1.
Июнь 1974 года. В Иркутске проходило совещание молодых писателей Сибири и Дальнего Востока. В один из вечеров в номер гостиницы, в котором жили мы — литераторы из Благовещенска, зашли Евгений Носов и Валентин Распутин. Их пригласил амурский прозаик Борис Машук — оба писателя руководили его семинаром. Прошло столько лет, а я до сих пор помню то удивительно умное, непринужденное, а порой и веселое общение, кстати, с минимумом горячительных и хмелящих напитков. Евгений Иванович для нас уже был мэтром, к тому времени написал многие свои лучшие произведения, говорил он больше о своей войне, о курской природе, рыбалке. А Валентин Григорьевич был ровесником Машука — ему исполнилось 37 лет. Я тогда знал лишь его «Деньги для Марии», «Последний срок», «Уроки французского» — вот и все, пожалуй, а говорил он о новой повести «Живи и помни», которую закончил писать. Вспомнил своего друга, безвременно ушедшего в мир иной драматурга Александра Вампилова, говорил о Байкале и родной Сибири. Подробности его рассказов со временем стерлись в памяти, осталось лишь ощущение, что молодого писателя тогда многое тревожило. Хотя по официальной пропаганде 1970-е годы были временем индустриального расцвета нашей страны, возводились Братская и Зейская ГЭС, началось строительство БАМа, но наступление этой, так сказать, цивилизации и беспокоило Валентина Григорьевича. Это я понимаю теперь, а тогда в номере гостиницы «Сибирь» просто его внимательно слушал.
Кстати, вместе с Борисом Машуком в семинаре обсуждался и приморский прозаик Александр Плетнев. Он был автором книги прозы, которая называлась «Чтобы жил и помнил». Что это? Похожие названия книг к Распутину и Плетнёву пришли одновременно или?.. Возможно, исследователи творчества Распутина уже ответили на этот вопрос, я же только констатирую сей факт. А Плетнёв на том совещании был рекомендован в писательский союз, впоследствии учился на Высших литературных курсах при Литературном институте имени А. М. Горького, издал несколько книг в столице, в том числе и роман «Шахта», который был экранизирован на студии «Мосфильм». Его книги выходили не только в нашей стране, но и за рубежом. Он жил в Омске. Александр Никитич до конца жизни поддерживал дружеские отношения с Валентином Григорьевичем. Плетнев не единственный дальневосточный литератор, с кем дружил Распутин. О Машуке я уже говорил. Назову еще прозаиков Вячеслава Сукачева и Бориса Черных. С последним они были знакомы в молодости, в Иркутске, у них был общий друг Александр Вампилов. А позже пути разошлись. Борис за якобы антисоветскую пропаганду попал в последнюю «андроповскую посадку», отбыл пять лет в лагерях под Пермью. В 1997 году вернулся в родное Приамурье, жил в Благовещенске. Его жена Майя рассказывала, что Борис однажды наведался в Иркутск, встретился с Валентином Распутиным и «хорошо, по-человечески, поговорил». 2.
Я, право, был удивлен. Женщина, по сути, не училась в школе, но одолела более шестисот страниц. Причем, судя по ее оценке, не просто пробежала по тексту, но вняла ему, сопереживая персонажам, которые были ей близки. Наталья Никитична тоже была из числа много испытавших русских женщин. Войну она пережила с тремя мальчишками на руках, а муж воевал. Она не раз говорила, что ничего нет страшнее того, когда голодают и страдают дети. Когда Архип Николаевич, израненный, вернулся с фронта, его избрали председателем колхоза, а потом отправили в лагерь «за халатное отношение к колхозному имуществу» (в голодном сорок шестом от недокорма пало несколько коров), она уже с четырьмя сыновьями терпела далеко не сладкое житие-бытие. Чем не распутинская героиня? Ее судьба простой белгородской крестьянки не менее тяжка, похожа на судьбы женщин из повестей «Деньги для Марии», «Последний срок», «Живи и помни» и, конечно же, «Прощание с Матёрой» — пожалуй, самого пронзительно-кричащего произведения писателя. Для меня эта повесть — особая и, скажу больше, главная книга писателя. В 1967 году я, двадцатилетний журналист областной газеты «Амурский комсомолец», впервые побывал на строительстве Зейской ГЭС, которую велеречиво называли первенцем дальневосточной гидроэнергетики. Тогда в будущую плотину был уложен первый кубометр бетона. Потом я еще не раз приезжал сюда в командировки, писал об основных событиях, происходящих на стройке, — о перекрытии Зеи, образовании водохранилища, называемого рукотворным морем, поглотившим десятки поселков и сел, о пуске первых агрегатов. А о строительстве Бурейской ГЭС я рассказывал в газете еще с изыскательских работ, о том, как возводился временный поселок у Талаканского створа, устанавливались первые ряжи и так далее. Как правило, это были бодрые, полные оптимизма репортажи, очерки и зарисовки о гидростроителях, которых именовали авангардом строителей коммунизма. Газете иного не требовалось. А Валентин Распутин в это время писал «Прощание с Матёрой» — печальный реквием по трагически исчезающей русской Атлантиде — русской деревне; вместе с ней уходило в прошлое, в небытие и то время, и, что особенно больно, традиции и обычаи нашего народа, нашей духовной основы и опоры. Когда я прочитал эту повесть, то уже по-иному, как бы через распутинскую духовную призму посмотрел на великие стройки, а спустя какое-то время написал несколько стихотворений. Одно из них «На Зейском море» выдохнулось явно под влиянием «Прощания с Матёрой»: Выплывают из глубины Голоса... Или плещет волна? Обо всем этом я и рассказал Валентину Григорьевичу весной 1999 года во время встречи на Белгородчине. Он приезжал на презентацию белгородского номера журнала «Наш современник», вместе с ним были Станислав Куняев, Александр Казинцев и Юрий Кузнецов. Я напомнил ему о давней беседе в иркутской гостинице «Сибирь». Тогда-то и появился автограф на моем экземпляре его книги. 3.
