо одной из его внучек, где она так вспоминала своего деда: «Наш дед был большой фантазер, любил всем сам заниматься, даже сам лечил своих лошадей и коров. У него была мельница и лавка в Поярково. Мельницу он тоже сам механизировал, а лавкой почти не занимался, потому она была ему в убыток. Всегда помогал всей родне. Деду все время приходилось перезакладывать свой дом и другое имущество, чтобы погасить долги. Моя мама (Антонина Симоновна) это хорошо знала, так как ей приходилось вести дедовы дела. Но Симон очень хотел, чтобы все его дети получили высшее образование, и ничего для этого не жалел. Правда, полное высшее образование получили только его сыновья Илья, Константин и Николай, а моя мама Антонина Симоновна и дядя Василий не успели: началась война 1914 года».

Старый родительский или еще дедовский дом — всегда самая долгая и теплая память. Осталась она и у потомков Симона, который построил в станице просторный добротный дом: с высоким крыльцом, резными карнизами, ставнями... Дом стоял над рекой, недалеко от станичной церкви.

— В этом доме я прожила пять первых лет своей жизни. Было это в 1920-е годы, — вспоминает внучка Симона Людмила Николаевна Кайгородова. — Сейчас мне 90 лет, а я помню: дом стоял на высоком берегу Амура, и мы с братишкой спускались по косогору к реке пускать кораблики.

Симон Тимофеевич все делал основательно, дом тоже построил прочно, потому и сохранился он до сих пор, так и стоит в Поярково — в нем сейчас магазин. Был у него свой дом и в Благовещенске; по воспоминаниям потомков, в советское время там тоже был магазин.

В 1920-е годы большой поярковский дом Симона Коренева опустел. Три его сына ушли в эмиграцию, а дочери давно вышли замуж и разъехались. В Поярково вместе с отцом оставался лишь сын Николай.

— Моя бабушка Антонина Симоновна в это время жила на Кавказе, в городе Грозном, — рассказывает Валентина Головнева (правнучка Симона). — Она была по профессии медиком. Когда ее отец тяжело заболел, Антонину Симоновну вызвали к нему в Поярково. У него была сердечная недостаточность, бабушка мне рассказывала, что делала ему какие-то сложные для того времени медицинские процедуры. От болезни сердца он и умер в 1924 году.

После смерти мужа Екатерина Евстафьевна уехала к дочери Антонине в Грозный. Она прожила долгую жизнь — 87 лет и умерла в 1940 году.

Потомки Симона Тимофеевича сохранили очень большой архив семейных фотографий Кореневых. Рассматривать их можно бесконечно — все равно, что читать великую повесть жизни в лицах. Многие фотографии явно любительские. Наверно, в доме был свой фотоаппарат, и кто-то из сыновей Симона (если только не он сам) увлекался фотоделом, а в то время это было довольно редкое и недешевое увлечение.

Эти простые любительские снимки особенно интересны и трогательны. В них повседневная жизнь большой казачьей семьи: вот в летний солнечный день кто-то стирает у дома (корыто еще деревянное)... молодежь в тарантасе (на обороте надпись: «В этом тарантасе мы ездили на заимку или на мельницу»)... маленький Вася (будущий писатель) сидит рядом с матерью, о чем-то крепко задумавшись... Десятки портретов из далекого прошлого, и за каждым лицом — своя жизнь и судьба.

Илья Симонович

29 июля 1883 года в семье Симона Тимофеевича родился старший сын — Илья. Сначала он учился в Поярковской станичной школе, затем в Благовещенской гимназии, где проявил блестящие способности ко всем наукам. В мае 1903 года Илья отлично сдал выпускные экзамены и вскоре получил аттестат об окончании гимназии, где также едва не все отличные оценки. В его аттестате зрелости отмечено: «Любознательность особенная к русскому языку». Но выбрал Илья профессию инженера и поступил в Томский технологический институт. Наверно, любовь к технике, инженерному делу передалась ему от отца.

