Словесница Искусств

Освоение русскими людьми Приамурья — тема непростая, в ней много пятен — белых, темных, светлых. Впрочем, такова история любой колонизации. От тех событий нас отделяет менее четырех столетий, и на протяжении полутора из них исследователи пытаются создать общую картину освоения и заселения дальневосточных земель. Но слишком мало сохранилось письменных источников, первые русские поселения и города-крепости исчезли под толщей веков, а кроме того, историки, размышляя о первом этапе продвижения русских землепроходцев на Амур, дают оценки нередко диаметрально противоположные. И этого тоже не сбросить со счетов.

В 1913 году в Хабаровске вышла книга Л. Г. Ульяницкого «Албазин и албазинцы», и автор начинает ее так: «Со времен царя Иоанна Грозного Россия, как бы влекомая неудержимым роком, все далее и далее двигалась на Восток. Передовыми борцами русского поступательного движения были казаки. Вся история их движения на восток — история чрезвычайно смелого предприятия, совершенного с такими скудными средствами, с таким упорством преследования однажды зародившейся мысли, что перед нею бледнеют великие исследования Африки, Америки и Австралии. ... пионеры колонизации Амурского края оказывали огромную услугу отечественной науке, делая топографические и гидрографические съемки, а также описания пройденного пути».

Но еще раньше, в 1899-м, Леопольд Шренк в трехтомнике «Об инородцах Амурского края», упоминая первых землепроходцев отмечает, что в «Нижне-Амурском крае грабительские набеги русских казаков и промышленников в XVII веке пронеслись по нему только кровавым метеором, а о. Сахалин даже вовсе не коснулись». Схожее мнение и у другого видного этнографа Ивана Лопатина в книге «Гольды амурские, уссурийские и сунгарийские» (1922): «Первое появление русских на Амуре в XVII веке произошло столько же бурно, как и мимолетно. Кровавым и огненным ураганом пронеслись отряды Хабарова, Степанова и шаек казацкой вольницы, но все эти события быстро прошли и так же быстро забылись...».

События забылись, легенды о первых визитах русских остались. Тот же Лопатин, путешествуя по Амуру в начале XX столетия, записал от гольдов (прежнее название нанайцев) следующее: «Сначала стал распространяться дурной запах. Потом через три дня на больших лодках приехали какие-то большие люди с длинными красными бородами и синими глазами. Носы же у них были такие большие, что правый глаз ничего не видел через нос налево, а левый ничего не видел направо. Испугались гольды, побросали все свое имущество и уехали на своих лодках в таежные глухие речки. ...Приехавши домой увидели на песке удивительные следы, то были ни улы, ни следы от босых ног. Кто оставался дома, того чужеземцы взяли с собой, но много и убивали. За первой партией чужеземцев приехала вторая и делала то же самое. Но когда выпал глубокий снег и гольды собрались со многих стойбищ, на лыжах погнались за чужаками и всех их перебили. После того долго не было никого и гольды жили одни».

Еще одно предание из уже упомянутой книги Ульяницкого «Албазин и албазинцы»: «Появление русских на Амуре произвело сильное впечатление на инородцев Амурского края, которые прозвали их лешими — «лоча» (черт). Впечатление местных жителей от появления русских прекрасно описано в записках о Нингуте, переведенных академиком Васильевым: «Эти люди все с впалыми глазами, высокими носами, зелеными зрачками и красными волосами; они храбры, как тигры, и искусны в стрелянии из ружей».

В XXI столетии дальневосточный историк Валерий Павлик, автор книги «Долгий путь на Амур. Ерофей Хабаров и его „войско“», как бы примиряя столь острые оценки, делает вывод: «В работах отдельных историков подчеркивается, что Поярков, Хабаров, Степанов, их сподвижники и преемники пронеслись по амурской земле кровавым опустошающим ураганом. Конечно, нельзя отрицать, что ничего подобного не было. Такие случаи происходили со всеми, кто шел с ними рядом, после них. Но эти люди не ставили целью разбойничать, к тем или иным поступкам приводили не зависящие от них обстоятельства. Землепроходцы в невероятно трудных условиях (нередко они гибли от голода и пуль) выполняли свой гражданский долг. В отличие от маньчжуров, совершавших кратковременные разбойничьи набеги на местных жителей, русские землепроходцы начали застраивать и обживать этот край».

В истории, если постараться подойти к ней максимально объективно, не бывает только двух красок. Какие-то факты, даже если они не слишком привлекательны, нужно постараться принять и понять. Не восхваляя и не очерняя напрасно, отдать дань памяти тем, кто заложил основу российского Дальнего Востока. Теперь для многих из нас эта земля — родина.

«Встречь солнцу» за счастьем

Еще до того, как русские люди, завороженные рассказами о «пегой орде», как иногда называли Амурский край, и ее несметных богатствах (пушнина, серебро, плодородные земли, рыба) в середине XVII века двинули на восток, между Российским государством и Поднебесной уже существовали контакты. Так, в 1618 году казаки во главе с Иваном Петлиным добрались из Томска до Пекина, и китайцы восприняли их как первое русское посольство. Правда, они решили, что посольство это не от равного Китаю государства, а лишь пославшего дань пекинскому двору. Дани у казаков не оказалось, поэтому высочайшей встречи их не удостоили, но вручили подписанную императором грамоту, в которой русским отныне разрешалось приходить в Китай с посольствами и торговать. В Москве грамоту прочитать не сумели, поскольку китайские иероглифы были неведомы.

