Владимиру Ивановичу Клипелю 100 лет
Мой отец родился за два месяца до Великой Октябрьской революции. Ее грозные раскаты докатились и до Дальнего Востока. Первые впечатления детства: мать прячет его с сестренкой за печку, когда на станцию Ин пришли белые. Отчима забрали, но Парасковья Антоновна, моя бабушка, чудом вызволила мужа, уже почерневшего от холода и голода, из лагеря.
Мирная полоса, выпавшая на юность Володи Клипеля, была коротка. Прилежная учеба в школе, после седьмого класса, не захотев «медалью» висеть на шее родителей, которые и так перебивались на картошке, хлеба вволю не ели, пошел в топографы. Как это потом ему пригодилось в жизни, когда он 19 дней выводил из окружения под городом Белым группу солдат!
Следующая «солидная» для подростка должность — заведующий метеостанцией. Затем учеба в Свердловском художественном училище. Как одного из лучших его послали на каникулах в Москву, в Третьяковку. Вглядываясь до усталости в полотна русских художников, открыл для себя Репина, Иванова, Крамского. Я уверена, мой отец мог бы стать большим художником, если бы не война...
Три года и одиннадцать месяцев Клипель был на передовой, а всего отдал войне семь лет. Из простого солдата стал гвардии майором. В Великую Отечественную «вращал земной шар сапогами» от Балтийского моря до Тихого океана. Финляндия, Ленинградская, Калининская, Смоленская области, Литва, Белоруссия, Восточная Пруссия — до Кенигсберга. Бросок в Монголию, переход через Большой Хинган, сопки Маньчжурии в Порт-Артур. Моим родителям довелось изучать географию не по книгам, а своими ногами, порой и ползком.
На фронтовых дорогах встретился с Марийкой, отчаянно смелой девчонкой, моей будущей мамой. Она родилась на Украине, под Киевом в местечке Тальное. Рано осталась без матери, отец — директор совхоза в 1937-м репрессирован, как мы узнали много лет спустя, заслали его на Землю Франца-Иосифа, архипелаг в Баренцевом море, где он и умер. В 14 лет Марийка уехала от мачехи в Киев. Работала на строительстве метрополитена и училась в фельдшерско-акушерском училище. Через месяц после начала войны вместе с двумя подружками по общежитию маму призвали в группу народного ополчения. Они эвакуировали из Киева детей, женщин, стариков, раненых. Уже зимой 1941-го военфельдшер Мария Бойко вместе с маршевой ротой попала под Москву. В конце войны мама была командиром взвода разведки. Светлана Алексиевич в своей книге «У войны не женское лицо» напишет: «На самой страшной войне ХХ века женщине пришлось стать солдатом. Она не только спасала, перевязывала раненых, а и стреляла из „снайперки“, бомбила, подрывала мосты, ходила в разведку, брала „языка“. Женщина убивала... То была величайшая жертва, принесенная ими на алтарь Победы. И бессмертный подвиг...» Эти слова полностью относятся к моей маме.
Недавно и случайно моя дочь нашла в интернете наградной лист на Марию Бойко от 2 июля 1944 года. Процитирую его: «Гв. л-нт Бойко Мария Иосифовна в боях с немецко-фашистскими захватчиками показала себя как смелый, инициативный и бесстрашный офицер.
23.06.44 выполняя приказания командира корпуса, с разведчиками своего взвода гв. л-нт Бойко М. И. умело и быстро узнавала о расположении своих наступающих частей и подразделений, о действующих огневых точках противника и его опорных пунктах, вызывая ракетами огонь своей артиллерии в направлении наиболее жесткой обороны немцев.
25.06.44 руководя группой разведчиков, внезапно самая первая ворвалась в д. Ладыгово, и уничтожив 4-х немцев, заставила сдаться в плен 17 человек. В боях за эту деревню она смело бросилась вперед преследовать отступающего в лес противника и еще уничтожила 5 чел. и захватила 6 чел. в плен. В деревне группа, руководимая гв. л-нтом Бойко, захватила 6 парных повозок, 13 лошадей, 20 винтовок, документы и фураж.
27.06.44 группа гв. л-нта Бойко заняла оборону в районе расположения складов 91 г. с. д., где отбила две тяжелых атаки противника, которому при нападении на деревню необходимо было захватить склады. Немцы потеряли только убитыми 20 чел. При атаке на деревню она обрушила огонь своей группы во фланг наступающим и еще убила 10 чел. После отбития атаки она смело бросила свою группу в контратаку — обратила немцев в бегство.
Отважный офицер разведки гв. л-нт Бойко М. И. достоин правительственной награды ордена Отечественной войны I степени.
Начальник разведотдела штаба 5 гсд Пантелеев».
Маме было всего 20 лет. Она никогда не рассказывала об этом. А теперь уже и спросить не у кого...