В то время Томский технологический институт императора Николая II был единственным техническим вузом от Урала до Тихого океана. Он основан в 1896 году — в год коронации Николая II, потому и носил его имя. Главной задачей института была подготовка для Сибири своих технических специалистов. В его создании участвовали многие крупные ученые того времени (в том числе Д. И. Менделеев), и с первых дней открытия института здесь работал очень сильный состав профессоров. В институте было четыре факультета: механический, химический, строительный и горный. Илья Коренев поступил на горный.

У потомков Симона Тимофеевича сохранилось несколько фотографий Ильи, сделанных в его студенческую пору. На обороте одной из них осталась трогательная надпись Антонины Симоновны — сестры Ильи. «Мой дорогой руководитель во всем хорошем», — писала она о брате. По воспоминаниям родных, Илья был одаренным, талантливым и на редкость целеустремленным.

Свою семью он завел еще в институтские годы. Его жена Нина Александровна (она родилась в 1887 году в Томске) тоже была студенткой: училась на медицинском факультете Томского университета и одновременно работала учительницей в городском училище. Это была чисто студенческая семья, где родители и учились, и работали, и растили детей: в 1908 году у них родился сын Владимир, а в 1913-м — Николай.

В том же 1913 году Илья окончил институт. Как горный инженер он всегда специализировался на разработке угольных месторождений. Всю свою жизнь до эмиграции Илья провел в Приморье. В 1910-е годы добыча угля здесь развивалась особенно бурно, и инженер Коренев (а он был одним из немногих специалистов с высшим техническим образованием) внес немалый вклад в разработку и добычу приморского черного золота. Работал он в знаменитой фирме «Скидельский и сыновья», основанной крупным промышленным магнатом Приморья Л. С. Скидельским. Фирме этой принадлежали многие промышленные предприятия Приморья, в том числе угольные копи (шахты).

С 1913 по 1914 год Илья Симонович служил управляющим Липовецкими копями, а с 1914 по 1922 год — управляющим Зыбунными рудниками, принадлежащими тем же Скидельским. Угольные копи на речке Зыбунной (сейчас это город Артем) начали разрабатываться в 1913 году и вскоре стали не только одними из крупнейших в Приморье, но и самыми механизированными. Немалую роль в их техническом оснащении сыграл, наверно, и горный инженер Коренев. Здесь же служила его жена, окончившая университет в 1914 году. До 1915 года Нина Александровна работала на Зыбунных копях детским врачом, затем заведующей больницей.

В анкете Ильи Симоновича (БРЭМ) значится, что с 14 апреля 1922 года по 13 октября того же года он был доверенным фирмы Скидельских во Владивостоке. Город уже готовился к эвакуации. Вскоре на одном из судов флотилии контр-адмирала Старка семья Ильи Коренева покинула Владивосток.

Его опыт, обширные знания в горном деле оказались нужны на чужбине. Сыновья Л. Скидельского тоже эмигрировали в Маньчжурию, и Илья Симонович, живя в Харбине, был по-прежнему доверенным их фирмы. За два года (1922–1924) Скидельские провели разведку и начали разработку Мулинского месторождения угля, основав крупное Мулинское углепромышленное товарищество (МУТ). Дальше жизнь и работа Ильи Симоновича была связана с Мулинскими копями, куда он и переехал с семьей. С февраля 1924 года по февраль 1925 года он был главным инженером Мулинского товарищества, затем инженером при правлении МУТ, а с 1926 по 1933 год управляющим Мулинскими копями. Ежегодно здесь добывалось по нескольку сотен тонн угля.

Мулинские копи были по-своему замечательным местом. Их владельцы не жалели средств на то, чтобы облагораживать, улучшать жизнь работников (а большинство из них были эмигрантами из России). Здесь открыли гимназию, больницу, построили церковь во имя иконы Богоматери «Нечаянная радость». На копях сложилась большая русская община, сохранявшая старый дореволюционный уклад жизни: вместе встречали Рождество, Святки, Масленицу, Пасху. Прекрасная природа, рыбалка, охота... — все это напоминало родные уголки России.