Другой интересный факт из книги Л. Г. Ульяницкого «Албазин и албазинцы»: еще до организованных походов русских землепроходцев и до захвата маньчжурами в 1644 году Пекина и воцарения в Китае Цинской династии, на Амуре уже вовсю промышляли «вольные люди» из России. «На Амуре русские, по словам архимандрита Петра (Каменского), появляются в начале XVII столетия. Свое мнение архимандрит Петр основывает на китайских и маньчжурских источниках. Это мнение подтверждается воспоминаниями албазинцев, потомков русских пленных, уведенных в Пекин при взятии Албазина в 1685 году. Вот что мне в бытность в Пекине говорил Иван Жун, командир русской роты: «В то время, когда маньчжуры еще не владели Китаем, три северо-восточные провинции составляли Маньчжурию. На севере от Маньчжурии жили русские. Они с маньчжурами были соседями. Их разделяла только гора Дяо-шань (соболиная). Как те, так и другие охотились на соболей и соколов. Русские стреляли хорошо, маньчжуры плохо. Когда русские стреляли, дичь падала замертво, маньчжуры же могли только ранить дичь, а потому последняя зачастую попадала на русскую границу и оставалась в руках русских. При таком положении вещей происходили раздоры, нередко доходившие до убийств. Затем, когда уже маньчжуры завладели Китаем, русские в местности Якса на берегу р. Сахалян-ула (маньчжурское название реки Амур) построили город. В это время там уже много появилось русских, занимающихся хлебопашеством и рыбной ловлей».

Самые первые сведения о реке Амур напоминают легенду о далекой и волшебной стране. Дальневосточный краевед, археолог и журналист Г. С. Новиков-Даурский пишет, что в 1637 году из Якутска вышел отряд атамана Дмитрия Копылова и двинулся в сторону реки Алдан, где заложил Бутальский острожек для сбора ясака. Через год к Копылову прибыл тунгусский шаман Томконей и рассказал, что «есть-де близко моря река Чиркол, а на той реке Чирколе гора, а в ней серебряная руда... А около той руды живут в орде сиделые многие люди, а живут домами своими, устроены дворы, а городов у них никаких нет и иных крепостей никаких нет же, а у тех сиделых людей во всех деревнях устроены пашни и лошадей и всякой животины много».

Столь заманчивый рассказ не мог не заинтересовать. Тут же снарядили небольшой отряд казаков во главе с Иваном Москвитиным, и в 1639 году он начал свой путь из Якутска на восток. Поднялись по притоку реки Лены — Алдану, потом вошли в его приток — реку Маю и, перевалив через хребет Джугджур, по Улье спустились к Охотскому морю. Так Иван Москвитин стал первым европейцем, который открыл Охотское море и описал его западное побережье.

В том походе среди проводников Москвитина оказалось две тунгусские женщины, которые подтвердили сведения шамана Томконея. Они поведали атаману, что были захвачены и уведены «в ту орду где руда серебряная на Омур-реке, а как зовут ту орду оне имя забыли, а тут-де гора, а в ней руда серебряная, и тую руду плавильщики плавят, и многие люди живут деревнями и хлеб пашут, а бой у них лушной (от слова — лук), а приходят-де к той горе Омуром-рекою с моря суды большие с торговыми людьми...».

На Охотском побережье казаки встретили тунгусов (эвенков) с соседней реки Уди и получили новые сведения об Амуре: «удские тунгусы ведут меновой торг своими собольими мехами с племенами, жившими по рекам Селемдже и Джи (Зее), впадающей в Силькар, который, в свою очередь, вливается в большую реку Мамур (Амур), впадающую уже в море. По берегам этих рек жил богатый земледельческий народ, который и вел меновую торговлю с соседними тунгусскими племенами хлебом и драгоценными металлами — золотом и серебром, а также парчой и шелком, получая последние из Китая». И это было первое известие о четвертой великой реке Восточной Азии — Амуре, утверждает Н. З. Голубцов, автор книги «История древняго города Албазина», вышедшей в свет в 1902 году в Благовещенске в типографии товарищества «Д. О. Мокин и Ко».

Через несколько лет, в 1643 году на поиски неведомой и богатой земли отправилась экспедиция Василия Пояркова. Поход занял три года: поярковцы прошли более 7 верст по рекам, волоком, и в итоге преодолели путь по всему Амуру от Зеи до его устья, поднялись по Охотскому морю до устья реки Ульи, потом волоком до реки Маи и по Лене вернулись в Якутск. Василий Поярков стал автором первого подробного описания Амура и народов, населяющих его берега, а люди из его отряда теми счастливцами, кому первыми довелось напиться «шеломами» амурской воды.

В 1649 году проведать «Даурские землицы» (в середине XVII века так называли территорию бассейнов Шилки и верхнего и среднего течения Амура, отталкиваясь от названия местных народов — дауров. К концу XVII века Даурией считался левый берег Амура) решил Ерофей Хабаров. Предприимчивый крестьянин, преуспевший в торговле пушниной, в солеваренном производстве и хлебопашестве, собрал на собственные средства отряд «охочих» людей и отправился «встречь солнца». Серьезным стимулом для него стали рассказы о сказочных богатствах Амурского края, а решающей причиной — своеволие якутского воеводы Петра Головина, который отнял у него соляную варницу. Отправившись в Даурию за удачей, Ерофей Хабаров в итоге вошел в историю как человек, присоединивший нынешнее Приамурье к Российскому государству и принявший в русское подданство значительное число дауров, дючеров и натков. И еще как основатель двух острогов — Ачанского и Албазинского.