У ленинградского писателя Глеба Горышина, с которым отец путешествовал на Нижний Амур, есть такие строки про моих родителей: когда в День Победы супруги Клипель надевают боевые ордена и медали, их бы хватило на весь хабаровский Союз писателей, по паре на каждую грудь. И отец, и мама на фронте перенесли несколько тяжелых контузий, последствия которых аукались много лет. У мамы в руке долго сидела застрявшая пуля. Потом этот свинцовый камешек под собственной тяжестью опустился на локоть и выпал со стуком на пол.
Майор и лейтенант вернулись с войны, чтобы начать новую мирную жизнь. Вернулись победителями, но без трофеев. Беременная Марийка не имела даже гражданского платья, расточила солдатскую юбку да гимнастерку стала носить без ремня. Два года кормила меня грудью, а я все не вставала на ножки. Свою порцию она всегда отдавала отцу под предлогом, что уже ела. Сначала позаботится обо всех, а о себе в последнюю очередь. Где только ни ютились фронтовики-победители: в Уфе снимали комнатку в сыром подвале, в Хабаровске жили в коммуналке с несколькими соседями, имея уже троих детей.
Потом нам дали две комнаты на Стройке, правда, тоже с подселением, но это уже считалось хоромами. Папа сам сделал мебель — книжный шкаф и туалетный столик для мамы и круглый обеденный, под которым мы так любили играть. Дома он вырезал дверцы для шкафа и нес их показать столяру, но споткнулся, упал — и разбил их пополам. «А куда ты их дел?» — спросил краснодеревщик. «Да выбросил, новые вырежу». Столяр нашел разбитые дверцы и вставил. До сих пор не видно, где они треснули.
Свет у нас горел почти до утра: отец засел за роман о войне. Поскрипывало перо, оставляя на бумаге золотисто-фиолетовый след, мама тихо рукодельничала рядом. Пережитое, прочувствованное, «обожженные километры памяти» требовали выхода, отец полагался только на свой боевой опыт и обретенные в боях знания. Слово как средство выражения оказалось неподатливым, упругим, оно вывертывалось из строки, уводило в сторону. «Нет на свете дела труднее, чем писать простую, честную прозу о человеке», — так говорил Хемингуэй. Существовало негласное мнение, что пока о войне не высказались крупные военачальники, незачем печатать роман какого-то майора, дескать, мелкая сошка, что он может изобразить. Долго отца мытарили всякие рецензенты и редакторы, вплоть до того, что один из них по пьянке забыл папину рукопись в какой-то забегаловке. А она была в единственном экземпляре написана от руки. Спасибо тому человеку, который нашел папку и вернул в издательство. Мама всегда верила в отца и поддерживала его морально, она была первым его читателем и критиком. Только через семь лет роман «Медвежий вал» будет напечатан.
Каждый отпуск папа уходил в тайгу, то с экспедицией, то с другой оказией. Расселял бобров, искал корень жизни — женьшень, сплавлялся на весельной лодке по Амуру до устья, ловил калугу для краеведческого музея, исследовал БАМ. Маме он писал письма на бересте, вкладывал в них лесные цветочки, а из амурских раковин вырезал для нее то перламутровую рыбку, то листик винограда, то жемчужину. Во все свои походы он брал этюдник — живопись так и не оставил. Какие великолепные холсты у нас были до отъезда в Переделкино на Высшие литературные курсы! Но пришлось все раздать, не везти же их в Москву. Вызов на учебу пришел, когда отец был в очередной экспедиции. Мама сообщила ему об этом телеграммой. Он отбил обратную депешу: «Люблю тебя больше литературы. Телеграфируй отказ». Но мама решительно воспротивилась, и в столицу мы отправились налегке всей оравой, подарив квартиру соседям и почти все вещи, какие были.
Мы, дети, никогда не слышали, чтобы наши родители ссорились; если возникала напряженная ситуация, то, уложив нас спать, они уходили из дома выяснять отношения. Утро всегда оказывалось мудренее вечера, солнечным и спокойным.
Как-то мы с отцом подсчитали, что за свою жизнь он совершил более ста путешествий. Большая их часть пролегла по родному краю. После каждой такой поездки рождалась книжка. Из-под его пера выходят «Путешествие на Скорлупке», «Дебри», «Улыбка Джугджура», второй роман «Испытание на верность», «Лесные узоры», «Дневник летних странствий», «Ноев ковчег» и опять о войне — «Солдаты Отечества», «Однополчане». Война и природа — эти две темы неизменны для его творчества. Причем феноменальная память позволяла ему писать с документальной скрупулезностью, которая важнее чистого вымысла. Только потянешь веревочку любой темы, как начинает разматываться клубок памяти — и открывается изумленному собеседнику бездонность знаний этого патриарха.
Никогда, даже в малом, отец не покривил душой. Человек кристальной честности, этому он учил не только нас, своих детей, но и читателя.
В жизни отец был верен простой истине: меньше пить, меньше есть, больше работать, больше быть на природе, одним словом, не позволять душе лениться. Скромный по натуре, неприхотливый в быту, он ни на войне, ни в мирной жизни не искал наград, званий или чинов. Они сами его находили.
В любви и согласии отец и мама прожили 65 лет. Папа пережил маму на два года.
Людмила КЛИПЕЛЬ
Фото из семейного архива автора
