Словесница Искусств

Сергей Михайлович Широкогоров (1887–1939), выдающийся русский антрополог, этнолог, лингвист, востоковед, ученый-эмигрант, с 1922 года жил и работал в разных университетах Китая. Ши Луго (китайское имя Широкогорова) хорошо знают в антропологических кругах Китая как человека, стоявшего у истоков китайской этнографии. Его труды оказали огромное влияние на развитие шамановедческих и тунгусоведческих исследований в мире. Автор фундаментальных работ о социальной организации тунгусов и маньчжуров, о шаманстве у тунгусов, а также теоретических трудов, предвосхитивших целое направление в советской этнографии 1960–80-х годов, Широкогоров как полевой исследователь сформировался в экспедициях в Забайкалье, на Дальний Восток России и на северо-восток Китая. Этнографы, занимавшиеся изучением эвенкийской культуры, до сих пор обращаются к его трудам по социальной организации, религии, языку тунгусо-маньчжурских народов Дальнего Востока, черпая в них уникальные полевые материалы и размышления. Востребованы, особенно в последнее время, собранные супругами Широкогоровыми этнографические и фотоколлекции, хранящиеся в Музее антропологии и этнографии в Санкт-Петербурге.

Научный тандем, основанный на любви

Сергей Широкогоров родился 19 июня 1887 года в Суздале в семье провизора (аптекаря). Елизавета Робинсон, его будущая жена, была на три года старше — родилась 22 мая 1884 года в Екатеринодаре, и тоже в семье провизора. Сергей окончил частную гимназии в Юрьеве (ныне Тарту), Елизавета — частную женскую гимназию М. Н. Стоюниной в Петербурге. Неизвестно, при каких обстоятельствах они познакомились, но свой выбор сделали единственный раз и на всю жизнь. Молодые обвенчалась 29 июня (12 июля) 1908 года в Свято-Троицкой и Александра Невского церкви в Париже.

Во Франции в 1907–1910 годах Сергей Широкогоров слушал курсы на филологическом факультете Парижского университета, посещал лекции в Парижской школе антропологии и Практической школе высших исследований. Вернувшись в Россию, он продолжил свое образование на физико-математическом факультете Санкт-Петербургского университета, но не окончил его. Заинтересовавшись антропологией и этнографией, он устроился регистратором коллекций в Музее антропологии и этнографии (Кунсткамеру), сначала по вольному найму. Под влиянием директора музея академика В. В. Радлова и других старших коллег он запланировал экспедиционные исследования малоизученных тунгусских групп Забайкалья: «Хотя я не представлял себя в роли полевого исследователя и, в частности, совсем не думал изучать языки, относящиеся к совершенно иным языковым ветвям, но в принципе принял предложение В. В. Радлова, поверив ему, что я могу попробовать себя в полевой работе... К тому же подобные идеи отвечали в то время моему желанию вступить в прямой контакт с живым материалом, для того чтобы получить новые факты и особенно конкретные представления о неевропейских народах. ... я не колеблясь выбрал тунгусов, представлявшихся мне наиболее интересными для изучения». Широкогоров начал систематично двигаться к поставленной цели. Спустя три года он писал из экспедиции: «Знание языка — я теперь недурно болтаю по-ороченски — оказывает очень большую помощь, особенно у кумарских, которые русским языком почти не владеют». Кроме изучения тунгусского (эвенкийского) языка, Сергей Михайлович занимался сбором фольклорного материала, коллекций для МАЭ, материалов по шаманству.

Елизавета Николаевна Широкогорова (Робинсон), музыкант и учитель по образованию, сопровождала своего мужа во всех экспедициях. Преимущества семейных экспедиций на собственном примере С. М. Широкогоров обосновывал тремя основными причинами: супруга помогала установить дружественные отношения с тунгусами, маньчжурами и другими народами; очень много помогала в сборе материалов, прежде всего по закрытой для мужчин женской интимной стороне жизни; и, наконец, исследователи могли наблюдать одновременно происходящие в разных местах обряды и ритуалы, т. е. работали более эффективно.

Летом и осенью 1912 и 1913 годов супруги собирали материалы в Забайкалье среди оседлых и оленных тунгусов-орочонов (старые названия эвенков); в 1915–1917 годах работали на Дальнем Востоке России и северо-востоке Китая.

