Путь русских миссионеров
Далекая окраина России
Каждый, кто интересовался историей родного края, слышал имена известных открывателей-землепроходцев Ивана Москвитина, Василия Пояркова, Ерофея Хабарова, Семена Дежнева. Освоение Сибири и самых восточных окраин России имело огромное значение для русского государства. Продвигаясь на восток, «встречь солнца», русские люди узнавали новые народы, их быт, нравы, религиозные верования.
В освоении и присоединении новых земель огромную роль сыграла и Русская православная церковь, ибо расширение географических границ государства вело и к расширению границ патриаршества. Священники становились духовными наставниками для русских землепроходцев и поселенцев. Они строили и освящали церкви, благословляли добрые начинания — строительство дома, создание семьи, рождение ребенка. Ну и, конечно, территориальные «приобретения» России на востоке рождали потребность в миссионерской деятельности среди коренного населения присоединенных земель. Священнослужители шли к ним с евангельской проповедью не для того, чтобы покорять и подчинять племена и народности своей власти, своим обычаям, а в надежде просветить их. Помимо всего прочего, они обучали народы новым хозяйственным навыкам, правилам гигиены, раздавали мыло и лекарства и даже прививали от оспы.
Долгое время для многих русских людей Сибирь оставалась землей «бусурманской», «нечистой». Вот что писали в «Летописи Московской» за 1613 год: «Русские, особливо знатного рода, согласятся скорее уморить, нежели отправить своих детей в чужие земли. Они думают, что одна Россия есть государство христианское; что в других странах обитают люди поганые, некрещеные, не верующие в истинного Бога; что их дети навсегда погубят свою душу, если умрут на чужбине между неверными, и только тот придет прямо в рай, кто скончает свою жизнь на родине».
_2.jpg)
По представлениям людей того времени, все, кто побывал в нечистых землях, тоже становились нечистыми. Определенная логика в таком мнении была. Попадая в страны, не освященные «божественной благодатью», люди, погружаясь в повседневные дела и заботы о хлебе насущном, забывали о молитве, не соблюдали постов. Священники, приезжая ко вверенной им пастве, находили «великое нестроение». А заключалось оно в том, что многие русские люди ходили без крестов, жили не по закону с женщинами из местных народов либо женились на своих двоюродных сестрах и творили другие беззакония. Священнослужителям необходимо было просвещать не только местных жителей, но и возвращать в лоно церкви заплутавших русских.
Очень серьезно к миссионерской деятельности относился святитель Иннокентий Иркутский (иркутский епископ с 1727 по 1731 год), считавший проповедь христианского учения среди местных жителей главным делом. Строго следил владыка за нравственностью и осуждал факты плохого поведения духовенства. Во время проповедей призывал людей печься не о земном, а о духовном богатстве.
Однако, несмотря на все усилия, миссионерская деятельность до середины XIX века носила эпизодический характер. Связано это было, прежде всего, с обширностью территорий, отсутствием регулярного и быстрого сообщения, нехваткой людей, готовых вступить на трудный, а порой просто опасный для жизни путь миссионерства на далеких окраинах Российской империи.
Школа выживания
До 1840 года на территории Восточной Сибири была одна громадная Иркутская епархия, простиравшаяся от Байкала до заокеанских земель (включала острова в северной части Тихого океана, Аляску, Русскую Америку). Приход на отдаленных территориях чаще всего состоял из жителей нескольких населенных пунктов округа или уезда.
Так, например, приход отца Иоанна Попова-Вениаминова, будущего митрополита Московского и Коломенского, апостола Америки и Сибири, на Алеутских островах насчитывал примерно 60 небольших островов, где проживало около 2 тысяч алеутов. На всех приходилась одна полуразвалившаяся часовня на острове Уналашка. Практически ежедневно отцу Иоанну приходилось совершать невероятно трудные путешествия-плавания по островам, навещая свою паству. По морю он передвигался на байдарках, сделанных из кожи морских зверей. Поэтому священнослужители того времени должны были быть сильными не только духовно и психически, но и физически крепкими, готовыми выстоять в трудных климатических условиях.
