Как простой амурский казак изменил русский мир и приблизил Восток к столицам
Среди выдающихся уроженцев Дальнего Востока особняком стоит сотник (перед отставкой полковник) Амурского казачьего войска Дмитрий Пешков (1859 — после 1908 гг.). Он прославлен не защитой родины от врагов, не научными открытиями, не мудрым администрированием, не основанием новых городов или дипломатическими усилиями. Его заслуга перед Отечеством в более тонкой, почти метафизической сфере — это переворот в общественном сознании и расширение его горизонтов.
Глядя из XXI века, мы, вероятно, испытываем аберрацию дальности, не до конца понимая масштаб и меру того потрясения, которое передовая часть общества ощутила при известиях о конном одиночном переходе молодого казачьего офицера из Благовещенска в Санкт-Петербург зимой 1889–1890 гг. По бесконечному «белому безмолвию» Дальнего Востока, Сибири и Урала. В морозы до минус сорока. С минимальной поклажей, на единственном коне Сером.
Навстречу солнцу
Полтора века назад в США журналист, политик и социальный утопист Хорас Грили написал колонку в одну нью-йоркскую газету со словами: «Иди на Запад, молодой человек, иди и расти вместе со своей страной». Считается, что с этого призыва началось бурное освоение Дикого Запада по массовой инициативе снизу. Для американцев фраза Go West стала крылатой, она имеет огромное значение в национальной психологии.
Дмитрий Пешков не словом, а делом указал соотечественникам путь на Восток. В последней трети XIX века империя на глазах набирала прежнюю мощь, разрушенную неудачной Крымской войной, и возвращала международную репутацию, изрядно попорченную подавлением Польского восстания 1864 года. За считаные годы и десятилетия в разы выросла экономика, уровень жизни широких народных масс, образования, здравоохранения, наступил золотой век науки, технологий, нравов, культуры и искусства. Поразительным образом почти одновременно на исторической арене появилось целое поколение великих государственных мужей, промышленников, ученых, писателей, религиозных авторитетов и др.
На Дальнем Востоке пограничный вопрос был улажен Пекинским (1860 г. с Китаем) и Санкт-Петербургским (1875 г. с Японией) договорами. Теперь России требовалось освоить обширный регион, бросить на Тихом океане вызов Британской империи и США и самой стать мировой державой. Это был вопрос даже не желательности, а насущной необходимости, такой же, как иметь крепкие финансы и развитую промышленность. Удивительно, что кажущееся сейчас самой естественной, самой напрашивающейся мерой строительство евразийской железной дороги во второй половине XIX века было очевидным далеко не всем.
Сергей Витте писал в мемуарах: «Когда я сделался министром путей сообщения в февраль 1892 г., то во время одного из моих первых докладов Император Александр III высказал мне свое желание, свою мечту, чтоб была выстроена железная дорога из Европейской России до Владивостока... Император Александр III мне как бы жаловался на то, что вот, несмотря на все его усилия в течение 10 лет, он все время встречает со стороны министров, в комитете министров и в Государственном Совете затруднения в быстром исполнении этой мысли. Он взял с меня как бы слово, что я эту его мысль приведу в исполнение».
Противников столь грандиозного строительства пугал финансовый аспект. И правда, общая стоимость Транссиба к 1914 году достигла почти полутора миллиардов золотых полновесных рублей. И все это за счет собственных госсредств, без привлечения иностранных займов и концессий. Однако тогдашняя Россия была не чета петровской, где реформы и преобразования проводились только и исключительно сверху. В канун XX века держава наконец-то встала на обе ноги: всевластный госаппарат плюс сильное гражданское общество. А в обществе бродила идея Транссиба. Первые проекты железной дороги в Сибирь и на Дальний Восток были инициированы именно общественностью еще в 1870-е годы, и именно в СМИ велись напряженные дебаты о выборе направлений: северный, средний или южный. Под влиянием этих споров правительство выделяло деньги на геологические изыскания. К счастью или закономерно, министром путей сообщения в то время был адмирал Константин Посьет — еще одно имя из пантеона великих, незаслуженно забытых в наше время. Он стоял у истоков Транссиба, внес громадный вклад в модернизацию всей инфраструктуры России. Не исключено, что мечта Александра III появилась под влиянием общественных дискуссий и позиции Посьета. Но последний, самый убойный аргумент в необходимости сверхдорогого проекта предъявил обычный сотник Амурского казачьего войска Дмитрий Пешков.
«Здравствуй, казак с Амура!»