Сначала Елизавета Николаевна жалела мужа, видя, как трудно приходится собирать материал. А к 1916 году уже настолько втянулась в проводимые им этнографические исследования, что заметила в одном письме: «Здесь в Сахаляне бездна интересного. Масса различных народностей, постоянный обмен людей (этнографических). Приезжают сюда всевозможные типы, включительно до орочен. Мы здесь уже встречали в лавках нескольких человек. Глаза разбегаются, не знаешь, за что схватиться». Широкогорова занималась вопросами женской этнографии: собирала материалы о беременности, родах, воспитании детей, отношениях в семье, записывала женские истории.

Уже в эмиграции, будучи профессором Института истории и филологии при университете им. Сунь Ятсена в Кантоне, Широкогоров летом 1928 года вместе с женой и двумя китайскими коллегами выезжал в экспедицию в провинцию Юньнань для проведения исследований по физической антропологии и языку народа лоло. В обосновании исследований он, в частности, писал: «На всем протяжении моей работы мне будет необходима помощь г-жи Широкогоровой, которая принимала участие во всех моих предыдущих экспедициях и исследованиях в качестве моего хорошо подготовленного ассистента, отвечающего требованиям этого рода работы. Надеюсь, что она не откажет мне в своей помощи».

Интересы Сергея Михайловича, страстно увлеченного этнологическими исследованиями, стали ее интересами, потому что она любила своего мужа и была любима им, что давало силы преодолевать трудности экспедиций, неустроенность быта, тяготы всесторонней научной обработки материала. Елизавете Николаевне удалось привнести в работы своего мужа гендерный женский взгляд. Результаты ее работы влились в книги, написанные Сергеем Михайловичем, и несколько трудов она опубликовала под своим именем.

Елизавета Николаевна пережила мужа на четыре года. Она взялась за подготовку к печати его неизданных трудов. К июлю 1943 года она завершила огромную работу: переписала нескольких тысяч тунгусских слов с рабочих карточек в виде чистовой рукописи тунгусско-русского словаря. Рукопись передала японскому ученому Ясумото Токунага, и словарь С. М. Широкогорова был опубликован в Токио факсимильным способом в 1944 году. Это был первый в мире тунгусско-русский словарь, представивший диалекты разных эвенкийских (тунгусских) групп.

Центр притяжения

Эта супружеская пара представляла собой как бы научно-исследовательский и научно-организационный центр, притягивавший местные интеллектуальные силы. С. М. Широкогоров стремился привлечь к выполнению задач экспедиции встреченных им людей, оживить археологические и этнографические исследования, которые велись в крае отделениями Императорского Русского географического общества, Общества изучения Сибири и других. Он лично встречался с людьми, выступал с лекциями и сообщениями, делился планами, получая благодарный отклик. Однажды после выступления в Благовещенске на объединенной секции членов местного Общества изучения Сибири и Географического общества к Сергею Михайловичу подошел техник Управления водных путей Амурского бассейна Александр Александрович Яковлев. Он выразил желание передать для МАЭ коллекцию тунгусской одежды и отличного качества фотографии орочонов (эта коллекция и сегодня хранится в МАЭ).

Учительница из поселка Чекунда (нынешний Верхнебуреинский район Хабаровского края) тунгуска Павла Васильевна Афанасьева по просьбе ученого собирала для МАЭ образцы тунгусских орнаментов, делала записи фольклора. Сергей Михайлович обучал ее антропометрии, методике записи фольклора, стремясь сделать из нее корреспондента для МАЭ. Планировалась ее совместная с Елизаветой Николаевной экспедиция к буреинским орочонам, которая, увы, не состоялась.

«Элегантный» маньчжур, переводчик Ву Зы Мин постоянно находился при Широкогорове в 1916 году, помогая ему переводить рукопись «Нисан-шаман», обнаруженную и приобретенную ученым в одной из маньчжурских деревень. Он также выполнял поручения по закупке этнографических коллекций: весной 1917 года Широкогоров отправил его и еще одного маньчжура, шамана, в Айгунь для покупки вещей и книг: «...переводчик уже хорошо знает, что нужно покупать, а шаман даже делал модели».