В книге «Моя Камчатка. Записки православного миссионера» митрополит Нестор (Анисимов), камчатский миссионер начала ХХ века, писал: «Совершая дело евангельской проповеди и пастырского миссионерского служения в обширной суровой Камчатской области, среди язычников-шаманистов, поклонников злой темной силы, приходилось неоднократно подвергаться смертельной опасности, мерзнуть под снегом, будучи занесенным снежным бураном, изнуряться голодом, погибать в волнах морской пучины, претерпевать напасти от хищного зверя, изнемогать в тяжелых болезнях, и Господь всегда оберегал меня, немощного, на всех путях моего миссионерского служения. Налагая этот крест на меня, Господь не только не дал мне упасть под его тяжестью, но даже покрывал всякие невзгоды и все мои немощи великими Своими милостями не ради меня, а ради прославления Его святого имени, для просвещения языческой паствы».
Поездки в отдаленные селения и стойбища длились несколько месяцев, из которых на собственно проповедническую деятельность уходило от силы 7–10 дней. Священники, служившие в походных церквях, совершали особый подвиг: по нескольку месяцев ночевали на снегу под открытым небом при трескучих полярных морозах, отчего некоторые преждевременно сходили в могилу, другие, страдая от цинги, до конца расстроили свое здоровье.
Зимой 1850/51 года священник и псаломщик Удской Спасо-Николаевской церкви в сопровождении двух проводников накануне праздника Рождества Христова совершили ставшую затем традиционной миссионерскую поездку к тунгусам Удской округи. Необходимость столь трудного и опасного путешествия была обусловлена тем, что именно в этот период тунгусы, кочевавшие со своими стадами в поисках лучших пастбищ, подходили достаточно близко к Удскому острогу. Несмотря на кажущуюся близость, миссионеры преодолевали значительные расстояния по льду замерзших рек на оленях. В пути при 30—40-градусном морозе им довольно часто приходилось «дневать за потерею оленей» в ожидании, когда проводники смогут найти новых оленей для продолжения путешествия.
Любой миссионер того времени должен был иметь не только хорошую академическую подготовку, но и обладать умением что-то делать своими руками. Так, святитель Иннокентий (Вениаминов), будучи прекрасным плотником, столяром и каменщиком, обучал этим ремеслам и местных жителей. Опытные помощники ему нужны были для возведения храмов. Все работы производились под его непосредственным надзором, престол и иконостас он делал собственноручно.
Из жизнеописания святителя Иннокентия известно, что с семинарских лет он любил мастерить всевозможные часы (песочные, водяные, солнечные, механические), мебель, шкатулки. В Гродековском музее хранится латунная шкатулка, сделанная владыкой Иннокентием. В ней святитель Иннокентий, выпускник Иркутской семинарии, преподнес подарок своей будущей жене Екатерине Ивановне. Выполнена шкатулка в виде прямоугольного ящика с откидной крышкой. Вся поверхность ящичка украшена чеканным растительным орнаментом. Музею она была подарена дочерью преосвященного Иннокентия Екатериной Ивановной Петелиной в 1896 году (всего у святителя Иннокентия было семеро детей — три сына и четыре дочери). Один раз молодые православные священники из дружественной Северной Кореи спросили у меня во время экскурсии: «В России так принято, что все мужчины делают подарки своим невестам, сделанные своими руками?» Способности и умения молодого священника их впечатлили.
В Николаевской публичной библиотеке Хабаровска хранились также часы, сделанные святителем Иннокентием, но, к сожалению, судьба их пока неизвестна.
«Говорение языками»
Святитель Иннокентий считал, что любой миссионер, прибыв на место своего служения, прежде всего, должен изучить культуру, обычаи и нравы местных жителей. И, само собой, наречие тех людей, которым он проповедует Слово Божие. Многие священнослужители-миссионеры по примеру своего учителя приобретали элементарные медицинские навыки, необходимые для проведения простейших процедур в отсутствие фельдшеров и окружных врачей.
Наставление от преосвященного Иннокентия получил и святитель Николай Японский. В своих дневниках он писал: «Приехав в Японию, я, насколько хватало сил, стал изучать здешний язык. Много было потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему на свете». Или: «Я старался сначала со всей тщательностью изучить японскую историю, религию и дух японского народа, чтобы узнать, в какой мере осуществимы там надежды на просвещение страны евангельской проповедью, и чем больше я знакомился со страной, тем более убеждался, что очень близко время, когда слово Евангелия громко раздастся там и быстро пронесется из конца в конец империи».