О жизни этого замечательного человека известно в основном из его путевого дневника и отдельных воспоминаний современников. Родился в станице Албазинская нынешней Амурской области в 1859 году, рано потерял родителей, поэтому попал в сиротский дом в Иркутске. Там же обучался в юнкерском училище, которое закончил по 1-му разряду (аналог современного красного диплома), в чине подхорунжего вернулся на родину. Служил казначеем, заворужием, временным зав-хозом Амурского казачьего полка. Несмотря на сугубо тыловые, хозяйственные должности, полковой начальник Г. Винников рекомендовал его как человека «выдающихся достоинств, прекрасных нравственных качеств, способного и подготовленного». В характеристике 1886 года отмечено: «К службе относится с увлечением и энергией, соблюдает требования законности, опытен в знании людей вообще и быта офицеров и солдат в частности, требования казенного интереса соблюдает, вполне честен, по своей развитости, горячему отношению к пользе и чести службы, привлекательности характера, щедрости — способен иметь и имеет прочное и хорошее влияние на всех своих подчиненных».
Будучи развитым человеком с сильным гражданским чувством, Пешков даже в своей глуши чутко улавливал веяния времени. Империя должна двигаться, как на новомодных тогда велосипедах: перестанешь крутить педали — упадешь. Пустишь дела в новых землях на самотек — потеряешь их. Хищники, даже слабеющий цинский Китай, только и ждут твоего промаха, трусости, слабости или глупости. В газетах пишут, что Петербург и Москва все судят-рядят о пользе строительства железной дороги за тридевять земель, считают казенные копейки, охают и кручинятся, а некоторые ретивые вообще готовы продать Дальний Восток, как Аляску: мол, все равно не сможем удержать, накладно осваивать. Тут еще и проекты военного начальства пустить на бойню туземных казачьих лошадок, неказистую, но выносливую помесь монгольской степной и нарымской лесной пород, а вместо них запустить каких-нибудь чистокровных дончаков.
Несомненно, к идее одиночного конного перехода в столицу 30-летнего Пешкова также подтолкнула молодецкая выходка драгунского корнета Михаила Асеева, который в 1889 году за месяц проскакал из города Лубны на Полтавщине в Париж. Асеева, в свою очередь, вдохновил пример какого-то венгерского гусара, совершившего путешествие во французскую столицу из Вены. Но гусар и драгун ехали одвуконь, по хорошим дорогам и густонаселенным землям, в теплый сезон, а казак превзойдет их в удали и стойкости!
Живительная атмосфера царствования двух Александров, Освободителя и Миротворца, была в помощь Дмитрию Пешкову. Во-первых, полковой командир легко согласился предоставить полугодовой отпуск, а сослуживцы всячески поддержали. Во-вторых, не препятствовал планам и приамурский генерал-губернатор Андрей Корф, наоборот, негласно поощрял инициативу (правда, из прагматичных государственных соображений, ведь в скором времени Его Императорское Высочество наследник Николай Александрович должен был посетить тихоокеанские берега, и хорошо бы было разведать все пути на запад). В-третьих, благодаря тогдашнему буму СМИ газетчики отслеживали буквально каждый шаг казачьего сотника, едва он вступил в пределы исторической России. Это тоже помогало в долгом пути. Любопытна корреспонденция в газете «Московский листок» о его появлении в городке Крестцы Новгородской губернии: «...Корреспондент пошел на встречу сотника, который в это время уже въезжал в город, окруженный тысячной толпой народа. Какой-то молодой человек усыпал дорогу перед ним свежими ландышами, а дети так и вились вокруг сотницкого „Серого“.
— Здравствуй, казак с Амура! — кричали смелые мальчуганы.
— А вы почему знаете, что я амурский? — спрашивал, улыбаясь, сотник.
— Знаем уже! Про тебя в газетах пишут!
— А вы разве и газеты читаете?
— А ты думал, нет? Мы все про тебя знаем».
В дальний путь Пешков пустился 7 ноября 1889 года. Общий вес всадника, снаряжения и вьюков составлял не более 100 кг — даже с учетом небольших габаритов сотника, можно считать, что он поехал налегке. Одет был, по свидетельству очевидцев, в казачью офицерскую форму, а также меховую шапку с откидным козырьком и наушниками, верблюжий башлык, черный дубленый бараний полушубок с форменными погонами и пуговицами и такие же шаровары с лампасами, меховые чулки и тунгусские сапоги из оленьей шерсти, меховые рукавицы с вязаными шерстяными перчатками внутри. 13-летний его конь «амурской» породы (т. е. фактически беспородный), светло-серой масти и ростом в холке 135,6 см, «шаг большой, свободный, рысь покойная и выдающаяся».