Сведения, доставляемые землепроходцами в Якутск, все больше убеждали в том, что Даурия необычайно богата. «...та Даурская земля будет прибыльнее Лены... и против всей Сибири будет место в том украшено и изобильно», — писал в донесении в Москву якутский воевода Д. А. Францбеков. Желание Российского государства взять под контроль новые земли и «прирасти» новыми богатствами понятно. Документы, которые цитируют историки, подтверждают, что царское правительство пыталось сдерживать стихийность в освоении Даурии и связанную с этим жестокость по отношению к местным народам. В «наказах» особо подчеркивалось, что, собирая пушной ясак, «держать к тем иноземцам и ко всяким русским людям ласку, и привет, и береженье, а жесточи, и изгони и насильства никому не чинить». Для местных князцов предназначались отдельные грамоты, в которых говорилось о том, русские люди пришли на Амур «не для бою», а чтобы передать от русского царя его «милость и жаловальное слово».

Однако учитывались все обстоятельства, и в крайних случаях русским отрядам разрешалось говорить с местным населением на языке силы. Ерофей Хабаров вез на Амур грамоту князю Богдою, где, в частности, говорилось: «А буде ты, князь Богдой, не учнешь под его государевою царевою великого князя... высокою рукою в вечном холопстве быть, ...и тебя, князя Богдоя, за твое непослушание велит государь разорить, и город твой взять на себя, и тебя князя Богдая, и иных князей, и всех вас, и жен ваших и детей без остатка...».

Не все жители Даурии сдавались без боя, поэтому путь землепроходцев сопровождался многочисленными военными стычками, а значит, разорением городков и селений, человеческими потерями, причем с обеих сторон.

Из отписки якутскому воеводе Дмитрию Францбекову «служиваго человека Ерофея Хабарова о военных действиях его на реке Амур и проч.», август 1652 года: «...и плыли мы семь дней от Шингалу Дючерами, все улусы большие юрт пор семидесят и осмидесят, и тут все живут Дючеры, а все то место пахотное и скотное, и мы их в пень рубили, а жен их и детей имали и скот...».

Русский Албазин на месте даурского города

Албазин далеко не первый русских острог на Амуре, но — крупнейший, ставший в 1682 году центром Албазинского воеводства. О том, насколько крепко укоренился Албазин на даурской земле, привнеся российские земледельческие традиции, можно судить хотя бы по тому, что он снабжал хлебом Забайкалье и отдельные районы Восточной Сибири.

Направляя на восток своих людей, правительство России в числе первейших мероприятий обязывало их строить города и остроги, чтобы таким образом закреплять новые земли, «прорастать» в них. А заодно пахать землю и выращивать хлеб. К слову, наиболее благоприятной для этих целей оказалась территория современной Амурской области. Письменные источники того времени сохранили слова Ерофея Хабарова: «... с тех мест, где поставитца город и остроги, будет вам, великим государям, в ясачном сборе и хлебной пахоте прибыль...».

Первым русским поселением на Дальнем Востоке исследователи называют основанное в 1639 году Москвитиным при устье реки Ульи ясачное зимовье. Спустя некоторое время по Амуру и его притокам стали появляться другие зимовья и остроги: Ачанский (1652), Кумарский (1654), Косогорский (1655). В 60–80-х годах XVII века, согласно документам, по Амуру насчитывалось больше 20 крестьянских слобод, деревень и заимок — Покровская, Усть-Аргунская, Перелешина, Игнашина, Паново, Монастырщина, Озерная, Андрюшкино и др. В. М. Кабузан в историческом труде «Как заселялся Дальний Восток» приводит такие сведения: «В 80-е гг. в Приамурье, по неполным данным, было уже около 800 русских пашенных крестьян, казаков и промышленников — по масштабам Сибири XVII в. цифра весьма значительная».

Но именно Албазин стал метафорой мужества и стойкости русского человека. С ним связана самая почитаемая на Дальнем Востоке православная святыня — чудотворная икона Албазинской Божией Матери «Слово Плоть Бысть». Судьба русской крепости переплелась с судьбой первого православного монастыря на берегах Амура. История Албазина не была долгой — в общей сложности 38 лет, но вместила она действительные знаковые для российской летописи события. В их числе Нерчинский договор, подписанный в 1686 году, вынужденный уход русских из Приамурья и появление в Пекине албазинской общины.

Албазин притягивал внимание русских историков еще в XVIII веке. В 1737–1738 годах место древнего городища посетили путешествующие по Амуру ученые-геодезисты Скобельсин и Шетилов, в 1832 году — представитель русской миссии в Пекине Ладыженский, в 1833 году — ботаник Турчанинов. Первые описания городища и даже подробный план остатков русского острога и китайского укрепления дал в середине XIX века Р. К. Маак. Сведения об остроге, точнее их крупицы, в самых разных источниках: это древние акты, которые публиковались в XIX веке в различных сборниках, книги по истории и этнографии Приамурья начала и середины XIX века, данные археологических раскопок, позволяющие реконструировать события XVII века.

