Размышления исследователя

Одно из важнейших качеств человеческой души есть способность забывать все недоброе, оставляя его далеко позади, на самых задворках памяти. Часто приходится слышать: зачем ворошить прошлое, тем более такое страшное, как сталинский ГУЛАГ. Ну а если сам живешь рядом с историческим местом массовых репрессий, или, того хуже, были репрессированы твои родные, близкие и дальние? Память бередит душу, отзывается набатом в сердце, не дает покоя, пока не ляжет строчками на чистый лист бумаги.

Впервые столкнуться с отголосками тоталитарного прошлого мне довелось во время работы в Международном фонде экстренной помощи и поддержки граждан. Однажды к нам за помощью обратился пожилой человек, еврей с русской фамилией. Ребенком на Украине он попал в оккупацию, семью разметало, а его спасли совсем чужие люди. Потом и его закрутило: плен, побег, детский дом... Связи были потеряны, а вместе с ними и надежды кого-либо отыскать. Но в конце жизни ему захотелось еще раз попытаться найти своих спасителей. Про собственную семью он даже и не вспоминал, найти родных не надеялся, думая, что все они погибли. Мне же удалось их разыскать: и тех, кто его спас (позднее они получили от правительства Израиля почетное звание праведников мира), и многочисленных родственников пожилого человека.

Так мне удалось открыть в себе способности исследователя, пропустив через сердце судьбу, перемолотую жерновами тоталитаризма. И следом пришла мысль: зачем ходить по следам чужих «холокостов», когда у нас, на Дальнем Востоке, был свой. Мы живем в ссыльном крае, в крае тюрем и лагерей, в месте неописуемого страдания и смерти тысяч и тысяч узников. Даже окна моего дома выходят на то самое место, где некогда была пересыльная тюрьма НКВД.

И зародилась в сердце страсть, захотелось узнать как можно больше о пересыльной тюрьме, которая находилась рядом с тем местом, где я ныне живу. Принялся изучать литературу, но ничего кроме нескольких страниц в документальной повести хабаровского писателя Георгия Кузьмина «Враженята» о пересылке найти не удалось. К счастью, тогда, в начале 2000-х, уже появился и начал активно вторгаться в нашу повседневность интернет. Во Всемирной паутине удается находить те крохи информации, с которых начинаются различные направления поиска, а в дальнейшем они продолжаются а архивах.

Первые результаты моих исследований — информация о Хабаровской пересыльной тюрьме НКВД — уже были опубликованы в «Словеснице искусств» (№ 29 (2), 2012). Все это время поиски продолжались, и теперь пришло время поделиться новыми находками.

Итак, на заре советской эпохи перед новым правительством встали две важнейшие задачи. Первая — укрепить свою власть, подавляя инакомыслие (поскольку власть в стране в 1917 году перешла в руки большевиков нелегитимно, в результате вооруженного переворота, то такая постановка вопроса была актуальна для архитекторов советского строя во все дни его существования). Вторая задача — восстановить из разрухи и модернизировать экономику страны. Для этого требовались материальные ресурсы и множество хорошо управляемых работников. Обе эти задачи решались одновременно.

В книге «Архипелаг ГУЛАГ» Александр Солженицын, чье 95-летие отмечается в 2013 году, рассказывает о том, как советская власть занималась решением двух этих грандиозных государственных задач. Создав органы тайной полиции ВЧК-ОГПУ, которые позже стали называться органами НКВД, власти поставили им задачу сеять в обществе страх и подавлять всякое желание к сопротивлению. Выполняя эту задачу, органы приступили к фабрикации судебных дел и вымышленных обвинений на тех граждан, которые по малейшему поводу попадали в поле их внимания. Тогда же и возникла горькая шутка: «Был бы человек, а статья для обвинения найдется». Статья, конечно, в Уголовном кодексе нашлась — знаменитая 58-я.

Своей задачей власть видела развитие отдаленных районов страны. В 1929 году правительство принимает решение создать в отдаленных районах для их «колонизации... и эксплуатации природных богатств» сеть исправительно-трудовых лагерей. Все лица, приговоренные к лишению свободы на срок свыше трех лет, должны были направляться туда.