Илья проработал здесь десять лет, в 1933 году вернулся в Харбин и стал служить инспектором при главной конторе МУТ. С 1938 года он вошел в члены правления Мулинского углепромышленного товарищества и дальше служил инженером-консультантом при главной конторе МУТ в Харбине. Все эти годы он был членом Союза российских инженеров в Маньчжурии. Его жена Нина Александровна и здесь работала детским врачом: принимала больных в больнице памяти доктора Казем-Бека, занималась частной практикой, состояла в Харбинском обществе врачей. Семья жила в большом собственном доме («дом-особняк», как сказано в анкете сына Ильи Коренева), а в Корее у них была своя дача. Жили обеспеченно, выучили сыновей, дождались внуков.

Оба сына Ильи Симоновича пошли по его стопам, тоже стали инженерами. Старший сын Владимир в 1937 году окончил Харбинский политехнический институт, работал в радиотехнической мастерской в Шанхае, затем вернулся в Харбин и служил в том же Мулинском углепромышленном товариществе. В личном деле Владимира Ильича Коренева (БРЭМ) сохранился о нем такой отзыв: «Человек исключительно порядочный, честный, исполнительный и трудолюбивый. В высшей степени вежливый, корректный и воспитанный». Женат он был на Татьяне Федоровне (в девичестве — Кореневской), в 1942 году у них родился сын — первый внук Ильи Симоновича.

Младший сын Николай Ильич тоже учился в Харбинском политехническом институте, а в 1936 году уехал в Австралию. Здесь он продолжил образование в Сиднейском университете, который и окончил в 1941 году. Николай вернулся к родителям, но в конце 1950-х годов сам Илья Симонович — со всей семьей, обоими сыновьями — переехал из Харбина в Австралию. Здесь он служил заведующим угольными копями на станции Милев.

В это время на родине еще жива была его сестра Антонина Симоновна. Ее внучка Валентина Федоровна Головнева (мне она приходится четвероюродной сестрой) сейчас живет в Хабаровске. Мы с ней встречались, долго рассматривали семейные альбомы, где сохранились и две фотографии Ильи Коренева — уже в пору его жизни в Австралии. На одной он снят в саду своего дома с внуком Сережей. На обороте фотографии рукой Антонины Симоновны написано: «Дедушка и внучек в день рождения «ежика». Никогда не прерывалась нить памяти, которая связывала ее с братьями и с их общей юностью на Амуре.

— Бабушка не говорила об этом, но, видно, иногда ей как-то удавалось получать вести от брата из Австралии, — рассказывает Валентина Федоровна. — Она очень скучала по братьям, часто их вспоминала и всю жизнь горевала: «Где они теперь, живы ли?»

Умер Илья Симонович в Австралии в 1967 году. Это был крупный инженер, талантливый специалист, отдавший полвека своих трудов угольной отрасли России, Китая и Австралии. И сколько таких замечательных русских специалистов было рассеяно тогда по всему миру...

Его жена Нина Александровна прожила 90 лет и похоронена рядом с мужем на кладбище Сиднея в 1977 году. Наверно, самое дорогое, что остается от человека, — добрая память о нем. Совсем недавно, уже после выхода книги «Амурские казаки Кореневы» я получила из Австралии небольшую, но очень трогательную весть. Пришла она от Тамары Николаевны Малеевской, которая родилась в Харбине в семье русских эмигрантов, в 1950 году. Талантливый поэт и писатель, сейчас она живет в Брисбене, издает литературный журнал «Жемчужина» на русском языке, и мы с ней немного знакомы заочно.

«Фамилию Кореневых я слышала от родных, — пишет мне Тамара Николаевна. — Как рассказывала мама, когда мне было два месяца от роду, я едва не ушла в иной мир, и доктор Коренева тогда спасла и выходила меня, поддержала мою жизнь». Читая эти строки, я думала, конечно, о том, как удивительно сплетаются порой людские судьбы и как долго живет благодарная память.

Николай Симонович

«Из моих близких родственников находится в ссылке брат Коренев Николай Симонович, который проживает на прииске Уркан; тоже выслан как кулак-эксплуататор из пределов Амурской области в Джелтулакский район совместно со мной». Это строки из протокола допроса моего деда Гавриила Филипповича Коренева. В судьбах деда и его двоюродного брата Николая многое трагически совпало: одно место ссылки, одна тюрьма и один приговор...

