Страница последняя

Я жила в Петрограде, Москве, Фрунзе. Побывала в Риге, Смоленске, Рязани, Сухуми, Одессе, Владимире, ездила по Золотому кольцу России. Видела Петроградское наводнение 1924 года, смерч в десяти шагах от меня в центре России. По необъяснимой и счастливой случайности не попала под взрыв пятисоткилограммовой бомбы, брошенной в московский городской комитет партии. Испытала обжигающий и удушливый ветер Афганистана в Ферганской долине. Побывала в Ташкенте, Коканде, Намангане, Самарканде и Бухаре, в Сибири, во всех городах Дальнего Востока. Плавала на агитпароходе по Амуру, ездила по всем погранзаставам от Бикина до Аргуни. Видела как танцуют серые журавли на Уссури и как загоняют на мелководье рыбу, собравшись в полукруг, дельфины на Черном море.

И все же не вулканы Камчатки, ни новоафонские пещеры, ни берендеевские леса на Селигере, ни озеро Иссык — Куль, ни Байкал в ожерелье хрустальных ледяных бусин, в самую жару подступающих к берегу, не произвели на меня такого впечатления, как люди. Красавица Ильям из крымско-татарского колхоза «Капсихор», Таня из алтайского села Акос, талантливейшая рассказчица. А что за чудо моя дорогая Эля — Елена Герасимовна Кавадья — врач-эпидемиолог Хабаровской железнодорожной больницы, столько раз спасавшая меня и выручавшая из всех трудных ситуаций. А дивная подруга, принцесса сказочного замка Таня Литвинова, прилежная ученица Маршака и Чуковского, прекрасный переводчик с английского на русский язык. Я уже не говорю о многих институтских товарищах, художниках из Москвы и Хабаровска.

Большего наслаждения, чем творчество, нет. Но оно жестоко: или все или ничего! Если не весь отдашься творчеству, то нет смысла за него вообще браться. Трудно быть матерью и художником. Предположим, идешь с сыном на этюды, можно написать этот пейзаж, а он говорит: «Собери мне земляники». И вот думаешь: а имеешь ли ты право отрывать себя от ребенка? У него впереди вся жизнь, для него это нужно, он просит.

Вот эта боль: уйти от своей истинной профессии, — она осталась. Но мне приятно, что я всегда находила общий язык с художниками, что могла им иногда помочь.

Когда-то в детстве мне говорили, что у меня будет любовь вне брака и я умру в молодости насильственной смертью. Это предсказание мне очень понравилось, но не сбылось. В расчете на близкую смерть мне всегда была по душе эпитафия молодого Пушкина:

Здесь Пушкин погребен.
Он с музой молодой
С любовью, леностью прожил веселый век,
Не делал доброго, но был душой, ей Богу,
Добрый человек.

Но то что свойственно и простительно гению, никак не служит примером и определением для нас, простых смертных. Я даже перед своим учителем Владимиром Андреевичем Фаворским не в состоянии отчитаться. Для искусства не сделала ничего. А для людей так мало, гораздо меньше, чем брала от них сама. В итоге остается трое детей и пять внуков. Но и в этом моя заслуга не велика. Старшего сына большей частью воспитывали мои родители, а дочери имели такого любящего отца, беззаветно преданного семье, что его не смогли бы заменить и десять отцов и матерей. Скромный труженик, готовый в любое время, в любую погоду броситься на ремонт железнодорожных путей, он в детях души не чаял. Для него в его дочках сосредоточилась вся радость его жизни.

Остается утешаться стихами Пастернака:

Жизнь ведь это только миг,
Только растворение
Нас самих во всех других,
Как бы им в дарение.