Александр Зиновьевич Федоров, преподаватель женской Учительской семинарии в Никольске-Уссурийском, археолог и краевед, правитель дел Южно-Уссурийского отделения РГО, участвовал в археологических раскопках на среднем Амуре, проведенных Широкогоровыми в июле-августе 1916 года. Прошедший в 1922 году первый съезд по естественно-историческому изучению Южно-Уссурийского края был организован Южно-Уссурийским отделением РГО при активном участии А. З. Федорова и собрал практически всех известных краеведов, географов, историков и экономистов Дальнего Востока, от Хабаровска до Харбина. Судя по письмам Федорова к Широкогорову, такой съезд планировалось провести еще в 1917 году, и только революция и Гражданская война помешали задуманному.

Трудные маршруты экспедиций

Летом и осенью 1915 года супруги совершили три экспедиционных выезда в северо-западную Маньчжурию к трем группам орочонов: хинганским конным, оленным с реки Быстрой и кумарским. «Население пройденной нами страны состоит из монголов, дауров, солонов, баргутов, орочен, отчасти бурятов, тунгусов, маньчжуров, русских и китайцев. Занятия этого конгломерата народов сводятся к трем главным отраслям: скотоводству, охоте и земледелию; соответственно этому перечисленные мною народности размещаются... по трем районам: степно-возвышенному, таежному и степно-низкому», — отмечала Елизавета Николаевна в очерке о северо-западной Маньчжурии. Каждый экспедиционный выезд продолжался более месяца. Путешественников сопровождали казаки Иван Пешков и Афанасий Темников, уроженцы деревни Старо-Цурухайтуй на берегу реки Аргунь, люди опытные и надежные. Местность почти не посещалась и не исследовалась. Путешествие по малоизвестной стране и романтично, и опасно. Вначале ехали на телегах, потом дорога кончилась, и путешественники вступили в полосу тайги, передвигаясь по вьючным тропам и пешком, отыскивая орочонов в тайге. Картина кочующих на оленях орочонов произвела на Елизавету Николаевну впечатление, какое на зрителя производит кукольный театр: «Это впечатление вызывается, вероятно, красотой животного, обовьюченного и оседланного ярко орнаментированными сумами и седлами; узда и повод оленя сделаны из хорошо выделанной замши, ярко орнаментированы синими, черными, белыми и красными полосами, украшены бахромой из той же замши». Приходилось терпеть назойливых комаров и мошку, в любую погоду ночевать в палатках, по многу раз пересекать холодные речки и реки, часто встречавшиеся на пути. Однажды возникла реальная угроза попасть в руки китайских бандитов-хунхузов. Избегнуть смертельной опасности помогли орочоны, предупредившие о засаде и тайными тропами выведшие людей к русскому поселку на Амуре.

В экспедиционных поездках Широкогоровы собрали много ценнейших полевых материалов, и не только по этнографии. Известный путешественник, геолог и популяризатор науки В. А. Обручев дал высокую оценку экспедиции с географической точки зрения, поскольку путешественники впервые охарактеризовали рельеф и гидрографию ранее совершенно неописанной северной оконечности хребта Большого Хингана и прилежащей к нему с восточной части хребта Иль-хури-алинь.

В марте 1917 года Широкогоровы возвращались из Благовещенска в Хайлар по железной дороге. Одетые в английские походные костюмы, имевшие с собой много документов, ружья, палатки и другой экспедиционный скарб, они были арестованы местными активистами на станции Рухлово (ныне Сковородино) как якобы немецкие шпионы. Записи орочонского фольклора, сделанные кириллицей, были истолкованы активистами как шифр. Десять суток супруги провели под арестом вместе с сопровождавшим их орочоном, пока их не отпустили. Политическая обстановка быстро менялась, после ареста работа не заладилась, пришлось возвращаться в Петроград.

Собранные в Маньчжурской экспедиции материалы вместе с данными из Забайкалья легли в основу статей и монографий С. М. Широкогорова по языку, социальной организации, шаманству орочонов (эвенков), гольдов (нанайцев), северных маньчжуров.

Музыка в жизни и науке

В Пекине Широкогоровы поселились в 1930 году. Сергей Михайлович работал в университете Цинхуа. Их дом располагался в пригородной местности Помочан, в нем была большая библиотека и рояль. В одном из писем к синологу, профессору В. М. Алексееву из Китая Сергей Михайлович сообщал, что пока он пишет письмо, Елизавета Николаевна играет на рояле, и «это очень приятно».