Корякский и тунгусский языки изучил иеромонах Нестор (Анисимов), прожив несколько лет среди камчадалов. Он перевел на корякский язык Божественную литургию, частично Евангелие, а на тунгусский — молитву «Отче наш», заповеди Моисея и евангельские заповеди блаженства. Кроме того, им были написаны молитвы на лов рыбы, на освящение рыбы, рыбных снастей и мрежей, утвержденные Святейшим синодом в 1910 году. Среди составленных им молитв есть и такая:
«Спаси и сохрани, Господи, всех любящих и отзывающихся на нужды нашей холодной и голодной Камчатки, умиротвори, Господи, обидящих нас и, благодаря отдаленности края, долгое время беззащитных. Прости, Господи, и ненавидящих нас за наше стремление к церковной, нравственной, трезвой и честной христианской жизни».
Коряки и тунгусы приходили в умиление, оттого что русский батюшка говорит с ними на их родном наречии.
«Когда я приезжал в их населенные пункты, они (местные жители) устилали мой путь ковром из кедровых веток, подстилали мне под ноги свои меха, а иногда даже брали меня на руки и несли весьма бережно, с приветствием „Христос Воскресе“. Они радостно и умиленно воспринимали богослужение на их родном языке и с трогательным усердием молились».
Сам святитель Иннокентий помимо русского и церковнославянского изучил алеутский, колошский, якутский и другие языки. Более того, он не просто владел разговорным языком того или иного народа, но и переводил на местные наречия основные молитвы «Отче наш» и «Символ веры», катехизис и части Священного Писания.
Нести кресты
Еще святитель Иннокентий устраивал школы для взрослых и для детей, составлял учебники и сам преподавал не только церковные предметы, но и светские дисциплины. Активная трудовая деятельность, учеба, посещение богослужения оказывало благотворное влияние на нравы местных жителей. Постепенно стали искореняться самые глубоко укоренившиеся пороки алеутов и колошей (такие как табакокурение, пьянство и сластолюбие). Также сократилось число незаконнорожденных детей. Раскаивались, по словам отца Иоанна, и многие шаманы, после чего принимали святое крещение.
В 1833 году отец Иоанн написал на алеутско-лисьевском языке одно из лучших творений православного миссионерства — «Указание пути в Царствие Небесное». Опубликовано оно в 1840 году не только на алеутском, но и на русском языке. Другие миссионеры перевели «Указание пути...» на якутский, алтайский, шорский, монгольский и другие языки. Этот труд владыки выдержал около 40 переизданий.
«Указание пути» написано в виде поучения. Это творение владыки называют катехизическим пособием для православных миссионеров. В сочинении в кратком виде, простым языком изложено учение о спасении. Адресовано оно и христианам, и нехристианам. Приведем несколько цитат.
О молитве: «Молиться Богу можно всегда и везде, на всяком месте, и даже тогда, когда грех одолевает нас... Кто чувствует свою внутреннюю бедность, тот не перестанет молиться и внутренно, и наружно... Не находит времени молиться только тот, кто не хочет молиться....»
О страданиях: «Нести кресты не есть удел или участь одних только христиан. Нет! Их несет и христианин, и нехристианин, верующий и неверующий, но только та разность между ними, что одному кресты служат врачевством и средством к наследию Царства Небесного, а другому они делаются наказанием, карою и казнию. Для одних кресты время от времени становятся легче, сладостнее..., а для других... тяжелее и горестнее... Но отчего же такая разность? Оттого, что один несет их с верою и преданностью к Богу, а другой — с ропотом и хулами...»
Святителя Иннокентия называют не только выдающимся миссионером и лингвистом, но и первоклассным моряком, географом и даже ботаником. Во время своих путешествий отец Иоанн вел путевые дневники, которые легли в основу его ученого труда «Записки об островах Уналашкинского отдела» (изданы в 1840 году в трех томах). В книгу вошло географическое описание островов, климата и природы, а также многолетние сводки погоды, описание жизни алеутов: их быт, нравы, сказки.
