До последнего не хотела уходить стряпуха-осень: насыпала из подола кислой клюквы по болотам; налепила с избытком брусники по старым горельникам; разбудила-расшевелила грибницу, выдав двойную норму груздей и маслят; цеплялась за каждую невыцветшую травинку, но все-таки, подрастеряв силенки, засобиралась в дорогу. Извиняясь и кланяясь вместе с раскачивающимися от стылых ветров голыми деревьями, оставила осень напоследок — на добрую память зимующим пичугам и зверюшкам дорогие подарки — подслащенные первым морозцем грозди алых ягод на каждой рябинушке. Вроде уже более четырех десятков промысловых сезонов за спиной, и ко всем круговертям природы давно можно было бы привыкнуть, но знал бы Николай Степанович к кому обращаться, кого просить, так задержал бы, ни за что не отпустил бы осень, не позволил бы за так истратить ее рубиново-янтарных богатых одежд, вернул бы обратно гусей-лебедей, чтобы прощальными песнями не резали бы они по живому, не ранили бы душу. Казалось, вот только сорвется последний желтый лист и уйдет в небытие золотое времечко, обнищает навсегда тайга, да и весь мир. И зверь шел в ловушки, и жаловаться на охотничью удачу не приходилось — всего за месяц выполнил Николай Присяжнюк план по добыче пушнины, отпущенный зверопромхозом. Но настроение было у охотника на нуле, и что тому было виной — не понять: долгая ли разлука с домом или прежде обнадежившие, да предательски растворившиеся в хмурых днях яркие осенние краски. Забравшись по первоснежью на западную оконечность своего участка, неожиданно услышал Николай Степанович звонкое потявкивание, напоминающее лисье, а немного погодя с того же самого места и поскуливание, уже больше похожее на собачье. Однако, приблизившись к ловушке, охотник не сразу понял, что за бесхвостый зверь туда угодил, никогда таких в своих угодьях раньше не встречал: то ли не вылинявший к зиме заяц с обрубленными ушами, то ли миниатюрная кабарожка, то ли и вовсе зверь-мутант. Какое-то короткошерстное существо, по окрасу черное с желтыми подпалинами, с выразительными, навыкате круглыми черными глазами, заметив человека, не стало испуганно биться в ловушке, чтобы, собрав последние силы, попытаться вырваться на свободу, а наоборот, жалобно повизгивало, прося помощи. — Фу-ты, ну-ты! Ты-то как сюда попала? — приблизившись вплотную, наконец разобрался Николай Степанович, что за зверь угодил в ловушку. Сидела в ней зажатая между бревен ни много ни мало небольшая собачка декоративной породы. Видел охотник таких несколько раз, только не в тайге, а в городе. Какая точно это порода, он не разбирался, да и не особо хотел, считая разведение и содержание таких пород баловством и причудой людей. Вытащил Николай Степанович трясущуюся от холода «добычу» дамского пола из ловушки. Сучка давай еще больше пищать-скулить. Чуть погодя выяснилось: припадает собака на заднюю лапу — не прошло за так сидение в ловушке. Ощупал охотник ногу у «калеки» — вроде не перебита. Но собака сама идти не может, да и как ей ступать на своих тощих ходульках-хворостинках по свежему снегу? Куда деваться, с ворчанием: «Как тебя, дурья башка, в тайгу занесло?», сунул охотник собаку в рюкзак так, чтобы только голова у нее наружу торчала, закинул поклажу за спину и потащил в избушку. Всю дорогу бубнил себе под нос Николай Степанович: «Надо же, детский сад развел, ясельную группу! Вот же привалило счастья! У меня что, других забот нет? Я медведей один на один брал, рука не дрогнула! Против стаи волков ходил и выстоял! А тут собачонка! Свалилась же на мою голову!..» Раскочегарил Николай Степанович печурку в зимовье, разогрел супец, налил нежданной гостье полную алюминиевую чашку. А та вместо «спасибо, премного вам благодарны!» еще и брезгливо принюхивается. — Ты мне свои французские манеры не выказывай! Ешь чего дают. Нос тут воротим. У меня для тебя деликатесов нет! — не понравилось охотнику привередничанье собаки. Но животное, распробовав таежный харч, за несколько подходов выхлебало приличную порцию. — Вот это другое дело! — отужинав, подобрел немного Николай Степанович, устроил четвероногой постоялице допрос с пристрастием: — Рассказывай, что с тобой приключилось? Каким тебя ветром ко мне надуло? Молчишь? Так я тебе сам расскажу. Ехала ты с хозяевами по трассе Николаевск — Хабаровск. Так