Николай Симонович родился 30 ноября 1885 года. Окончив Благовещенскую гимназию, он поступил на юридический факультет Томского университета. В 1914 году Николай получил диплом с отличием, вернулся в Благовещенск и стал работать в Амурском окружном суде помощником судьи. Председателем суда служил Александр Герасимович Никольский, с семьей которого Николай познакомился, а потом и породнился.

Это была очень интересная семья, соединявшая древние французские и польские корни. Сам Никольский из поляков, крупный юрист, прослужил много лет в Забайкалье и Приамурье. Его жена Зинаида Иосифовна из старинного французского рода: ее предком был известный французский биолог XVII века Жозеф Питтон де Турнефор. А отец Иосиф Вишневский де Турнефор окончил Парижскую академию, жил в России, был талантливым педагогом: преподавал французский и немецкий языки в гимназиях Москвы, Томска, Читы, а потом в Благовещенской мужской гимназии.

В большом гостеприимном доме Никольских было много молодежи: сын, три дочери, к ним приходили друзья и подруги. Здесь Николай Симонович познакомился со своей будущей женой — дочерью Никольского, вчерашней гимназисткой Анной. В 1916 году они обвенчались, дали друг другу клятву верности: быть вместе в радости и горе, в богатстве и бедности... Вместе они прожили 22 года, и на эти годы пришлось столько горя, что хватило бы на полный век.

В том же 1916 году Николай Симонович с молодой женой вернулся в Поярково. Время наступало тревожное, он решил жить в родной станице, вместе с отцом Симоном Тимофеевичем заниматься сельским хозяйством. В его семье росли сын Николай и дочь Людмила.

Людмиле Николаевне Кайгородовой (Кореневой) 90 лет. Живет она в том же северном поселке Уркан, куда в раннем детстве пятилетним ребенком попала в ссылку с родителями. Память у нее удивительная: в воспоминаниях Людмилы Николаевны прошлое оживает, наполняется вроде незначительными, но дорогими, теплыми деталями.

«Когда в 1929 году нашу семью раскулачили, папа стал работать служащим в Завитинском зерносовхозе, — вспоминает она. — Вскоре из Поярково выслали на север, как спецпереселенцев, папиного двоюродного брата Гавриила Филипповича и других казаков с семьями. Как-то директор совхоза сказал папе: «Уезжайте, Николай, из Поярково, на вас тоже могут быть гонения». А у папы была сильная близорукость, он никогда не служил, не воевал, вот и подумал, что его поэтому не тронут. Но в сельсовете решили, что нашу семью надо выселить.

Нагрянули неожиданно... Это было в марте 1931 года. Я в тот день с утра пошла к подруге, играли в прятки, и я так спряталась, что меня долго не могли найти, а между тем семью нашу уже погрузили на подводы...

Помню, папа постелил в подводе свою медвежью шубу, укутал ею нас с мамой, и мы поехали. Вместе с нами отправились в ссылку еще две семьи из Поярково: Плацковских и Кайдаловых. Потом все мы ехали в теплушке до станции Большой Невер, там нас пересадили на бортовую машину и привезли в Соловьевск. Поместили в клубе, где уже жили четыре семьи. Поставили там железную печку и топили ее день и ночь.

Папа начал работать на Соловьевском прииске счетоводом, но скоро его перевели бухгалтером на Урканский прииск, и мы переехали в Уркан. Здесь нас поселили в тесный барак с общей кухней и коридором, он до сих пор так и стоит в поселке.

Одежды у нас почти не оказалось: в чем были, в том и поехали в ссылку. А мама взяла с собой коробку со своими городскими девичьими нарядами: шелковыми, кисейными платьями, дамскими перчатками, шляпками... все это, конечно, здесь не пригодилось: куда такое наденешь? Долго лежали-лежали ее наряды, да так и сгнили. Шубы, в которых мы приехали, сразу забрали на дезинфекцию (в вошебойку, как тогда говорили) и так пропарили-прокипятили, что они расползлись, пришли в негодность. Так мы остались и без теплой одежды.