На территории Дальневосточного края в 1929–1930 годах был создан лагерь особого назначения — Дальлаг ОГПУ-НКВД. Были образованы первые отделения в Хабаровске, в том числе и пересыльный лагерный пункт на историческом месте в районе, где ныне расположен Хабаровский государственный институт искусств и культуры. Таким образом, с начала 1930-х годов репрессивная система ГУЛАГА в нашей стране начала набирать обороты...

Представьте: к вам приходят ночью вооруженные люди в шинелях, арестовывают и увозят в черном «воронке» только за то, что вы инженер или военный офицер, или один из руководителей организации, предприятия. Или студент вуза, или преподаватель, или просто один из приятелей тех, кого уже взяли, или на вас поступил анонимный донос. Вы попадаете в подвалы НКВД, и оттуда на свободу выйти уже почти нереально. Изнурительные допросы, угрозы о расправе с семьей... В итоге заставляют подписать на самого себя фантастически лживые обвинения в предательстве, саботаже, терроризме, диверсиях. Затем скорый неправый суд, ожидание в следственном изоляторе, а потом — спецвагоны и пересылки, одна из которых — у нас, в Хабаровске.

Так попал в сталинские лагеря герой книги «Враженята» — родной отец хабаровского писателя Георгия Кузьмина Григорий Петрович Кузьмин. Вот как описывает он в книге свою последнюю встречу с отцом (он был тогда двенадцатилетним подростком).

"В то утро мы с мамой добрались до пересылки рано. Солнце еще держалось за холодным маревом; над заснеженным простором стоял белесый туман. Было холодно. Неподалеку от частокола зоны стояли, закутавшись в шали, женщины с детьми. Мы подошли к ним... Толпа вдруг замерла: разверзлись тяжелые створки ворот, и от барака, стоявшего в глубине зоны, сюда, к выходу, направилась колонна заключенных. Несколько военных подскочили к нам и оттеснили от дороги в сторону.

Колонна приближалась. Обросшие, согбенные, в темных бушлатах арестантского покроя, серых матерчатых шапках люди тяжело передвигали ноги, шаркая подошвами. Увидев нас, они подняли головы, стали вглядываться: местные, видно, не теряли надежды встретить родных, знакомых. Вдруг мальчишеский голос пронзил тишину:

— Папа! Папочка!

Оторвавшись от этого парнишки, женщина кинулась к колонне, крича:

— Коля! Коля! Куда вас?

— Назад! — крикнул конвоир и выставил винтовку.

— Митя! Митя! Слышишь? — сорвалась с места пожилая женщина, увидев сына. Но ее не пускали к нему, и она плакала и взывала: — Господи, что же это такое! Митя, миленький мой! Господи!

Все вокруг наполнилось воплями, криками, душераздирающими голосами...

Вот мы увидели отца. Он шел почти в самом конце колонны. Мама кинулась:

— Гриша! Гриша!

— Нельзя! Назад! — загородил дорогу стрелок.

Отец порывисто повернулся, замедлил шаг.

— Куда вас, Гриша? — снова крикнула мама.

Он смотрел на нас и что-то говорил, но ответ его тонул в шуме других голосов.

А я...

Я глядел на отца, так непохожего на себя — обросшего, худого. Горло перехватила сухота, я не мог ничего произнести. Но вот закричал:

— Папа! Папочка! — и слезы застилали глаза.

Сквозь мутную пелену я видел, как он помахал рукой.

А толпа кричала. Называя дорогие имена, спрашивала, возмущалась, что ничего не слышно. Только вопли, стоны, рыдания.

Колонна удалялась, мы двигались за ней, не глядя под ноги, а глядя вперед, на бредущих вдоль по склону людей, приблизиться к которым, чтобы рассмотреть дорогое лицо, конвоиры не давали. Вдогонку летели полные скорби и горести слова:

— Прощайте, родные! Да спаси вас Господь!.