А в тот первый памятный приезд писатель посетил легендарную Прохоровку, выступил в местном Дворце культуры. Я записал некоторые его высказывания. «Белгородчина — земля, на которую мы смотрим с упованием и надеждой: вы не только сохранили, но и приумножаете наше основное богатство — культуру. А без нее нет духовности в народе. Легкой жизни ждать в будущем не приходится, но я уверен, все вместе мы повернем на правильную дорогу. В нашем народе есть хорошая черта — терпение и умение выстоять в любые, самые драматические времена. Патриотизм — это некий генератор, который питает не только нынешнее, но и будущие поколения. Сейчас такое время, что уже нельзя стоять в стороне, отсиживаться. Не обязательно выходить на баррикады, можно в любом деле отстаивать свою национальную позицию. Да, стране нужны были перемены, но свои, а не чужие. У русского писателя в произведениях обязательно должно быть чувство сострадания, совестливость, он должен любить человека. В душе человеческой много места. Хватит его и для Звонницы, и для Прохоровского поля. Я давно хотел здесь побывать — это мой человеческий долг. И, думаю, буду приезжать еще не раз, скажу свое слово о том, что меня здесь тронуло, что взволновало, запало в душу». А вот что говорил Валентин Григорьевич в апреле 2003 года на встрече с читателями в Белгородском институте искусств и культуры. «Еще лет пять назад слово „патриот“ было чуть ли не ругательным. Теперь быть не патриотом как бы неприлично, ими стали и „левые“ и „правые“. Но патриотизм — он должен быть в крови человека. Простой и особенно деревенский народ остается самым мудрым. Ему правда диктуется самой жизнью, и свой выбор он, как правило, делает верный на любых выборах. Русский человек никогда не согласится жить, так сказать, на юридическом основании, он живет по совестливости. А глобализация влечет за собой изменение национальных основ и для нашего народа может оказаться губительной. Русский человек не может быть не православным, атеизм нам чужд. Я если несколько дней не бываю в храме, не причащаюсь, чувствую себя хуже. Как-то один батюшка на мои сетования, что, мол, молитвы плохо запоминаю, сказал: „Отче наш“ знаешь — и этого достаточно. Главное, чтобы Бог в душе был». Православие, духовность — это первая надежда на возрождение России. Сегодня многие книги пишутся усредненным безликим языком, от которых читатель не умнеет, а глупеет. Я считаю: несмотря ни на что, большая часть нынешней молодежи нравственна, с правильной дороги нас никто не собьет.» Поразительно: сказанное писателем много лет назад, актуально и сегодня. Перечитайте: «С правильной дороги нас никто не собьет». Давайте верить в это, как верил русский писатель Валентин Григорьевич Распутин, и хоть что-то, хотя бы самую малость, для этого делать. *** Последняя встреча с Валентином Григорьевичем произошла в феврале 2008 года. В Москве проходил съезд Всемирного русского народного собора. После открытия форума писатели — участники съезда перебрались в Центральный дом литераторов, где в Большом зале шла работа писательской секции. Народа в зале было немного, гораздо меньше, чем в буфетах. Я вошел, когда выступления уже начались, устроился в одном из крайних кресел. Через какое-то время почувствовал: кто-то присел рядом. Повернул голову — Валентин Григорьевич! Мы пожали руки. Когда же наступил перерыв, я спросил, давно ли он из Иркутска. Это было уже после того, как в авиакатастрофе погибла его дочь Мария, поэтому других вопросов не задавал. Что он ответил, не помню, только одну фразу: «Я сейчас мало читаю, да и почти ничего не пишу». Тогда невольно вспомнились слова из одного его интервью. Звучали они примерно так: «После шестидесяти лет писатель живет на „сухарях“, но и в это время еще можно сделать что-то стоящее». Валентин Григорьевич успел многое. Его лебединой песней стала публикация в большой книге-альбоме «По Ангаре, по Ангаре...», которая вышла в Иркутске. Ее презентация прошла уже после смерти Распутина, которая наступила 14 марта 2015 года. Он всего несколько часов не дожил до своего 78-летия. «Для меня Родина — это, прежде всего, Ангара, Иркутск, Байкал» — вот его сокровенные слова. Недавно на литературном вечере мне подарили том повестей и рассказов Валентина Распутина, который вышел в издательстве «Эксмо» в серии «Красная книга русской прозы», с умным и сердечным предисловием друга писателя критика Валентина Курбатова. Стал перечитывать рассказ «Что передать вороне?..», написанный еще в 1981 году. Одно из последних предложений прямо-таки обожгло: «Господи, поверь в нас: мы одиноки». Да, не «помоги нам» и даже не «прости нас», как мы обычно просим, а «поверь в нас», то есть поверь в то, что мы остались и остаемся людьми, человеками, несмотря ни на какие обстоятельства, потрясения, беды. Останемся таковыми и впредь. Валерий ЧЕРКЕСОВ |
|||
|
|