- Художники Дальнего Востока
- Арт-календарь
- Персона
- Вспомним имя
- Художники города юности
- Территория творчества
- Взгляд
- Визит
- Обретенный рай
- Эстетика оптимизма
- Век нынешний и век минувший
- Тот самый миг...
- Молитва в красках
- Славянские сказы, сплетенные из трав
- Лики таёжных легенд
- Этнос
- Художники Находки
- Художники Камчатки
- Дата
- Содружество культур
- Галерея лиц, имен и судеб
- Маленький город
- Марк Аврелий и другие
- Встречи с Фаустом, или Превратности странствий
- Гонец на краю вечности
- Родословная как зеркало эпохи
- Музыка
- Поклонись забытым предкам
След остался от чашки его на столе, — Книга Валентины Катеринич «Двенадцать сюжетов», выпущенная Дальневосточной народной академией, объединила под своей обложкой двенадцать статей, посвященных творчеству местных поэтов и прозаиков. Написанные и опубликованные в разное время и в различных изданиях, статьи, по определению автора, не претендуют на наукообразность, но в занимательной форме отражают то, что происходит в литературе Дальневосточного региона сегодня и сейчас. Окончив два университета, Валентина Катеринич более 30 лет проработала латинистом на кафедре ХГМИ, сочетая преподавательскую деятельность с научной. «Удовольствие быть латинистом, — пишет в предисловии к книге Катеринич, — бесконечное, и оно становится все более изысканным благодаря давящему на нас прогрессу. Быть латинистом в современном гуманитарном пространстве — это еще и возможность сохранить свою „тайную свободу“, и уклониться от обязательной марксистско-ленинской идеологии... В общем, свободный бег по обочине». Однако в конце 80-х Катеринич «в чаянии новой жизни» и уже в качестве «вольного филолога» принялась за литературное краеведение, как она называет свои опыты в жанре местного литературоведения. Одновременно она пробует себя как рецензент книжных новинок, редактор-составитель поэтических сборников, автор предисловий к ним. В 1999 году в журнале «Знамя» вышла ее статья «В городе Удачинске» о литературной картине Хабаровска. Вот к ней-то в руки весной 2002-го волею случая попадает рукопись перевода трагедии Софокла «Царь Эдип», сделанного Александром Мещеряковым. «Эдип» в его переводе стал одним из последних «сюжетов» Валентины Катеринич и последним Словом Александра, который, к сожалению, рано ушел из жизни. Мне бесконечно жаль, что этим двум людям не довелось познакомиться при жизни Мещерякова, хотя они жили в одном городе и ходили по одним и тем же улицам. Убеждена, что Александр, который обладал энциклопедическими знаниями, феноменальной памятью и немалым интеллектом, в лице лингвиста, кандидата филологических наук Валентины Николаевны Катеринич нашел бы идеального собеседника. То, что спустя несколько месяцев после гибели поэта его рукопись стала предметом научного изучения и темой литературной статьи Катеринич, — тому подтверждение. Из статьи В. Н. Катеринич: «Нельзя не откликнуться на эту героическую попытку актера, режиссера, поэта, мастера художественного чтения Александра Мещерякова (1956 — 2002), благодаря которой трагическая муза Мельпомена оставила свой след в наших холодных снегах. К сожалению, при жизни мне не приходилось лично встречаться с А. Мещеряковым, но я была зрителем его спектаклей в театре „Галерея“ (запомнилась композиция по стихам Бродского „Ниоткуда с любовью“) и слушателем его литературных чтений по радио (чего стоит юбилейная передача о Пушкине!). Он успел прочесть по радио Михаила Булкакова, Венедикта Ерофеева, Владимира Войновича и еще многих. Сам же писал стихи ( незадолго до смерти в Хабаровском фонде культуры вышел его поэтический сборник „Порядок вещей“) и переводил Софокла. Сверхзадачей его жизни было перевести „Эдипа“, поставить спектакль и сыграть в нем главную роль. Первую часть он выполнил, перевел трагедию Софокла, затратив на это 20 лет». «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется...» — писал Федор Тютчев. Думаю, что, впервые прикоснувшись к тайне греческого языка, Александр вряд ли предполагал, во что выльется это его увлечение. Окончив актерский факультет Владивостокского института искусств, он долго скитался по городам и весям и, несмотря на то что театром увлекался с детства, был нетипичным представителем этой профессии: много читал, знал, имел склонность к языкам, что в актерской среде не приветствуется, ибо бытует мнение, что ум актеру ни к чему. Отчасти по этой причине, а главное, в силу своего бунтарского характера Мещеряков рано стал интересоваться режиссурой. Однажды, служа актером в Крымском академическом русском драматическом театре им. Горького и получив роль Вестника в трагедии Еврипида «Медея», предложил сыграть ее на греческом языке. Это был вполне режиссерский ход, оправданный тем, что Вестник прибыл из другой страны, а значит, иностранец. Александр выписал книгу из Ленинской библиотеки, в одном из букинистических магазинов Симферополя купил греческо-русский словарь 1899 года и сел за перевод. Любопытно, что словарь, увесистый старинный фолиант, судя по штемпелю на титульном листе попал на крымский книжный развал из Псковской духовной семинарии. Осуществив подстрочный перевод монолога, Саша стал учить текст. Сразу оговорюсь, что новаторское предложение молодого актера не встретило понимания у художественного руководства театра. Спектакль «Медея» был поставлен на малой сцене Академического театра по скучным традиционным канонам и не оставил по себе в истории отечественного театра сколько-нибудь заметного следа. Но первый настоящий опыт не прошел даром для переводчика. С трагедией Софокла «Царь Эдип» издания 1892 года, снабженной «Ключом к лирическим размерам», с комментариями и объяснениями профессора императорского Санкт-Петербургского университета Федора Зелинского он не расставался уже до конца. Стопка тонких ученических тетрадей, исписанных греческими словами и их переводом, — результат непрекращающейся работы ума. Стоит ли говорить, что, когда Мещеряков поступил в Высшее театральное училище им. Щукина при Вахтанговском театре, первый режиссерский проект, который ему пришлось защищать, был "Царь Эдип".