Пожалуй, у каждого, кто отважился прикоснуться к литературному творчеству, есть отправная точка — с чего начался этот поистине неведомый путь. В 1964 году я, семнадцатилетний, приобрел небольшой по объему, но в твердом переплете сборник стихотворений с неброским названием «Лирика», изданный Амурским отделением Хабаровского книжного издательства. Открыл его и прочитал строки, которые накрепко, навсегда остались в памяти: Снова стихами повеяло Впечатление от прочитанного усиливал эпиграф «Когда-то у той вон калитки / Мне было шестнадцать лет...» — строки Сергея Есенина, к стихам которого я тогда уже прикоснулся душой и сердцем. Еще в «Лирике» были такие строки (цитирую по памяти, так как сборник, к сожалению, у меня не сохранился): Вот какие дела − *** К чему идти планете, *** Ты грустная сходишь с поезда, *** Шутки шутками, а Бобик сдох.
Судьба круто повернула весной 1966 года, когда я, набравшись смелости, зашел в редакцию областной молодежной газеты «Амурский комсомолец», показал свои стихотворения, одно из них вскоре было напечатанною. Редакция находилась в старинном двухэтажном кирпичном особняке, в котором раньше располагалось Амурское книжное издательство, а позже отделение Хабаровского издательства. Им руководил Марк Либерович Гофман — знаток литературы, кстати, друживший с Леонидом Андреевичем. Именно здесь появились на свет и первые сборники Завальнюка. Так что кабинеты редакции, где я впоследствии стал работать, образно выражаясь, были пропитаны «завальнюковским» духом. Я об этом знал, как и то, что поэт, уже живущий в Москве, часто приезжает в Благовещенск. В то время еще не было Амурского отделения Союза писателей СССР, и мы, пишущие, встречались в редакциях газет и на областном радио. И вдруг однажды объявили, что при газете «Амурская правда» собирается областное литературное объединение, и что на его организационном заседании будет присутствовать Леонид Завальнюк. Не помню, что тогда говорил Леонид Андреевич, какие стихи читал, но один эпизод запомнился. Мы, так называемые молодые поэты, выступали со своими «творениями», а Завальнюк как бы оценивал то, что услышал. Он отметил стихи уже довольно известных к тому времени в области Олега Маслова, Виктора Алюшина, Леонида Андреева, кого-то еще и, на мое удивление, мои, хотя я прочитал всего-навсего одно восьмистишие. Вот оно: Дорога выводит к полю, Это нерифмованное стихотворение я представил на обсуждение потому, что, вероятно, подспудно осознавал: мне удалось белым стихом передать осеннюю картину, мое настроение и душевное состояние. Леонид Андреевич, судя по его одобрению, это тоже почувствовал. Тогда я только увидел Завальнюка, но не познакомился с ним, постеснявшись подойти. Знакомство произошло несколько позже. После службы в армии в Благовещенск приехал сын журналиста «Амурской правды» Абрама Григорьевича Ривлина — Григорий и стал работать в «Амурском комсомольце». Мы были почти ровесники, молоды и самоуверенны, любили компании и веселое бражничество, поэтому сошлись, подружились. А Ривлин-старший дружил с Завальнюком, называл его запросто — Леня. Однажды Гришка пригласил меня в гости, кажется. Я пришел и вот тогда-то познакомился с Леонидом Андреевичем.
Уронила листья рощица, Пел он песни и на стихи Завальнюка. Марк Либерович рассказывал забавные литературные истории и анекдоты, Леонид Андреевич много каламбурил в рифму и без. Кажется, тогда я впервые услышал завальнюковскую эпиграмму: Что такое Гофман? После того вечера, когда Леонид Андреевич приезжал в Благовещенск, если мы встречались, он здоровался, дружески протягивал руку. В апреле 1982 года в Амурском отделении Хабаровского книжного издательства вышел мой второй сборник стихотворений «Небо и поле». Завальнюк в то время гостил в Благовещенске, и поэтому, когда редактор «Амурского комсомольцы» Александр Рябов спросил меня, кто бы мог написать рецензию на книгу, я назвал Леонида Андреевича. Саша позвонил в гостиницу поэту, и тот дал согласие. Но рецензия в газете не появилась, потому что я неожиданно для всех и в первую очередь для себя подал заявление на увольнение из редакции и засобирался в Белгород. Расскажу вкратце предысторию выхода «Неба и поля», ибо она имеет непосредственное отношение к разговору, который состоялся у меня с Леонидом Андреевичем во время нашей последней встречи в Благовещенске. Мой сборник стал, скажем так, не совсем приятным сюрпризом для некоторых местных литераторов, которые тут же высказались о рукописи: сделали заключение, мол, сборника они пока «не видят». Спорить не стал, как и не сказал, что на рукопись уже есть положительные рецензии хабаровских поэтов Николая Кабушкина и Людмилы Миланич, поэтому сборник запустили в производство. Прознав об этом, мои «доброжелатели» обратились в соответствующие инстанции, сообщив, что без их одобрения выпускается чуть ли не «упадническая» книга. Пришлось срочно отправить рукопись в Москву поэту-фронтовику Виктору Ивановичу Кочеткову, который в начале семидесятых руководил моим семинаром на совещании молодых литераторов в Хабаровске. Он прислал не только рецензию, но и предисловие к «Небу и полю». Виктор Иванович тогда был секретарем парткома Московской писательской организации, так что обвинение в «упадничестве» отпало само собой. И вот перед отъездом из Благовещенска я пришел в гостиницу к Леониду Андреевичу. Завальнюк говорил, что я правильно сделал, решив перебраться поближе к столице: литератор должен вращаться в соответствующей среде, что по двум сборникам можно попробовать вступить в Союз писателей. Но в Благовещенске мне, судя по тому, как «дружелюбно» мои старшие коллеги встретили выход «Неба и поля», это явно не светит, и, оставшись здесь, я рискую превратиться в доморощенного пиита, каких великое множество. Потом он обратился к моему сборнику. Сказал, что в целом книжка ему понравилась, но особенно стихотворение «Случайности уже страшат...», и мне следует развивать эту психологическую и философскую линию, а еще, что отдельные стихи очень лиричны и могут стать песнями.