Можно попытаться представить внешний вид и устройство русского острога XVII века, прочитав отписку Онуфрия Степанова, где он подробно рассказывает о Кумарском остроге (1655): «А острог у нас был поставлен на валу стоячей, а по углам вывожены были быки, а тот острог ставлен по снегу в самом заморозе ноября в 2 день, а круг того острожку копали ров, а тот ров копали зимою, мерзлой земли секли в вышину сажень печатную, а ров в ширину две сажени, а круг того рву бит чеснок деревянной, а круг того чесноку деревянного бит чеснок железной стрелной опотайной; ... а в остроге были исподней и верхней бои, а внутрь острожной стены засыпали хрящем с нижнего бою и до верхуот пушечного бою, и в том остроге копан был у нас колодезь пяти сажен, а из колодезя были вывожены жолобы на все 4 стороны вышина 6 сажен печатных, для зажегу, да были сделаны на остроге козлы железные, а в тех козлах зажигали смолье для свету и для их Богдойского ночного приступу, чтоб от того видети было Богдойских людей за стеною, да ставлено было к острогу для их лестниц и щитов судовое дощеничное деревье высокое, да были на острожке кладены кадки для их Богдойских людей навального приступу, да в острожке срублен был роскат и с того раскату били мы из пушек по тому Богдойскому войску».

По мнению доктора архитектуры, историка, автора книги «Русское деревянное оборонное зодчество» (1988) Н. П. Крадина, первые русские остроги в Даурии создавались в традициях древнерусской оборонной архитектуры, а воеводы получали строгие указания, где и в каком месте ставить укрепления, обязательно учитывать наличие поблизости питьевой воды, безопасность от наводнений, земли, пригодные для пашни. И, конечно же, учитывались все особенности даурской земли. Крадин пишет, что в Приамурье, в сравнении с Сибирью, чаще строили деревоземляные крепости. Просто во время военных стычек и обороны острогов от неприятеля выяснилось, что земляные валы более устойчивы к «огненному бою», а пушечные ядра увязали в земле и причиняли меньше вреда деревянным конструкциям крепости.

Остроги, возникающие по пути следования первопроходцев, строили на совесть, поскольку от этого напрямую зависели человеческие жизни. И все же они играли роль временных прибежищ: заканчивалась зимовка, и его покидали. Единственным городом-крепостью, в строгом понимании этого слова, стал Албазин, под защитой которого находилось более 20 крестьянских поселений и заимок.

Свой отсчет Албазин ведет с 1851 года. Н. З. Голубцов в книге «История древняго города Албазина» (1902) пишет «о начале завоевания» Амура Хабаровым и о том, что «первое свое предприятие» тот направил против сильного и укрепленного города, принадлежащего даурскому князю Албазе. Согласно этой истории, Хабарову пришлось выдержать жаркое сражение с даурами, которые «упорно отстаивали свой город». «Бой продолжался с полудня до вечера. Хабаров не потерял ни одного человека убитыми, только до 20 казаков было ранено неприятельскими стрелами. Зато огнестрельное оружие русских производило большое опустошение в рядах неприятеля и наводило на него ужас. Дауры, наконец, бежали, оставив победителям город, в котором Хабаров нашел большие запасы хлеба. Город и своим местоположением, и укрепленностью понравился Хабарову — к тому же он находился неподалеку от того волоку, по которому шел путь из Якутска на Амур, — и Хабаров решил остаться в нем и укрепиться, сделав его, так сказать, своей резиденцией на Амуре. По имени даурского князя Албазы город был назван Албазиным, какое имя и доселе носит».

Небольшое отступление: Л. Г. Ульяницкий пересказывает предание о том, что на могиле Албазы была поставлена огромная плита с надписью на непонятном языке. Этот «важный исторический памятник» во второй половине XIX века перевезли в Благовещенск, где он «до семидесятых годов валялся во дворе бригадного правления». Потом плита исчезла, но старики-казаки вспоминали, как «частенько кололи на ней дрова в бригаде».

Итак, основателем Албазина принято считать Хабарова. Но поскольку крепости он не закладывал и не строил, а лишь занял обжитый и укрепленный даурский город, у историков возникают вопросы. Например, у Н. П. Крадина, который излагает эти события следующим образом: в то время как Хабаров вернулся в Якутск, часть его отряда в связи с «хлебной скудностью» двинулась к городку князца Албазы, который, кстати, до того момента уже платил ясак. Увидев, что отряд русских немногочислен, даурский князь отказался выдать дань и решил казаков тех перебить. Казаки соорудили небольшой острожек, заняли круговую оборону и сделали попытку завладеть городком, хотя силы были неравными. Хорошо, подоспел Хабаров с подмогой, и даурам пришлось оставить свой городок. «Вожак не стал испытывать судьбу и зиму 1651 года провел в городке Албазы, занимаясь сбором ясака, а летом стал спускаться вниз по Амуру, — пишет Н. П. Крадин и делает вывод: — Таким образом, Хабаров острога не строил, он лишь зимовал в „юртах“ князца Албазы со своим отрядом. Можно ли считать в таком случае Хабарова основателем Албазина?»

Каким же был захваченный даурский городок? «В то время Албазин представлял из себя острог, обнесенный полисадом, и служил исходным пунктом для экскурсий его гарнизона, — читаем в книге Л. Г. Ульяницкого «Албазин и албазинцы». — О житии бытии казаков в Албазине сибирское начальство писало в 1651 году: «А Ярофей со служилыми, охочими и промышленными людьми живут в Албазинском городе в самом крепком месте, что их даурским людям из того места выжить ничем нельзя, а хлеба у них хотя на пять лет».