или нет? — Так! — не ожидая быстрого «чистосердечного раскаяния» собаки, принялся охотник за нее же и отвечать. — Остановились вы на шашлычок-пикничок или колесо прокололи. Выпустили тебя хозяева из салона косточки размять, да увлеклись своими делами. Ты выбежала на полянку возле дороги, а там синица свистит, мышка наследила и море других неизвестных запахов и звуков. Ты туда сунулась, сюда, везде тебе интересно, везде загадочно! А потом глянула по сторонам, а рядом — ни дороги, ни машины. У тебя мозги набекрень, принялась носиться взад-вперед как заполошная и еще больше заблудилась! Правильно излагаю? На последнем вопросе заскулила собачка, словно вспомнила, что было дело, дала она промашку, о чем сейчас сильно сожалеет. — А, проняло наконец! — остался довольным и охотник, по-своему объяснив реакцию животного, и, почувствовав в себе исключительные педагогические таланты, продолжил «сыпать соль на раны» четвероногой воспитаннице: — Вот и спрашивается! Пусть нет у тебя компаса в голове! Ну что, трудно было догадаться обратно по своему же следу выйти? Никудышная твоя порода! Это еще тебе повезло! Я мог лишь через неделю в тех краях оказаться. Тогда тебе каюк! И выходит, если считать расстояние от дороги, то пробежала ты не меньше тридцати километров. Но это если напрямки. Ты же наверняка петляла-колобродила. Изголодалась вся, а тут рябчиковые потроха в ловушке. Ты и сунулась туда, не зная, что кормежка-то с подвохом... Найдя еще кучу доводов, доказывающих никчемность «декоративного создания», хозяин лесной избушки вынужден был все-таки признать: — Но вот что удивительно! И росомаха тебя отчего-то не слопала! И мимо рыси ты проскользнула! Хищники, наверное, в обморок попадали, когда невесть что в своих владениях увидели! — и уже довольный своим чувством юмора, жаль только никто не слышит, продолжил охотник смешить самого себя, придумал тут же кличку собаке: — А значит, звать тебя не иначе как Чудо! Вот и встретились-познакомились! А я тут все в неведении жил и не знал, какое оно, это чудо! Это еще хорошо, что так обошлось. Насмерть же зашибить тебя бревном в ловушке могло! Но это какую другую животину, а ты же у нас Чудо! Тебе все нипочем... Так и ворчал до самой ночи Николай Степанович. А уже укладываясь спать, столкнулся с очередной вычурной привычкой «избалованной» собаки. «Квартирантка» запрыгнула на нары и принялась укладываться в ногах у охотника. — Так ты еще и с хитрецой! — возмутился Николай Степанович. — Когда надо впечатление произвести, слезу вышибить у человека, ты, Чудо, на трех ногах скачешь, а когда пришло время рекорд по прыгучести поставить, у тебя крылья вырастают! — заметив, что собака уверенно наступает на все конечности, Николай Степанович спихнул ее обратно на земляной пол. Ночью проснулся охотник от душещипательного воя «всеми брошенной и навеки позабытой» собачки. — Этого мне еще не хватало. Концертов по ночам! Ну-ка, цыц мне, артистка-полуночница! Закрывай оперу! — прикрикнул он на собаку, недовольно перевернулся на другой бок, пробурчал уже засыпая: — А то отправлю к волкам, у них там попоешь... Утром проснулся Николай Степанович, а собака все равно в ногах устроилась. Пробудилось и в охотнике сострадание: «Чудо горемычное. С барских хором да в таежную глушь! Натерпелась. Намерзлась. А я тут строгача даю! На полу-то намного холодней. Ладно, спи пока, Чудо, там посмотрим, куда тебя девать». Утром доели жители избушки рябчиковый супчик, попили чайку с сухариками. Выпустил собаку наружу охотник и сам за ней вышел. За ночь мороз окреп и показывал свой крутой нрав. Охотник лишь плечами повел, а на собачку без содрогания не посмотришь, трясется, как осиновый лист, лапы поочередно под себя поджимает. И пяти минут не прошло, а пускай ее обратно в тепло. — Лясы мне с тобой точить некогда. Оставляю тебя на хозяйстве. Мышей лови и имущество стереги! — наказал охотник и ушел в обход участка. Вернулся Николай Степанович в густеющих сумерках. Чудо, истосковавшись, от радости давай носиться по избушке, визжать-скулить, прыгать под низкий потолок, норовя лизнуть охотника прямо в лицо. — Это что еще за телячьи нежности! Я для тебя, можно сказать, посторонний человек! Вчера только познакомились. Ты, наверное, с каждым встречным-поперечным целоваться лезешь. Ну