Тогда же Леонид Андреевич подписал мне свою книгу «Первая любовь», вышедшую в издательстве «Современник». На титуле слова: «Валерию — моему молодому собрату по перу — с уважением и надеждой». А при расставании сказал: «Встретимся в Москве, в ЦДЛ. Найдешь меня». В столице я оказался весной 1983 года. Вечером пришел в Центральный дом литераторов. Встретил поэта Владимира Андреева, который незадолго до этого гостил в Белгороде. Сели за столик. Вдруг подходит Илья Фаликов — владивостокский поэт. Мы познакомились на БАМе, когда я жил в Тынде, а он туда приезжал уже из Москвы. «О! — сказал Илья. — А мы с Завальнюком недавно говорили о тебе. Куда подевался-то?» Было, конечно, приятно, что меня помнят. Спросил: «Где можно найти Леонида Андреевича?» «Да в бильярдной, он ведь заядлый игрок!» Спустился в бильярдную. Леонид Андреевич стоял с кием, собираясь начать партию. Пожали руки. Он расспросил, что да как в моей жизни, чем занимаюсь в Белгороде, о чем-то еще, но партнеры уже поставили шары, потому договорились, что я ему позвоню на следующий день, и мы встретимся. Увы, не получилось. В 1991 году я отдыхал в Доме творчества писателей в Переделкино. Познакомился с поэтом Вадимом Ковдой. Когда тот узнал, что я родом из Благовещенска, воскликнул: «А я дружу с Леней Завальнюком! Давай позвоним». Но Леонид Андреевич был в отъезде. Тогда же я приобрел сборник избранных стихотворений Леонида Завальнюка «БИС», вышедший в новой серии издательства «Молодая гвардия». Читал как уже известные по другим книгам и публикациям стихи, так и новые, а также небольшое предисловие: «... Каждый год на месяц-полтора езжу на Дальний Восток в город Благовещенск. Про это написал когда-то: „Где дом друзей, там родина моя“... У меня есть строчки: „Нигде не ждут пророка так, как ждут его в России равно и в гиблые и в благодатные года“. Этим ожиданием порождены многие мои стихи». Интересно, что вместе со сборником Леонида Завальнюка я приобрел вышедшие в той же серии книги бывшего сибиряка Василия Казанцева и Юрия Кузнецова (встречи с ним у меня были еще впереди) — поэтов, если можно так сказать, абсолютно другого плана, но творчество которых я люблю и ценю. В сентябре 2008 года друзья прислали мне из Благовещенска сборник избранных стихотворений Леонида Завальнюка. Книгу составил и редактировал Марк Либерович Гофман. Прочитав «Избранное», я позвонил Марку Либеровичу, сказал, что хочу написать статью о творчестве поэта, со стихами которого я, так сказать, прошел всю свою сознательную жизнь.
Увы, это был наш последний разговор. В ноябре того же года Марк Либерович ушел из жизни. Оборвалась ниточка, связывающая меня с Леонидом Андреевичем. Написав, что со стихами Леонида Завальнюка прошел всю свою сознательную жизнь, я нисколько не преувеличил. После «Лирики» приобретал все его книги, какие попадались, некоторые, правда, не сохранились, но и сейчас их более десятка стоят среди тех, которые я часто перечитываю. Думается, многие амурские стихотворцы могут сказать подобное. Так, недавно я прочитал у Николая Левченко слова: «Как житель Благовещенска, обязан был знать Леонида Завальнюка — и знал. Он — великий поэт». Относясь с недоверием к подобным эпитетам, я понимаю, что хотел сказать мой собрат: без стихов Завальнюка современная отечественная поэзия, особенно дальневосточная, будет, так сказать, неполной. А великий ли он, большой, известный — это все словеса, имеющие к поэзии весьма отдаленное отношение. Главное, что Поэт. Вспоминается давний разговор с амурским поэтом Игорем Ереминым, в то время в области довольно известным, чьими кумирами были Михаил Исаковский и Александр Твардовский. Заговорили о Завальнюке. Игорь со свойственной ему категоричностью заявил, что, мол, тот до отъезда в Москву, до учебы в Литинституте писал простые хорошие стихи, но, поварившись в столичной «кухне», стал писать мудреные. И тут же, как бы спохватившись, отметил, что есть у него и стоящие, процитировав: Я многое могу с тех давних пор.