Музыка сопровождала семью всю жизнь. «Я иногда немного играю у здешнего консула; к удивлению своему не особенно сильно отстала», — писала она в Россию из Сахаляна в январе 1916 года, по завершении нескольких экспедиционных поездок. В годы Гражданской войны на Дальнем Востоке Елизавета Николаевна зарабатывала на жизнь дорогими уроками музыки. Она состояла профессором Пекинского национального института по классу рояля. И, конечно, именно музыкальной этнографией — изучением народного музыкального творчества и танцев, она занималась в экспедициях. В те годы музыкальная этнография была новым направлением в этнографической науке. Записи Широкогоровых стали в этой области едва ли не первыми, коллекция их была значительна по объему и записана среди групп орочонов, которые позже с подобными целями не посещались.

Е. Н. Широкогорова в экспедициях 1912–1913 годов записывала тунгусский и орочонский фольклор на фонограф, делала нотные записи на слух. Вероятно, мужчин супруги записывали вместе, а женщины стеснялись Сергея Михайловича, что дало ему основание для следующего заключения: «...женщины в присутствии посторонних незнакомых мужчин не поют». Елизавета Николаевна поняла это первой: «15 июля 1912 г. Вечером пустили в ход фонограф. С большим трудом удалось добиться, чтобы они что-нибудь спели. С одной стороны, им не хотелось, но и конфузились. Петь им хотелось, и нужно было для этого изолировать Сережу. Песни их не длинные и очень однообразны. Пели смеясь. Вообще в женщинах много кокетства».

Коллекция была пополнена ею в Пекине в 1917–1918 годах записями выкриков и песенок китайских уличных торговцев. Отметив огромную вариативность этой разновидности народной музыки и фольклора в Китае, Елизавета Николаевна подчеркивала: «Было бы очень полезным заручиться помощью самих китайцев в этой работе, но слишком мало сейчас образованных китайцев, интересующихся народным фольклором». Она считала, что музыка и другое народное творчество является естественной, почти бессознательной, креативной силой людей. В трудах по тунгусской музыкальной этнографии непременно упоминается имя Е. Н. Широкогоровой как стоявшей у истоков этого научного направления. Что касается записей, сделанных у орочонов Северо-Восточного Китая, то они являются уникальными.

Археологические разведки на Амуре

В июле-августе 1916 года супруги провели археологические разведочные раскопки на Амуре. Разрешение на проведение разведок было получено от Академии наук и местных учреждений. Начальник Водного управления П. П. Чубинский предоставил казенный катер «Ток» (40 лошадиных сил), прикомандировал механика и рулевого. Участниками экспедиции, кроме Широкогоровых, были Алексей Яковлевич Гуров, житель станицы Поярково Амурской области, археолог-любитель и краевед; Михаил Кузьмич Толмачев, консерватор Благовещенского городского музея; Александр Зиновьевич Федоров, преподаватель женской гимназии в Никольске-Уссурийском, председатель Уссурийского отделения РГО. В. К. Арсеньев не смог присоединиться к команде археологов по причине служебной командировки. При С. М. Широкогорове постоянно находился переводчик-маньчжур Ву Зы Мин.

Экспедиция передвигалась на катере и пешком, проводя разведочные раскопки по берегам Амура с помощью нанятых русских казаков, китайцев, корейцев и орочонов, состав которых постоянно менялся. В одном из писем к Сергею Михайловичу, отправленном уже после окончания раскопок, А. З. Федоров сделал приписку: «Сердечный привет Елизавете Николаевне. Недавно ночью я был на Амуре и присутствовал при падении ее в воду с нашей Калоши, но потом опять вернулся в Никольск и проснулся на кровати. Занятно все было, очень живо. Комары сильно кусали...».

Археологическая коллекция, собранная участниками экспедиции, насчитывала более четырех тысяч номеров. Из-за спешного отъезда Широкогоровых в Пекин осенью 1917 года коллекция не была обработана, затем оказалась затоплена, и надписи на пакетах испорчены. Место сборов в описи было обозначено римскими цифрами, а Широкогоров увез с собой в Китай журнал раскопок — ключ к коллекции. Только на одной коробке было обозначено: «о-в Урильский». «Тем не менее значение этой коллекции велико, — считают археологи А. П. Деревянко и В. С. Сапунов. — Исследования последних лет, проведенные на Амуре, позволяют большую часть материалов довольно точно распределить по пунктам». Сегодня ход археологической экспедиции может быть более точно восстановлен благодаря сохранившемуся дневнику экспедиции 1916 года.