Уроженец амурской станицы прекрасно знал, что такое сибирская зима, поэтому без происшествий преодолел самые тяжелые участки пути — от Благовещенска через Албазинскую и Сретенск на Шилке до Верхнеудинска (ныне Улан-Удэ). Наоборот, морозы нравились всаднику и коню, потому что они «не расслабляют». Хуже всего приходилось на глубоком свежем снегу, «не менее истощающем и истомляющем лошадь, чем самый сыпучий песок». В Верхнеудинске Пешков приболел, но продолжил свой путь вокруг Байкала в Иркутск. 27 февраля он был в Омске, пройдя за 113 дней почти 5 тысяч верст. Серый не подвел: по заключению командующего войсками Сибирского военного округа генерала барона Максима фон Таубе, «лошадь имела здоровый и веселый вид; тело сохранилось удовлетворительно; спина совершенно здорова, без ссадин, только были несколько потерты бока, и на концах задних ног, выше копыт, вылезла шерсть».
Сотник Пешков вел «Путевые заметки (дневник) от Благовещенска до Петербурга изо дня в день с 7 ноября 1889 г. по 19 мая 1890 г. во время переезда на Сером», невзирая на морозы, лишения, арест по ошибке в Томске, плутания по незнакомой дороге. Это лаконичный, информационно насыщенный материал с точными и четкими наблюдениями военного человека о погоде, природе, людях, населенных пунктах. Нравы меняются от меридиана к меридиану: на Дальнем Востоке отношение местных к незнакомому путнику настороженно-равнодушное, в Сибири граничит с испугом и непонятной бдительностью — за исключением образованной молодежи, которая видит в нем забавного «комедиантщика». Во многих местах Пешкова принимают за беглого каторжника: и действительно, кто по собственной воле бросит вызов бесконечным сибирским пространствам? Только по нужде, только спасаясь от тюрьмы. Героем его начинают воспринимать только в европейской части благодаря широкому освещению в прессе.
Самые торжественные встречи начались после Москвы. В Первопрестольной народ по собственной инициативе вышел к нему с иконами, а на подъезде к Петербургу встречал уже караул лейб-гвардии Его Величества. Потрясающему воображение путешествию отдал должное сам император Александр III: удостоил аудиенции, вручил орден Св. Анны 3-й степени, осмотрел Серого, пригласил на завтрак во дворец, где собралась вся августейшая фамилия. На торжествах амурский казак произвел положительное впечатление своим умом, манерами, образом мыслей. Неказистый Серый за выдающиеся заслуги перед Отечеством получил постоянное место в императорской конюшне в Царском селе, прожил остаток лет в холе и неге и был похоронен как человек в 1913 году на единственном в мире кладбище лошадей. Да и карьера его всадника пошла резко ввысь. Вся эпопея была оформлена как командировка с выплатой причитающихся прогонных денег (почти тысяча рублей), предоставлен полугодовой отпуск с содержанием (амурчанин использовал его для посещения святых мест в Палестине), лихого казака зачислили в Петербургскую офицерскую кавалерийскую школу, откуда он вышел уже есаулом.
Sapienti sat
Рассчитывал ли Дмитрий Пешков на что-то материальное, вынашивая планы вояжа? Вся его последующая жизнь говорит: нет. Неслучайно современники описывали его как скромного, даже застенчивого человека. Всенародная слава и почести императорского двора не «снесли крышу» обычному дальневосточному казаку, наоборот, он искренне удивлялся впечатлению, произведенному в пресыщенных героями столицах. Одна из петербургских гранд-дам, известная издательница и писательница, женщина уникальной судьбы и яркая красавица Александра Толиверова (она же Сусоколова, она же Тюфяева, она же Якоби, она же прославленная гарибальдийка) женила «человека года» на себе. Она была старше Пешкова на 17 лет, поэтому брак продлился недолго. Однако он только иллюстрирует тот эффект разорвавшейся бомбы, произведенный в передовом обществе России поражающим воображение путешествием Пешкова.
После него уже не стоял вопрос: строить или нет Транссиб. Власти и народ убедились, что Дальний Восток — такая же часть державы, как Тамбовщина или Кавказ, там живут такие же подданные императора, как в Нижнем Новгороде или на Украине. Мечта Александра III, адмирала Посьета и Сергея Витте на глазах обрела реальность.
Скромность и застенчивость Дмитрия Пешкова выразилась и в том, что после 1908 года, времени отставки с военной службы, о его судьбе ничего не известно. Он дослужился до чина полковника, был командиром Амурского казачьего полка, участвовал в китайском походе по подавлению «боксерского восстания» на рубеже веков. Выйдя в отставку, уехал в Петербург, далее следы теряются. Нигде, ни разу, никогда Пешков не педалировал свой одиночный конный переход, вознесший его в 1890 году к вершинам славы. Это и есть архетип дальневосточного характера: совершить невозможное и спокойно уйти в тень. Sapienti sat, говорили древние римляне («умному достаточно»).
Дмитрий БАЛЬБУРОВ