Жили впроголодь, помню, покупали где-то турнепс, варили из него что-то. А когда мой братишка Коля пошел в школу, там детям давали по кусочку хлеба, и он этот хлеб всегда приносил, отдавал мне.

Где-то стоял маленький пустующий домик, и нам разрешили в нем поселиться. Папа сам сколотил из досок стол, табуретки, кровать: мы с мамой спали на кровати, а папа с братом на полу. Потом папа с братом прямо на песке разработали огород: нанесли туда земли, удобрили, посадили картофель. Теперь мы уже были со своей картошкой — стало немного полегче.

Семья Гаврила Филипповича Коренева жила совсем рядом, в небольшом поселке Урал, куда селили только спецпереселенцев. Наши семьи роднились, друг за друга держались. Поселок Урал сейчас заброшен, но я хорошо помню его. Стоял он рядом с Урканом, всего 4–5 километров пути через лес, и мы с мамой часто ходили в гости к родне. Хорошо помню Гавриила Филипповича: он очень любил читать, и у него было много книг. Помню, даже переписал мне стихи Пушкина «Буря мглою небо кроет...», я их потом наизусть выучила«.

На листке со стихами дед написал: «Моей племяннице Люде». И это по-семейному трогательное воспоминание из ссыльного детства осталось у нее на всю жизнь. Еще до разговора с Людмилой Николаевной я встретилась в Хабаровске с ее дочерью (и моей четвероюродной сестрой) Лидией, которая мне сразу сказала: «А мама до сих пор помнит, как она в детстве учила с вашим дедом пушкинские стихи». Наверно, это и называют памятью сердца.

«Папа работал бухгалтером, а мы — мама, Коля и я — были приписаны к колхозу «Авангард», — вспоминает Людмила Николаевна. — Семья Гавриила Филипповича, как и все, жившие в Урале, была приписана к колхозу «Новый путь». На Ургале и в поселке Урал огородов до этого никогда не было. Спецпереселенцам пришлось корчевать пни и пахать нетронутую землю, как когда-то нашим предкам, первым поселенцам Поярково, только там для себя, а здесь для колхоза. Работали в колхозе женщины и дети, мужчины трудились на прииске. Постепенно в округе появились большие поля, где растили картофель, турнепс, редьку... За работу ставили трудодни, затем в конце года отоваривали.

На прииске папа был на хорошем счету, стал больше получать зарплату, мы уже думали купить собственный домик... Но в 1938 году его неожиданно арестовали. Мне тогда было 12 лет, а с 12 лет все дети уже работали в колхозе. Это было в мае: я отработала в колхозе, пошла домой, подхожу к нашему дому и вдруг слышу — мама плачет. Открываю дверь, а там комендант с понятыми делают обыск. У брата Николая было ружье, он с ним охотился на рябчиков — забрали это ружье и компас. А у мамы было много старинных фотографий ее родителей, родственников по линии Никольских и Вишневских де Турнефор — их все тоже забрали. Папу повели из дома, мама со слезами кинулась вслед за ним, я тоже в голос плачу — все это до сих пор так и стоит в глазах.

Арестовали тогда на прииске многих — в основном таких же спецпереселенцев, в том числе Гавриила Филипповича. Всех арестованных увезли в Тынду. Спустя какое-то время мама отправила моего брата Колю в Тынду с передачей для папы. Брат поехал туда вместе со своим другом, отца которого тоже арестовали. Тында от Ургала далеко, туда и сейчас на машине надо ехать часа три, а они поехали на велосипедах. Им разрешили встретиться со своими отцами, поговорить и отдать передачи.