Тем не менее, когда миновала зима, Хабаров покинул городок, а уходя сжег его. И продолжил свой путь. «Летом этого же 1651 года Хабаров отправился из Албазина вниз по Амуру, разрушая попадавшиеся ему даурские города и разбивая все встречные даурские отряды». Автор этих строк Н. З. Голубцов вовсе не стремился подчеркнуть жестокость Хабарова. Напротив, он восхищался героизмом того, кто «покорял и объясачивал инородцев Амура», распространяя «русское владычество». Наверное, поэтому и обошел тот факт, что в скором времени активность «Ярофея и его служилых людей» переполнила чашу терпения не только местного населения, но и царской администрации: Хабарова в срочном порядке отозвали из Даурии, категорически запретив появляться там впредь. Об этом пишут уже современные исследователи Б. П. Полевой, Ч. М. Таксами.

Историк и археолог А. Р. Артемьев подчеркивает, что новый, подлинно русский этап Албазина начался в 1665–1666 годах: сюда пришли 84 казака и крестьянина во главе с Никифором Романовичем Черниговским. По сути, это была «ватага беглых», пытавшаяся скрыться на Амуре после убийства илимского воеводы Л. А. Обухова. Свой поступок потом они объясняли так: «...за невозможное свое терпение, что он, Лаврентей, приезжая нам в Усть-Киренскую волость, жен их насильничал, а животы их вымучивал». Черниговского и еще семнадцать человек заочно приговорили к смертной казни, так что спасительный вариант был только один: бежать на Амур. Здесь беглецы поставили на месте Албазинского городища острог, а потом принялись собирать ясак с местного населения и отправляли его исправно в Москву. Успехи в пополнении царской казны оказались столь ощутимы, что в 1672 году сибирские власти обратились к государю с просьбой о помиловании албазинцев. Просьба была удовлетворена. В том же году вышел царский указ: «В день святого ангела великого государя всея Руси повелеваем сжечь грамоту нашу о казни вора и грабителя Никифора Черниговского со товарищами. Воров тех милуем, и надобно их сыскать и отныне ворами не злословить, осыпать почетом и наградами. Никифора Черниговского именем нашим, великого государя всея Руси, ставим приказчиком Албазина, а рать его именуем русским воинством царским и шлем жалованье две тысячи серебром».

Представить, как выглядел в то время Албазин, в какой-то мере помогает «Росписной список Албазинского острога, составленным сыном боярским Семеном Вешняковым по принятии его прикащика Никифора Черниговского» от 1674 года: «И я, Семен, принял острог с нагородней покрыт тесом, а в остроге башен две по углам от Амура реки, под теми башнями избы, верхи шатровые, покрыты тесом, а третья башня Приказ; сверху Приказу чердак караульный покрыт тесом, а в остроге колодезь на водолейке да амбар Воскресенский, в надолбах часовня...». Неподалеку от Албазинского острога стали селиться крестьяне и возделывать землю, и этот факт подтверждает закрепление русских на Амуре, их желание жить здесь. В 1680 году под стенами Албазина было уже 35 «жилецких двора». Причем земледелие развивалось так активно, что в 1681 году нерчинский воевода Ф. Д. Воейков закупил здесь хлеба для уплаты жалованья служилым людям, а потом из казенных запасов города выделили еще 100 пудов муки для Аргунского острога.

Археологические раскопки на территории Албазина позволяют понять, чем были наполнены дни жителей первого русского города на Амуре. Историк и археолог А. Р. Артемьев, под руководством которого в 1989 году работал Амурский археологический отряд института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, приводит интересные факты. Албазинцы в основном сеяли рожь (именно ее неоднократно находили при раскопках), а кроме того, пшеницу, ячмень, овес, горох, коноплю и репу. Зерно мололи на двух водяных мельницах в Спасском монастыре, причем известно, что излишки муки монахи продавали в Нерчинск. Развивалось и огородничество, что подтверждают сохранившиеся следы огородных грядок ниже Албазинского городища по течению реки. Артемьев подчеркивает, что во многом именно благодаря успехам земледелия к 80-м годам XVII века Верхнее Приамурье оказалось более заселенным, чем Забайкалье. Поток переселенцев в Даурию, и особенно беглых, в конце 1670-х годов был так велик, пишет Артемьев, что сибирская администрация, чтобы хоть как-то его уменьшить, была вынуждена поставить в 1678 году на реке Лене, в устье Олекмы заставу.

Албазинцы промышляли охотой и рыбалкой (при раскопках найдены остроги, крючки, каменные грузила, берестяные поплавки), а главным ремеслом стало кузнечное. Кузнецы были людьми «служилыми» и главным образом выполняли государственные заказы. Археологи обнаружили множество кузнечных изделий, среди которых топоры, ножи, наконечник копья, наконечники стрел, наконечники шомполов для чистки оружий, а также множество мелочей, предназначавшихся для жителей Албазина: кольца, пряжки, гвозди, цепи, подковки для сапог. Еще славились албазинские резчики по дереву. Сохранился документ, в котором городской приказчик сообщает в Нерчинск, что за постройку двух плоскодонных судов-дощаников плотнику заплатили «два сорока соболей и сорок пудов хлеба».

Албазин стал настоящей казачьей вольницей. Казаки признавали себя подданными государя, а вот по отношению к администрации в Нерчинске проявляли полную независимость. Мощь этого города была столь ощутимой (историки не пришли к единому мнению о численности жителей Албазинского уезда, цифра колеблется от 300 до 800 человек), что в 1682 году московское правительство, понимая важность закрепления русских на Амуре, учредило в Албазинском остроге воеводство, а первым воеводой назначило сотника Алексея Толбузина. У нового воеводства появился герб с изображением одноглавого орла с распростертыми крыльями. Воинственная птица в правой лапе держала лук, в левой — стрелу острием вниз. Все важные документы скреплялись серебряной печатью, где изображен тот же орел и сделана круговая надпись: «Печать великих государей Сибирские земли Албазинского острогу». До самых последних дней Албазина, которые по условиям Нерчинского договора завершились его разрушением, печать была в употреблении. Сегодня она хранится в Государственном Эрмитаже.