Среди трудов святителя Иннокентия есть и поучительное «Наставление священнику, назначаемому для обращения иноверных и для руководствования обращенных в христианскую веру». Вот небольшая выдержка из «Наставления»: «Оставить родину и идти в места отдаленные, дикие, лишенные многих удобств жизни, для того чтобы обращать на путь истины людей, еще блуждающих во мраке неведения, и просвещать светом Евангелия еще не видевших сего спасительного света, — есть дело поистине святое, равноапостольное. Блажен, кого Господь изберет и поставит на это служение».
Очень точные слова об истинном пути миссионерства были сказаны в 1914 году на Камчатском миссионерском съезде отцом Нестором: «Надеть туземцу крест при крещении и думать, что уже сделано все нужное, и на этом успокоиться — этого мы, миссионеры, не должны допускать. Да не оскорбится слух доброго пастыря в слышании сей горькой правды, если только пастырь чувствует в своей совести себя подобным образом виновным. Но мы, миссионеры новообразованной Камчатской миссии, должны перечувствовать, пережить все это горе, должны восполнить весь этот недочет, должны напрягать все усилия к объединению, к постоянному и частому общению с туземной паствой».
Православный канон и этническое воплощение
В фондах Государственного исторического музея (ГИМ) в Москве хранятся уникальные вещи: литургическое меховое облачение православного архиерея и митра, изготовленная из мамонтовой кости. Если мех достаточно часто использовался для пошива литургических и повседневных облачений священнослужителей в условиях крайнего северо-востока Азии, то кость для этих целей прежде не применялась. В настоящее время известен лишь один экземпляр костяной митры.
Облачение православного епископа из собрания ГИМ, по предположению музейщиков, изготовлено корякскими мастерами в 1916 году специально для Нестора (Анисимова) при посвящении его в сан епископа Петропавловского, викария Владивостокской епархии. Оно сшито из ровдуги (подризник) и меха (фелонь) северного оленя. Замшу для подризника выделывали лучшие корякские мастера, поэтому она получилась необыкновенно тонкой и мягкой, подол украшен полосками коричневой кожи, вышивкой цветным шелком, подшейным оленьим волосом, инкрустацией из цветной кожи, а также мехом выдры. При изготовлении фелони использовали мех двух цветов — темный и светлый. На фелони в технике инкрустации в центре спины выложен орнамент и изображение четырехконечного креста — знак Камчатского братства. Епитрахиль выполнена также из темного и светлого меха северного оленя, инкрустирована кожей и мехом выдры, отделана круглыми точеными пуговицами из бивня мамонта. В комплекс входят наперсный крест и панагия из полосок темного и светлого оленьего меха.
В своей книге «Моя Камчатка» митрополит Нестор вспоминает, как во время очередного своего объезда стойбищ в 1916 году в одном корякском жилище он обратил внимание на стоящий в стороне огромный, выше человеческого роста мамонтовый бивень и поинтересовался, можно ли из него вырезать митру, подобную той, что была с ним — из золотой парчи, расшитая цветами и узорами, и сколько это займет времени. Хозяин подтвердил и сказал, что на работу потребуется 40–50 дней. По словам владыки, «этот клык коряк распаривал в горячей воде, затем разрезал на соответствующие части и за отсутствием всякого материала для закрепления фрагментов, придавая, где нужно, округлую форму, скреплял их, вставляя в фаску. Мастер рельефно вырезал по митре соответствующие иконки (с четырех сторон), скопировал весь узор...». В положенный срок митрополит Нестор получил костяную митру. По уверению мастера, вырезал он ее одним ножом.
Митра хранилась у владыки не только как прекрасный образец этнического искусства коряков, но и как свидетельство их глубокого уважения к своему пастырю. В 1917 году, приехав в Москву для участия во Всероссийском Поместном соборе, он взял ее с собой и неоднократно служил в ней во время своего пребывания здесь в 1917 и 1918 годах. В своих воспоминаниях митрополит Нестор записал, что впоследствии подарил ее Московскому археологическому институту. Каким образом митра попала в ГИМ, для исследователей остается загадкой.
Впервые полный литургический комплекс православного епископа, изготовленный из нетрадиционных материалов, после долгих лет забвения был представлен в 2001 году на выставке «Русская Америка. Императорская Россия и Новый Cвет».
Анна БЕЛЫХ