А насчет «мудрености»... В молодости я прочитал в одной из критических статей о А. С. Пушкине такое (дословно цитату не помню, но смысл передам): творчество — как восхождение на вершину горы. Сначала у поэта много читателей и почитателей. Но по мере подъема их остается все меньше и меньше, зато рядом идут самые верные. И может случиться так, что на вершине он останется в полном одиночестве. Но за таким поэтом пойдут другие, и возможно, достигнут более высоких вершин. А вот тот, кто выбирает хоженые тропинки, кто пишет с намерением во что бы то ни стало понравиться многим, ориентируется на читателей, не обладающих поэтическим вкусом, сочиняет на потребу дня, как правило, теряет свой голос, если, конечно, он у него был. У Леонида Завальнюка такой голос есть, его поэтическую интонацию ни с чьей не спутаешь. Леонид Завальнюк, если можно так выразиться, ввел Благовещенск в русскую поэзию. Его поэма «Осень на Амуре» (в некоторых книгах она называется «Осень в Благовещенске»), стихотворение «Прощание с благовещенской речкой Бурхановкой» и другие с амурскими «приметами» печатались в столичных журналах, входили в московские сборники. Сюжет его повести «Три холостяка», изданной «Советским писателем» (впервые вышла в Хабаровске под названием «Дневник Родьки — „трудного“ человека») тоже разворачивается в Благовещенске. По этому произведению был снят светлый лирический фильм «Человек, которого я люблю». Эта картина и сейчас нет-нет да и появляется на телеэкране. А когда она только вышла и демонстрировалась на экранах Благовещенска, зрители приняли ее очень тепло. Но, право, я не помню, чтобы в амурских газетах было что-то написано о кинопремьере, как и более-менее обстоятельных рецензий на книги Леонида Завальнюка. Увы, нет пророка в своем Отечестве... Когда-то давно, кажется в «Литературной газете», я прочитал статью о современной поэзии. В ней шла речь о поэтических течениях и направлениях, назывались наиболее яркие, по мнению автора, имена, и в частности говорилось, что есть такое явление, как Леонид Завальнюк, стоящий особняком в литературном процессе, и что в нем, этом явлении, надо разобраться. Прошли десятилетия, а никто из критиков и литературоведов этого так и не сделал. По крайней мере, я обстоятельных статей о его творчестве не читал. Когда сборник текстов песен Леонида Завальнюка с многоговорящим названием «Как ты близок мне, Дальний Восток» вышел, то кто-то из амурских стихотворцев язвительно изрек, мол, любит Дальний Восток, а живет в Москве. Эта реплика вспомнилась спустя многие годы, когда я уже жил в Белгороде и тоже писал (да и сейчас пишу) стихи, истоки которых — Приамурье, детство, юность, молодость, прошедшие там. Почему такое происходит? Да потому, что ностальгия не столько пространственное, сколько временное понятие, а, как сказал Сергей Есенин: «Большое видится на расстоянье». Ностальгические строки в большинстве своем не сочиняются, они плод работы души, которая и диктует: «Где дом друзей, там родина моя». И такие завальнюковские строки: Я люблю тебя, родина милая,
В сентябре 2010 года я ехал на родину — в Благовещенск. В Москве мне передали книгу Леонида Завальнюка «Планета Зет» (издательство «Зебра Е», 2006) с его дарственной надписью. Шесть суток в поезде я читал его прозу — автобиографическое повествование «Избранные места из переписки с самим собой», стихи, которые мне были уже известны, и новые, а также из раздела «Из будущей книги». Вот последние строки этого сборника из стихотворения «Фрагмент молитвы»: Но мне при всём желанье жить Они вспомнились, когда спустя два месяца я узнал, что на восьмидесятом году жизни поэт оставил наш земной мир... В той же «Планете Зет» напечатано стихотворение «Бега», впервые опубликованное в сборнике «Мой дом» (Хабаровск, 1966). Входило оно и во многие другие книги. Вероятно, Леонид Андреевич воспринимал данные строки как свою творческую и жизненную заповедь. Ненастной ночью и средь бела дня Вот так: «Сам на себя и ставлю, и бегу». Таков крестный путь истинного поэта. ***
Похоже, становятся реальностью его строки: Все мечты и тревоги, Валерий ЧЕРКЕСОВ |
|||
.jpg)
|
|