«Един за единого, голова в голову»

Размеренная крестьянская жизнь сменялась напряженными периодами, когда жителям острога приходилось выдерживать осады маньчжурских войск, поэтому острог укрепляли и перестраивали. Как пишет Н. П. Крадин, испытанию подверглись не только ратное умение, отвага и выдержка русских казаков, но и сама крепость, ее способность выдерживать осаду, штурм и огонь артиллерии неприятеля.

Маньчжуры относились к русским поселенцам на Амуре агрессивно, и албазинцы понимали, что опасность может наступить в любой момент. В 1683 и 1684 годах неприятель активно готовился к осаде Албазина, захватывая в плен казаков, чтобы получить от них информацию о состоянии крепости. Причина вытеснения русских людей понятна: положение Албазинского острога с каждым годом все больше укреплялось, некоторые даурские и эвенкийские князья переходили на российскую сторону, а это означало, что их уже не обложить данью. С другой стороны, казачья вольница тоже не всегда вела себя мирно, совершая самовольные набеги на маньчжурские территории. Причем обиды на русских были давними. Еще в 1670 году в Нерчинск к сыну боярскому Д. Аршинскому приехали маньчжуры с жалобой на албазинцев за их походы в низовья Амура. Нерчинскому приказчику ничего не оставалось, как запретить казакам самовольные вылазки и доложить об этом в Москву.

Непростое это дело — управлять казачьей вольницей. «Бурные и своевольные казаки часто выходили из повиновения воеводам: не слушали посылаемых от них грамот и наказов, в которых запрещалось с „китайскими людьми заводить ссоры“, они не стеснялись творить всякие обиды и насилия не только над инородцами и китайцами, но даже и над своими русскими поселенными у Албазина пашенными крестьянами. (...) Но особенно обижали и разоряли казаки китайцев, к которым подчас проявляли даже большую жестокость. Крестьяне рассказывали воеводе Воейкову следующее: „...в нынешнем же 1682 году, перед Филипповым заговеньем дней за пять или за шесть о Михайлове дни, Албазинские казаки на монастырской на верхней заимке заманили-де в зимовье китайских промышленных людей двадцать человек, а заманя, и в том зимовье сожгли; а что-де с ними китайскими промышленными людьми были кони и запас, и то-де взяли все к себе Албазинские казаки“. Китайский отряд, к которому принадлежали китайцы, сожженные казаками, стоял за хребтом недалеко от Албазина и немедленно после этого снялся и ушел в Маньчжурию. Само собой разумеется, что подобная жестокость казаков не могла не настраивать китайцев весьма враждебно против русских на Амуре». (Н. З. Голубцов. История древняго города Албазина).

В 1683–1684 годах маньчжурское войско разгромило Верхозейский, Долонский и Селенбинский остроги и ясачные зимовья на Зее, часть населения погибла в стычках, часть была уведена в плен в Пекин. Китайский император Кан Си направлял в Албазин грамоты с требованием сдать город. 7 июня 1684 года к Албазину на лодках подошло маньчжурское войско, казакам вновь предлагали сдаваться и обещали при этом благосклонность императора, но албазинцы не ответили. 12 июня началась осада русской крепости, которую город выдержал, но потерял при этом больше 100 человек убитыми, ранеными и пленными, а стены и башни крепости серьезно пострадали от маньчжурских пушек. Когда у защитников Албазина закончились боеприпасы, они стали отбиваться камнями. Воевода Толбузин, понимая безнадежность ситуации, вступил в переговоры с маньчжурами, выставив при этом главное требование: все жители города и гарнизон должны беспрепятственно уйти в Нерчинск. Так и случилось: 23 июня люди покинули стены крепости и отправились в путь «с великою нужею», питаясь «кореньями и травами» и прибыли в Нерчинск «наги и босы и голодны».

Нерчинский воевода Власов, не желая мириться с потерей Амура, приказал только что прибывшим сюда воеводе Толбузину и московскому полковнику Афанасию Бейтону готовиться в обратный путь. Но сначала туда отправили 70 казаков-разведчиков на легких стругах, которые вернувшись, доложили: Албазин разрушен, все русские поселения сожжены, а вот посеянный хлеб стоит на корню. В августе отряд из 677 человек во главе с Бейтоном и Толбузиным, вооружившись пятью медными и тремя железными пушками, направились в Албазин. Казаки убрали хлеб, а потом занялись восстановлением разоренного острога. Они сделали вал шестиметровой высоты из дерна, глины и дерева, пишет Г. С. Новиков-Даурский, построили дом для воеводы и еще несколько домов за стенами крепости.

Зима прошла относительно спокойно, весной засеяли пашни, но хлебу в этот раз вызреть не пришлось. В июле 1686 года под стенами Албазина появилось 8-тысячное маньчжурское войско — пехота и конница. Силы неравные: 40 пушек у маньчжуров и 8 у русских, а численность обороняющихся немногим больше 800 человек. Тем не менее казаки готовились дать отпор. Они сожгли неубранный хлеб и все строения за стенами острога, внутри крепости соорудили землянки и поклялись «ради за великих государей умереть», а крепости не сдавать.