довольно, довольно! — и пошло-поехало, управляясь по хозяйству, завел «старую пластинку» Николай Степанович: — Ты мне в друзья не набивайся! Мне нужна собака для дела, для охоты, которая след соболя возьмет, медведя, если надо, задержит. Ты же, Чудо, одно недоразумение! Ветер у тебя в голове и дворянские замашки. Привыкла небось на диванах и на подушках тело нежить, а тут таежный быт. Чайник закопченный и стены бревенчатые без обоев. Если за ночь в печку дровишек не подбросишь, то к утру у порога вода замерзнет. Как выберусь из леса, сдам тебя в бюро находок! Только кому ты нужна? Морока с тобой одна... Так и повелось в тот охотничий сезон. Старался Николай Степанович допоздна не задерживаться, зная, что ждет его возвращения, зябнет в выстывшей избушке Чудо. В зимовье же рассуждал охотник вслух, привычно ругая «декоративную породу», за неимением другого собеседника рассказал собаке заодно и всю свою биографию без утайки. Уступая желанию охотника поговорить по душам, после ужина усаживалась Чудо напротив него и глаз не спускала, готова была слушать до бесконечности критику в свой адрес: давно поняла собачонка, что хоть и жути в голосе напускает новый хозяин, а добрый внутри. Ни капли не подхалимничала Чудо, а изо всех своих искренних собачьих чувств тянулась к человеку, стараясь понять его речь, склоняла мордочку то влево, то вправо, преданно, где надо, поскуливала, а то и подвывала. Охотник с переходом в другую таежную избушку, тащил на себе собаку. Так и путешествовала Чудо весь охотничий сезон от распадка к распадку, от одного зимовья к следующему. На второй день, как вернулся с промысла, сочинил Николай Степанович объявление в районную газету «М-Пресс»: «Отдам в хорошие руки небольшую собачку». Мало надеясь, что пристроит куда-либо лесную находку: «Кому нужна такая канитель?», нашел еще один довод в пользу никчемной породы и дописал в объявлении: «Кличка — Чудо». В первый же день выхода газеты вопреки прогнозам пошли звонки от заинтересованных лиц, и даже неожиданно образовалась целая очередь из желающих оформить опекунство над животным. Посчитал Николай Степанович: «Наверное, неправильно люди объявление прочитали, а наяву узрят „лилипутскую“ породу да уйдут восвояси», назначил всем одно время для смотрин на двенадцать часов. Первой на пороге девчушка объявилась, рыжая, веснушчатая, улыбчивая, не раздумывая и не сомневаясь, лишь увидела Чудо и сграбастала, прижала к груди, словно клад нашла, и пуще прежнего давай улыбаться. Пенсионер на три минуты от девушки отстал, и тому нужна позарез собака, смотрит с укором: «Что же вы так несерьезно, товарищ, ведь объявление давали, договорились о встрече. На всякий случай знайте: эта собачка — карликовый пинчер!» Пенсионер степенней и надежней показался Николаю Степановичу, вот и в собачьих породах разбирается, но не из рук же у девушки вырывать Чудо. Полдня довольный ходил Николай Степанович, убеждал себя: «Наконец-то избавился я от обузы. А то жил как привязанный и подневольный. Свари ей, выгуляй. В прислугу для собаки превратился. Теперь же свободен!» А к вечеру уже места себе не находил охотник. Вот заноза-то какая! Все вспоминается и вспоминается эта «никчемная» собачонка! Запоздало понял Николай Степанович: никто никогда не смотрел ему так преданно в глаза, не подпрыгивал выше головы от радости при встрече. Почти сказочные мысли пришли на смену прежним: «Может, заплутало самое настоящее чудо в моих угодьях по воле свыше, а я недопонял. Запросто так потерял настоящего и преданного четвероногого друга». Вспомнились теперь и мокрые растерянные глаза Чуда при расставании: «Что же со мной опять такое происходит? Зачем же ты меня отдаешь? Чего я тебе плохого сделала? Служила верой и правдой как могла». Спохватился охотник, да поздно. И адреса не спросил у веснушчатой девушки — новой хозяйки собачки. И ночь-полночь, а не спится!.. Рассвет Николай Степанович встретил у окна, где надолго недвижимо застыл, тупо уставившись на тонущую в дымке восточную часть города, и все чего-то думал, думал... Из оцепенения вывел телефонный звонок. Звонок был от очередного желающего заполучить собачку, судя по торопливо-наивным интонациям голоса, еще ребенка: — Скажите, у вас живет Чудо? — Было, да теперь нету. Извините, — отозвался охотник. |
|||
|
|