Так уж получилось, что отголоски русского зарубежья не раз всплывали в моей памяти. Еще в детстве наслушался о заграничных скитаниях неродного дедушки Ивана, отчима отца, чья фамилия Иванов сменила куда более старинную и благозвучную фамилию Ардашевых (с ударением на второй слог). Случилось это в начале 30-х годов прошлого века, когда бабушка Феодосия Яковлевна была уже вдовой, и ее с малыми детьми, единственную из репрессированных родственников, не выслали из-под Читы в Красноярский край. Вот тогда-то вернувшийся из заграницы дед Иван и женился на своей бывшей хозяйке, усыновив троих детишек. На чужбину дед Иван попал в Первую мировую войну: вначале в немецкий плен, потаскав тачку вначале на германской земле, а потом и в африканских колониях, а затем еще много лет мотаясь по белу свету.
К счастью, ни социальное происхождение Ардашевых, ни заграничные скитания отчима не отразились на судьбе моего отца: когда подрос, вступил в комсомол, затем, в сороковом году, был зачислен в Улан-Удэнскую летную школу ГВФ, которая с началом войны была передана ВВС, стал военным летчиком, служил на Дальнем Востоке, Севере и в Закарпатье, получил орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги», другие награды. Кстати, некоторые наши родственники, высланные в Красноярский край, тоже стали военными, один даже до полковника артиллерии дослужился. Такая, видать, судьба... Ну а нам с сестрой вместе с родителями тоже пришлось помотаться по стране, пожить в гарнизонах, подышать ветерком странствий. Сестра родилась в сорок седьмом на Сахалине в городке Торо (нынешнем Шахтерске), где мальчик-японец, взятый из жалости в няньки, говорил маме: «Мадам, ваша мусумэ-девочка совсем как японские детки...» В смысле, так же пищит, когда проголодается. А сами японцы, ожидавшие депортации с Сахалина, жили впроголодь. И продукты из офицерского пайка (вплоть до акульего мяса!), которыми мама делилась с тем малолетним помощником, наверное, и сейчас ему памятны...
Была еще Буковина, чудесный закарпатский край. Был старинный, уютный и сплошь каменный городок Черновицы, который я называю ласково, на украинский манер. Там, в доме номер шесть на улице Ивана Франко, мощенной булыжником, мы жили в старинном и похожем на крепость «буржуйском» здании с внутренним двориком и длинными верандами, ограждавшими нас, офицерских детишек, от «вредных» гуцульских пацанят, щеголявших по праздникам в национальной одежде и обижавших таких тихонь, как я. Но, конечно, не эти смешные обиды легким облачком набегают на мои детские воспоминания. Просто городок был почти заграничным, где еще помнили довоенное румынское время и к русским дядькам в погонах относились, мягко говоря, не совсем приветливо, а тут еще тревожные события в соседней Венгрии осенью пятьдесят шестого и массовое сокращение армии, прозванное в народе «хрущевским»...
Так мы и оказались в Хабаровске, столице огромного Дальневосточного края. И, между прочим, даже Анадырский район, Чукотка, откуда я был родом, незадолго до этого входили в состав Хабаровского края. Вот какой огромной была его территория! Нам с сестрой Хабаровск тоже понравился, хотя закарпатские воспоминания в спорах с местной ребятней еще долго служили аргументом, дескать, а у нас, в Черновицах, было лучше... Впрочем, «экзотическими» сравнениями могли похвастаться и другие офицерские дети. Особенно те, чьи отцы освобождали Маньчжурию, служили в Порт-Артуре и даже побывали в Корее с некоей загадочной и малопонятной тогда миссией. Жили мы в «кэчевском», то бишь офицерском доме — весьма неплохом по тем временам, где в просторных квартирах, именуемых ныне «сталинками», обитали довольно-таки необычные и одаренные люди — военные переводчики, журналисты, спортсмены. Говорить о них можно долго.
С тех пор минуло почти полвека. И когда недавно я получил письмо от своего друга детства Олега Огородникова, ныне капитана второго ранга в отставке, светлая грусть воспоминаний вновь захлестнула мою душу. Вспомнился и Борис Константинович — великолепный переводчик и легендарный диктор Хабаровского радио, вещавший на заграницу, с которым в детстве, и позднее, уже став студентом-историком и начинающим журналистом, я подолгу и с удовольствием беседовал. Интересный был собеседник! Вот с такого необычного знакомства и началась вереница моих встреч и долгой литературной переписки с людьми удивительными, общавшимися в эмиграции и вернувшимися в Россию, чтобы и далее нести свой крест — кто лагерный и конвойный, кто журналистский и переводческий. И каждый из них по-своему относился к России. Любил ее, иначе бы не вернулся. И это доброе, неизбывное чувство, я думаю, передалось и нам, детям и внукам российского лихолетья, бережно хранящим воспоминания... Владимир ИВАНОВ-АРДАШЕВ |
|||
|