«Маньчжуры, окружив городок, оградили свои позиции частоколом, а на него навалили много срубленных деревьев. Частокол казаки сожгли, стреляя по нему калеными ядрами, а наваленный сырой лес взорвали из подкопа. Тогда противник соорудил вокруг острога земляной вал и поставил на него 30 пушек. Вначале маньчжуры ограничивались пушечной стрельбой по острогу, а 1 (11) сентября двинулись на штурм, но были отбиты с большими потерями» (Г. С. Новиков-Даурский. Историко-археологические очерки).

«Засев за стенами деревоземляной крепости, небольшой, всего в несколько сотен защитников, гарнизон смог в конечном итоге удержать Албазин, противопоставив свою стойкость, скрепленную клятвой „един за единого, голова в голову“, многократно превосходящим силам маньчжуров» (Н. П. Крадин. Русские остроги на Амуре).

Осада была изнурительной и продолжалась пять месяцев. Маньчжуры окружили острог земляным валом, а севернее возвели раскат высотой 15 метров и обстреливали город из пушек. С южной стороны они пытались с той же целью соорудить башню, но албазинцы первую сожгли, а построенную заново разрушили подкопом. Пытаясь уничтожить северную батарею маньчжуров, отчаянные головы несколько раз совершали смелые вылазки из осадной крепости. Когда воевода Толбузин получил смертельное ранение, командование острогом принял Бейтон.

30 ноября 1686 года маньчжурские военачальники получили распоряжение императора прекратить осаду русской крепости. Это было связано с тем, что в Пекин из Москвы прибыли гонцы с сообщением о намерении России вступить в мирные переговоры. К этому времени войска неприятеля тоже испытывали серьезную нужду, от голода и болезней умерло более полутора тысяч человек, но все же выполнить высочайший указ им не удалось. Наступали морозы, маньчжурские суда сковало льдом, и войска были вынуждены оставаться на месте. При этом они не позволяли албазинцам покинуть крепость, и осада Албазина сменилась блокадой. В мае 1687 года река освободилась ото льда, маньчжуры отступили на четыре версты (6 км) и снова заняли боевые позиции, не давая русским никакого шанса посеять хлеб.

Положение в осажденной крепости было очень тяжелым. В декабре 1686 года из 826 албазинцев в живых оставалось 150 человек. Мороз, голод, раны, цинга настолько ослабили их, что караульную службу могли нести только 30 мужчин и 15 подростков. К весне следующего года уцелевших осталось 66 человек.

Был ли то со стороны маньчжуров хитрый ход или искреннее желание помочь русским, но «они прислали даже узнать, не потребуется ли для больных доктор и лекарства, и, вообще, не нуждаются ли в чем русские? — повествует Н. З. Голубцов в книге «История древняго города Албазина. — Считая не без основания такое расположение подозрительным, Бейтон отвечал, что больных у него, слава Богу, нет, а чтобы показать врагу, какое у него довольство в съестных припасах, велел испечь огромный, весом в пуд, пирог и послал в китайский стан...» Это произошло на Пасху, и китайские воеводы пирог «приняли с честию».

Трагические страницы Албазина. Бейтон не решался хоронить умерших собратьев без православного обряда отпевания. Если среди осажденных и был священник, то он, судя по всему, ушел в мир иной. В сообщении нерчинскому воеводе Власову Бейтон писал: «И те умершие люди похоронены в городе в зимовьях поверх земли без отпеву до твоего рассмотрения. А ныне я с казаками живу во всяком смрадном усыщении. А вовсе хоронить без твоей милости и приказу дерзнуть не хощу, чтоб, государь, в прегрешении не быть. А хоте, государь, ныне и благоволишь похоронить, да некем подумать и невозможно никакими мерами». Этот документ цитирует в своем исследовании «История и археология Албазинского острога» А. Р. Артемьев. Результаты археологической экспедиции, проходившей под его руководством, позволили реконструировать события тех дней.

"Похоронить этих павших албазинцев достойным образом возле церкви Воскресения, где в остроге находилось кладбище, А. И. Бейтону так и не удалось. Страшное свидетельство тяжелейшей для албазинцев последней осады города было открыто при археологических исследованиях острога. В 1991 г. нами была найдена, а в 1992 г. изучена братская могила защитников крепости, в которую превратилась небольшая полуземлянка. В слое зафиксированы остатки нескольких плах от кровли полуземлянки. На глубине 0,5 м были обнаружены первые человеческие черепа и кости, которые ниже лежали сплошным слоем толщиной до 0,3 м. Человеческие скелеты заполняли всю землянку, за исключением небольшого пространства перед устьем печи, расположенной в ее северо-западном углу. Несомненно, что тела первоначально были аккуратно уложены головами на запад. Однако затем они долго лежали открытыми, пока кровля полуземлянки не рухнула.

