Тема с вариациями*
22 июня 1941 года в нашем пионерлагере торжественное открытие. Мы заехали пять дней назад. Еще два-три дня продолжали прибывать дети из дальних краев — с Камчатки, Колымы, Чукотки... Мы определялись в отряды, обживали корпуса и палаты, выбирали кружки, в которых будем заниматься, знакомились друг с другом, с обслугой, с окрестностью. Конечно, готовили праздничные концерты, выставки рисунков, моделей, поделок, благо здесь было много белой глины на берегу...
И вот воскресенье, 22 июня. После завтрака глаза все устремлялись на дорогу через деревню Хапёровку. Из лагеря она хорошо видна. И наконец кто-то кричит: «Едут! Едут!» На дороге показалось несколько автобусов и черных легковушек. Это приближаются почетные гости и родители. Звуки горна собирают нас по отрядам, мы строимся, волнуемся, готовимся к встрече. Что говорить, это был настоящий праздник! Прошли первые минуты встречи, обмены поцелуями, объятиями, гостинцами. А вскоре горн опять зовет нас на торжественную линейку. Лучшие из нас — двое — поднимают флаг.
Лагерь открыт! Прозвучали речи начальства, родителей, пионеров. Лагерь, как улей, шумит, гудит, поет, кричит. И так весь день. Даже сончас отменен. А главное, с родителями можно в это время купаться в Уссури! После полдника футбольный матч, импровизированный концерт на танцплощадке, танцы и прощание с гостями. Ужин в две смены. Свободное время... И какая-то странная тревожность воцарилась над лагерем. Странновато ведут себя взрослые. Перешептываются, переглядываются. К чему? Мы, усталые за день, засыпаем сразу после костра. Даже успокаивать нас не надо — за день так устали от впечатлений и событий. Но почему тревога? Что случилось?
Утром на линейке, после поднятия флага, нам объявили: «Началась война. На нашу страну напали фашисты». И тут же все отряды отправились в лес — пилили, рубили ветки, тонкие деревья и обкладывали ими корпуса, жилые помещения. Зачем? Ведь война идет там, на Западе, за десять тысяч километров! А у нас словно прифронтовая полоса. И ведь так было в течение всей войны. Хабаровск напоминал прифронтовую полосу: заклеенные крест-накрест окна, светомаскировка.
Жизнь в пионерлагере с началом войны изменилась. Усилилась военная подготовка: сдача норм на значки ГСО (готов к санитарной обороне) и БГСО (будь готов к санитарной обороне), БГТО (будь готов к труду и обороне). Я, несмотря на маленький рост, все нормы сдавала на отлично! Старшие ребята сдавали нормы на значок Осоавиахима. В лагере периодически проводились военные тревоги, походы. У всех имелись противогазы. И если до войны был совет лагеря и его председатель, советы отряда, то во время войны он стал штабом лагеря, штабом отряда, а слово «председатель» заменили на начальника штаба отряда, дружины, лагеря...
В пионерлагерь мы ездили ежегодно и все — с первого по девятый класс — были членами дружины. В старших отрядах — 8–9-й классы — были ребята все в возрасте 15–17 лет. В школу ведь шли с восьми лет. Представляете, какие взрослые были ребята первого и второго отрядов? Так вот, летом 1942 года многих мальчишек мы не увидели — зимой они ушли на фронт. В полном составе ушли наши футболисты во главе с капитаном Юрой Петровым. Я была тайно влюблена в него, ни одного матча не пропускала! И всегда вручала букет полевых цветов.
С фронта вернулись не все. Я запомнила лишь одного — Мая Довбича. Он работал в лагере сначала вожатым в первом отряде, а потом физруком. У нас было два физрука — Май и еще Владик Шышарин — легендарная личность, окутанная тайнами. Его сестра училась со мной в одной школе и говорила, что он был разведчиком. Не знаю, что было правдой, что выдумкой, но то, что он был какое-то время в дальнем плавании — точно. У него на руке была крошечная татуировка — цветной якорек. Такого тогда не было ни у кого. А еще Владик замечательно пел песню, которую я безуспешно искала в течение многих лет для своих вокалистов и не могла найти! В ней были такие слова:
Сколько в море капель,
Сколько в небе звезд,
Столько над страною песен пронеслось.
Помню песни детства,
Песни матери родной,
Помню песни сердца в час ночной.
Но в пути далеком, в грозовом бою,
Я всегда, родная, только песенку твою,
Ту, что ты в часы разлуки
Пела мне, сжимая руки,
В радости и горести пою... и т. д.
В общей сложности лет 20–30 искала я эту песню, и вдруг совсем недавно, уже здесь, в Новосибирске, обнаружила ее на диске, который кто-то мне подарил. Это была запись выступления оркестра под управлением Эдди Рознера. Вот парадоксы судьбы!
***
Да, война изменила нашу жизнь. Мы рано взрослели, рано ощутили себя «народом» и понимали всю ответственность своих поступков в это непростое время. Наша школа № 4 была неполной средней. Когда ввели раздельное обучение, она стала женской. Школа была одноэтажная, кирпичная, с печным отоплением. Уроки физкультуры часто заменяли пилкой и колкой дров. В каждом классе назначались дежурные, которые после уроков топили в своих классах печи. Свет гас после девятнадцати часов. А зимой ведь уже темно, и мы часто уроки готовили при свете топящейся печки. И репетиции проводили так же, у печки. Ох и любила я эти вечера!
Мальчишек у нас не было, и все роли играли девчонки. Помню, мы готовили пьесу «Витязь в тигровой шкуре». Наверное, было очень смело, когда я, маленькая, худенькая, изображала Автандила — друга главного героя Тариэля. Ставили скетчи на военную тему, делали монтажи, учили стихи и песни. А еще при свете печного отопления линовали тетради для первоклассников, сжимая их из оберточной бумаги. А для себя мы делали тетради из газет и часто выполняли упражнения между строк Совинформбюро.
***
Не знаю, кому из взрослых пришла в голову такая замечательная идея: открыть в холодные, голодные годы войны в центре города столовую для детей фронтовиков. Столовую открыли в центральном гастрономе — все равно торговать было нечем. В столовую ходили не только дети фронтовиков. Сирот тогда хватало. В школе давали талончики на месяц, и на них можно было пообедать раз в день. Обед состоял из трех блюд: первое — суп, борщ, щи; второе — рыба, котлетка, кусочек мяса с гарниром — картошка или рис. И на третье — кисель или компот из сухофруктов. А еще маленький кусочек хлеба. Это ведь в дополнение к тому, что получали по карточкам. В просторных залах гастронома стояли столы, покрытые скатертями, детей обслуживали официантки, и это был не просто обед, а в какой-то мере праздник, место общения. Ведь за твоим столом часто сидели ребята из других школ. Мы знакомились, заводили дружбу, потом встречались.
В этой столовой я обедала часто. Кроме школы, я несколько раз получала талончики как награду за выступления на смотрах, олимпиадах, за активное участие в пионерской работе, за тимуровские дела. Некоторые дети приходили в столовую с судочками — брали обед домой, делили с младшими сестренками и братишками.
И сейчас, когда я пишу эти строки, мое сердце снова наполняется благодарностью к людям, которые организовали для хабаровских ребятишек такую столовую. Это был урок доброты, человечности и любви.
Ирина НИКИФОРОВА
* Окончание. Начало в № 2 (30), 2012 г.