После этого Коля с другом на своих велосипедах поехали обратно в Ургал, и по дороге их догнала машина из Тынды. В открытом кузове машины сидели под конвоем все арестованные, в том числе папа и Гавриил Филиппович. Всех их куда-то перевозили...«

Может быть, тогда и везли их уже на расстрел. Николай Симонович успел сбросить сыну с машины записку для жены, которую заранее написал. Эта записка до сих пор хранится у Людмилы Николаевны. Прошло почти 80 лет, пожелтела бумага, стерлись буквы, и все же сквозь пелену времени можно прочесть те последние слова, которые написал Николай Симонович родным накануне расстрела: «Нюта, посылку и деньги 10 руб. получил. Деньги у меня есть, больше не посылай. Здоров. Всех вас целую. Николай Коренев».

Николай Симонович так же, как все арестованные на прииске, обвинялся по нескольким статьям: 58-1 ч. «а», 58-7, 58-10, 58-11 УК РСФСР. 4 июня 1938 года постановлением особой «тройки» УНКВД по Читинской области он был приговорен как «участник контрреволюционной повстанческой вредительской кулацкой организации» к расстрелу и в тот же день расстрелян. Вместе с ним был расстрелян его брат, а мой дед Гавриил.

Остатки большого казачьего рода Кореневых, Гавриил Филиппович и Николай Симонович вместе прошли свой трагический путь и легли рядом в одну могилу. Так в нашу семейную летопись самыми горькими строками легли записи из «Книги памяти жертв политических репрессий в Амурской области»:

«Коренев Гавриил Филиппович, русский, родился в 1879 году в с. Поярково. Работал счетоводом в п. Урил (правильно — Урал. — Т. Г.) Тындинского района. Осужден тройкой УНКВД по Читинской области, 4 июня 1938 г. Расстрелян».

«Корнев Николай Семенович (правильно — Коренев Николай Симонович. — Т. Г.), русский, родился в 1885 г. в с. Поярково. Работал бухгалтером на прииске „Уркан“ в Тындинском районе. Осужден тройкой УНКВД по Читинской области, 4 июня 1938 г. Расстрелян».

«Родным ничего не сообщали, — вспоминает Людмила Николаевна. — И мама, и папина сестра Антонина Симоновна везде писали запросы, разыскивали его, но ответа или не было, или приходили какие-то отписки. Долго мы надеялись, что папа жив, а он давно уже был расстрелян.

Без него нам пришлось совсем тяжело... Наша мама Анна Александровна была дочерью судьи, выросла в богатой городской семье, где все делала прислуга. К работе она была непривычна, а здесь, в ссылке, ей пришлось заниматься самым тяжелым трудом. В колхозе мама корчевала пни, работала без отдыха и заработала грыжу, потом болела всю жизнь. Мы с ней нанимались людям белить потолки, окучивать картошку, чтобы хоть чем-то жить. Это было еще в моем детстве.

После ареста и расстрела папы из домика нас выселили, жили где придется. Только когда я уже выросла и стала работать, мы с мамой подкопили денег и сумели купить наконец свой небольшой домик. Уже в войну мама устроилась работать почтальоном, разносила людям солдатские письма, а то и похоронки. Так она потом и проработала всю жизнь почтальоном».

Умерла Анна Александровна в 1974 году. В тот год, когда в стране было объявлено о всесоюзной молодежной стройке — Байкало-Амурской магистрали, и столицей БАМа стала та самая Тында, где когда-то сидели братья Кореневы и откуда их увезли на расстрел. Помню, моя мама всегда удивлялась, когда слышала слово «бамовцы». «А в наше время, когда мы жили там, на приисках, — говорила она, — бамовцами называли заключенных». БАМлаг был одним из самых крупных лагерей того времени.

На этой северной земле много печальных мест. Одно из них — в тридцати километрах от Соловьевска, у небольшой речки Бушуйки. Еще в 1929 году там создали лагерь, куда со всей страны свозили тысячи раскулаченных: это было место человеческих трагедий, огромного людского горя. Позднее лагерь «Бушуевский» вошел в систему НКВД.

Там ли были расстреляны братья Кореневы или где-то «в сопках», теперь уже этого не узнать. Но в 2011 году жители Соловьевска на месте прежнего лагеря поставили Поклонный крест — в память обо всех, кто так же, как братья Кореневы, неизвестно за что пострадал и неизвестно где похоронен.

Татьяна ГЛАДКИХ