Тогда же он вновь вернулся к переводу. Из статьи В. Н. Катеринич: "Прежде всего Мещеряков изменил традиционное название трагедии на "Эдип тиран"...Не трудно представить те побуждения, которые вдохновили на новый перевод: человек конца XX века хотел осмыслить этот страшный исторический опыт через древнюю трагедию, которая сама по себе загадка и остается таковой. В самом деле, если Эдип не виновен, зачем он ослепляет себя? Ответов на этот вопрос накопилось много«. После окончания Щукинского училища Александр ставил спектакли в Симферополе, Петрозаводске, Пензе, Комсомольске-на-Амуре. Знаток и ценитель литературы, он собрал в своем доме в Крыму уникальную библиотеку (какова сейчас ее судьба?), писал стихи. Но мысль закончить начатый перевод, поставить трагедию на сцене и, может быть, самому сыграть главную роль не оставляла. В своей режиссерской экспликации он видел Эдипа одетым, как прокуратор Иудеи Понтий Пилат из булгаковского романа, в белый плащ с кровавым подбоем. Из статьи В. Н. Катеринич: «Вообще по отношению к пьесе и постановке у Мещерякова парадоксально сочетаются два намерения: приблизиться к подлиннику и приблизиться к современному прочтению. Как переводчику ему удается первое, как режиссеру (увы, потенциальному) — второе... Цитата из режиссерского проекта: „Трагедия Эдипа началась с того, что он на скрещении дорог убил неизвестного старика, оказавшегося его отцом. И дело не в том, кого убил, дело в том, что убил. Убил просто так, за здорово живешь неизвестного странника и всех его спутников. Все остальные беды Эдипа только следствие. И в результате следствия он приходит к причине: его несчастия — ВОЗМЕЗДИЕ ЗА БЕССМЫСЛЕННОЕ УБИЙСТВО“. ...В режиссерской экспликации сказано также, что в трагедии можно увидеть не одну, а три истории. Первая — просто о человеке... который неустрашим в поиске истины, какой бы ужасной она не была. Ослепив себя, Эдип делает наглядным невежество человека. Но в этом мраке он постигает иной свет, приобщается к неведомому миру. Знание неведомого — уже прозрение. Вторая трагедия, рассказанная в пьесе, это трагедия власти. Отсюда и более точный перевод заглавия „Эдип тиран“. Дело в том, что получившего власть по наследству греки называли базилевсом, а захватившего ее иным путем — тираном. В контексте трагедии Софокла понятие „тиран“ еще не несет того отрицательного смысла, что сейчас. И, наконец, третью историю Мещеряков определяет как детективную. Она могла бы называться „Дознание Эдипа о преступлениях, совершенных им самим“... „Кашу он заварил еще до начала действия, а теперь ее только расхлебывает, пока не дойдет до истины и не узнает, „откуда ноги растут“, и не станет Человеком“, — весьма не академично формулирует Мещеряков. Так рискованно, но вполне оправданно будущий режиссер выстраивает главную сюжетную линию. Содержанием трагедии является именно расследование и прозрение». Последние шесть лет Александр Мещеряков, вернувшись в родной город, прожил в Хабаровске, где жизнь, словно испугавшись, что чего-то недодала, подарила возможность реализовать свои возможности максимально. В эти годы Александром были осуществлены постановки спектаклей по пьесам Хармса, Горина, Войновича, Коляды, Саймона. Стихи, написанные от руки и склеенные в самодельную книжку, материализовались в поэтический сборник. На радио и телевидении подготовлены и озвучены авторские программы: «Проза жизни», «Человеческий голос», «Минувшее», «Прощание с веком», «Пушкин», «Перед смертью в час заката». А в моноспектакле по стихам Иосифа Бродского «Ниоткуда с любовью» Александр выступил не только как режиссер и исполнитель, но в какой-то степени и как соавтор Бродского: настолько тонко понимал и умел донести до слушателей смысл и мелодику поэзии любимого поэта. Во всяком случае, у многих имя Бродского и спектакль «Ниоткуда с любовью» ассоциируются с Мещеряковым. В Хабаровске ничто не мешало вернуться к разговору с Софоклом. На своей машинке с западающей буквой «л» Александр печатал первые чистовые экземпляры перевода пронзительной и горькой, как полынь, истории величия, заблуждения и прозрения несчастного царя. За несколько месяцев до конца в лесу, где мы наслаждались последним теплом уходящего лета, Саша наизусть читал и проигрывал сцены из пьесы. «Эдип» летел к концу, и деревья, словно высокий хор в древнегреческой трагедии, склонив в поклоне головы, внимали голосу поэта. К концу года готовый перевод белоснежной стопкой лег на край стола: труд, на который было потрачено 20 лет, окончен. И оборвалась жизнь... Из статьи В. Н. Катеринич: «Классика на то и классика, чтобы каждая эпоха прочитывала ее как бы заново. Версия Александра Мещерякова убедительна: человек должен отвечать за содеянное независимо от воли богов или идеологов... Я думаю, что его смелая попытка заслуживает уважения, издания, режиссерского интереса. А нам, его слушателям и читателям, предстоит осваивать его литературное наследие». Светлана ФУРСОВА |
|||
|