И так было жутко и страшно видеть все это, леденело от горя мое сердце«.

Давайте и мы мысленно пройдем по тому скорбному пути, той дорогой, по которой уводили заключенных с хабаровской пересылки — вдоль по нынешнему 3-му Путевому переулку. Вскоре прямо перед нами откроются характерные для железной дороги сооружения: железнодорожный светофор на переезде, козловые краны для погрузки контейнеров. Сегодня здесь размещаются контейнерная площадка и склад временного хранения грузов Дальневосточного филиала «Российских железных дорог». Но в 1930–1940-е годы на этом месте существовали военные платформы. С этих платформ в том числе производилась погрузка и выгрузка эшелонов с заключенными ГУЛАГа — так называемые «этапы». Отсюда и ушел в свой последний путь отец Георгия Кузьмина вместе со многими сотнями и тысячами других узников.

Хабаровский пересыльный лагерный пункт и другие известные пересылки ГУЛАГа — владивостокская, находкинская, ванинская и прочие — были, по сути, «залами ожидания тюремных вокзалов». На них формировались группы заключенных для последующей пересылки — этапирования — в отдаленные трудовые лагеря. Это, прежде всего, печально знаменитые магаданские, колымские лагеря и даже лагеря на Чукотке, куда заключенных доставляли по морю. По самым скромным подсчетам за период с 1932 по 1954 год в дальневосточные лагеря было отправлено более 800 тысяч человек — и мужчин, и женщин. Там в тяжелейших условиях они были заняты на горных работах по добыче золота и руд цветных металлов, а также на лесоповале и строительстве. Поистине это были лагеря смерти, немногие выжили в них.

Зимой, когда заканчивалась морская навигация, прибывающих заключенных направляли в другие многочисленные лагеря Дальневосточного края. Подневольным трудом узников ГУЛАГа, порою ценой их жизни, в нашем регионе построены железные и автомобильные дороги, жилье, промышленные здания и сооружения.

Невозможно перечислить по именам всех жертв тоталитарного режима, назвать все места, где приняли они свою горькую участь. Но пересылка в Хабаровске стала перекрестком, где пересеклись многие трагические судьбы. Чтобы сберечь память о них, возле института культуры установлен памятный знак. Он представляет собой два как бы разорванных посередине каменных монолита, соединенных тюремной решеткой и мемориальной плитой с надписью на ней. Памятник олицетворяет собой моральные и физические страдания, выпавшие на долю репрессированных. Он выражает нашу скорбь по безрассудно загубленным многим тысячам человеческих жизней, навсегда канувшим в гулаговском аду.

Впервые в 1990-е годы с предложением установить памятник или памятный знак на месте бывшей пересыльной тюрьмы выступил журналист Александр Сутурин, автор книги «Дело краевого масштаба» о репрессиях в Хабаровском крае. Его идею поначалу не поддержали, поскольку через эту пересыльную тюрьму проходили не только политические заключенные, но и уголовники.

Вновь этот вопрос поднял все тот же Георгий Кузьмин, который входил тогда в состав правления краевого общественного движения «Мемориал». Был объявлен конкурс на проект памятного знака. В те годы в клубе завода имени Орджоникидзе художником работал Родион Орлов. С ним был хорошо знаком Валентин Дмитриевич Куликов, первый председатель хабаровского «Мемориала». Куликов обратился к художнику за помощью, и тот сделал 14 эскизов с различными вариантами будущего памятника. После обсуждения в «Мемориале» и согласования с городскими властями Хабаровск получил памятный знак именно в том виде, в котором он установлен на своем месте. Открытие памятника состоялось летом 1996 года.

Георгий Кузьмин говорил: «Нет, не должны наши дети, внуки, правнуки забыть это место, откуда ушли на мучения и смерть тысячи невинных людей...» Очень хочется надеяться, что тема сталинских репрессий еще будет находить своих исследователей, биографов и историков как в нынешнем, так и в каждом последующем поколении россиян.

Олег КОЛЕСНИКОВ