Вскоре после окончания археологических раскопок, в середине сентября 1916 года, Широкогоровы приехали в Хабаровск. Они посетили Хабаровский музей, коллекции которого произвели на них большое впечатление, обсудили планы дальнейшей археологической работы с А. З. Федоровым и В. К. Арcеньевым.

Сбор этнографических коллекций

Одним из обязательных методов работы в экспедиции Широкогоров считал знакомство с коллекциями из местных музеев. Во время экспедиции 1915–1917 годов посетил Читинский, Благовещенский и Хабаровский музеи, а в музеи Владивостока и Никольска собирался попасть в 1917 году. Он изучал коллекции и особо углубленно работал с некоторыми предметами (обычно по шаманству).

Коллекции, собранные Широкогоровыми в Забайкалье и на Дальнем Востоке, хранятся в Музее антропологии и этнографии Российской академии наук в Санкт-Петербурге. Сегодня они стали очень востребованными, учитывая, что супруги собрали одни из самых ранних коллекций по культуре эвенков и орочонов Маньчжурии.

За время экспедиции путешественники собрали пять уникальных коллекций по этнографии тунгусов, орочонов, дауров, бираров, манегров, северных маньчжуров, китайцев, — всего 293 зарегистрированных номера с 519 единицами хранения на момент поступления в фонды МАЭ. Фотоколлекция Широкогоровых насчитывает 932 негатива и хранится в МАЭ; фонографическая коллекция записей языка и фольклора хранится в Пушкинском доме РАН.

Супруги приобретали вещи на обмен, покупали, получали в подарок, заказывали модели. Коллекции включают предметы культуры эвенков, разных групп орочонов и маньчжуров. В их состав входит повседневная одежда, обувь, инструменты, модели ловушек. В них представлено большое количество изделий из бересты, игольники, украшенные оригинальными орнаментами. Много в коллекциях уникальных предметов, связанных с шаманскими верованиями. Широкогоров сообщал в МАЭ: «У орочен, т. наз. бираров, мы приобрели целиком покрышку зимней юрты из кож с 32 различными орнаментами из крашеной кожи. Это была последняя покрышка старого образца. Продававшая леди плакала, заливаясь слезами, когда покупку уносили. Эту редкую теперь и большую вещь мы приобрели за 80 р. Цены, между прочим, вообще довольно высоки, но нам иногда удается покупать вещи дешевле их рыночной цены».

Много усилий было потрачено, чтобы доставить приобретенные в тайге и в маньчжурских деревнях коллекции через границу в русские деревни на Амуре, где были почтовые отделения. Некоторые особо тяжелые и объемные предметы Широкогоров оставил на хранение в Благовещенске. Часть их погибла в огне революции, другая была зарегистрирована в Амурском областном краеведческом музее, а потом частично передана в Кунсткамеру.

Постскриптум

После десятилетий забвения имя Широкогорова вернулось в науку вместе с его трудами. К 130-летию со дня его рождения переведена с английского языка на русский и опубликована монография «Социальная организация северных тунгусов (с вводными главами о географическом расселении и истории этих групп)». В 2019 году в Благовещенске пройдет Международный тунгусоведческий конгресс, посвященный памяти ученого. В научной среде с большим уважением относятся к имени Широкогорова, а его труды постоянно востребованы специалистами.

В 2015 году В. Н. Давыдов и Дж. Даддинг нашли предполагаемое место захоронения супругов С. М. и Е. Н. Широкогоровых неподалеку от современного Российского посольства в Пекине, на территории православного кладбища бывшей Русской духовной миссии в Пекине. К сожалению, кладбище уничтожено при строительстве новых зданий и подземной автостоянки. Долгое время не действовала находившаяся на территории миссии церковь Успения Пресвятой Богородицы — в 1956 году ее здание переоборудовали в гараж советского посольства, а колокольню снесли. В 2009 году храм восстановлен и освящен.

Анна СИРИНА, Владимир ДАВЫДОВ.

Работа подготовлена при поддержке гранта РФФИ № 18-09-00537