Судя по количеству черепов, в помещении находилось 57 тел. Все они были положены одетыми. Об этом свидетельствуют находки 40 бронзовых пуговиц, а также фрагменты шерстяной вязаной ткани и ткани с нашитыми на нее бусинами. Только один-единственный мужчина был положен в полуземлянку в гробу. Совершенно очевидно, что он был первым из тех, кто нашел здесь последний приют. Гроб был поставлен на полу у северной стены помещения и позже заложен сверху телами остальных погибших. Отсутствие гробов у других покойных объясняется крайним дефицитом дерева в осажденной крепости и истощением сил у ее защитников. Плохая сохранность черепов и тазовых костей скелетов не позволила нам произвести их точное половозрастное определение. Тем не менее, несколько черепов были совершенно очевидно детскими. Кроме того, среди погребенных было около 10 женщин, о чем свидетельствуют 18 единичных и серийных находок пастовых, стеклянных и сердоликовых бус, а также фрагмента косички из черных волос. Подавляющее большинство открытых тел принадлежало русским казакам. Однако среди женщин были представительницы даурского и эвенкийского населения, фиксируемые по упомянутой косичке, фрагменту ткани, обшитой одекуем (бисером), и телу, завернутому в бересту, — чертам, традиционно характерным для аборигенов Верхнего Приамурья. Среди тел, лежавших в открытом нами помещении, были обнаружены три раздавленных упавшей кровлей горшка, по-видимому, с поминальной кутьей.

Помимо перечисленных предметов в полуземлянке были найдены 25 нательных крестиков — 22 бронзовых и три серебряных, один из которых штучной работы инкрустирован золотом; 40 бронзовых и оловянных пуговиц, три ножа, два железных топора, багор, острога, железное и бронзовое кольца от ремней, обломок жернова, точильный камень, фрагмент берестяного туеска и серебряная копейка царя Федора Алексеевича 1680 г. Совершенно очевидно, что открытая нами полуземлянка была одной из тех земляных изб, которые возвели осенью — весной 1685–1686 гг. служилые и промышленные люди в ожидании новой осады Албазина«. (А. Р. Артемьев. История и археология Албазинского острога).

В августе 1689 года в Нерчинске был подписан мирный русско-китайский договор. Его первая статья утверждала границу между двумя государствами по реке Аргуни, от караула Абагайтуй до устья, затем по реке Шилке — от ее устья до впадения реки Горбицы и от истоков Горбицы «по самых тех гор вершинам, даже до моря протяженным». Албазин при таком раскладе оказался на чужой территории. Третья статья Нерчинского договора гласила: «Город Албазин, которой построен был с стороны Царского Величества, разорить до основания, и тамо пребывающие люди со всеми при них будущими воинскими и иными припасы да изведены будут в сторону Царского Величества...». Афанасий Бейтон получил «наказную грамоту»: он должен был «город Албазин разорить и вал раскопать без остатку», людей, оружие, припасы, имущество и печать воеводства вывезти в Нерчинск, а «строение деревянное, которое есть в Албазине, велеть зжечь, чтоб никакова прибежища не осталось». Россия уступила свои права на Амур.

В свою очередь маньчжурская сторона отказалась от притязаний на русское Забайкалье (Нерчинский и Верхнеундинский уезды) и заверила, что не будет возводить никаких строений на месте бывших русских острогов. Так обширная территория, простирающаяся к востоку от реки Зеи и до бассейна реки Уды, осталась неразграниченой «до иного благополучного времяни». Приамурье превратилось в безлюдный край.

Через два столетия русский мореплаватель Г. И. Невельской написал: «Потомство с признательностью сохранит имена их, дошедших до нас в сибирских повествованиях, потому что они первые проложили путь по неизвестной реке, открыли существование неизвестных до того времени народов и ... уже своим водворением на ее берегах доставили России неоспоримое право к возвращению этой страны».

Новый виток истории русского Албазина начался в середине XIX века, когда Приамурье вошло в состав Российского государства. Неподалеку от старого городища возникла казачья станица с тем же именем.

«Пресвятая Богородица, спаси нас...»

В 1665 году на Амуре появилась богородичная икона «Слово Плоть Бысть». Ее привез иеромонах Гермоген, прибывший в острог (по другим сведениям приведенный силой) вместе с беглым атаманом Черниговским, основателем казачьей вольницы. Беглые преступники не решались идти в далекие земли без духовного окормления и поддержки. По своей ли воле шел старец на Амур или нет, в любом случае он выполнял свой священнический долг.

К тому времени иеромонах Гермоген уже немало сделал для православного просвещения Прибайкалья, основав в 1663 году Усть-Киренский Свято-Троицкий монастырь. Его стараниями в 1671 году в четырех километрах от Албазинского острога вверх по течению Амура появился Спасский монастырь — первый в Приамурье. Возводили его всем миром. Большую часть средств выделили казаки, и они же помогали его строить. Монахи ходили «по миру с иконою», и крестьяне тоже вносили свою лепту в создание святой обители. Главной святыней Спасского монастыря стала икона «Слово Плоть Бысть». Позднее по другую сторону Албазина, в одной версте вниз по Амуру, игумен вместе с братией устроил пустынь с церковью, разбив здесь же пашню. В Спасском монастыре подвизались всего четыре монаха, и на жизнь они зарабатывали тем, что мололи зерно для албазинцев или выполняли кузнечные работы.

Со временем Спасский монастырь стал духовным и культурным центром Албазинского воеводства. Игумен Гермоген сформировал здесь одну из первых на Дальнем Востоке библиотек. Согласно описи имущества албазинских храмов (в городе со временем возвели церковь Воскресения Христова с приделами Богородицы Владимирской и Архангела Михаила, а на заимке на Лапкаевом лугу построили часовню Николая Чудотворца), которое в 1689 году из острога вывезли в Нерчинск, в Воскресенской церкви хранились Евангелие напрестольное, Евангелие толковое Воскресное, Минея общая, Святцы печатные, Псалтирь учительная, Псалтирь киевская и другие ценные книги, а в Никольской часовне — Псалтирь с возследованием, Пролог полугодовой, Апостол и Часовник.

В монастырских стенах была написана «Повесть о чудеси святых благоверных великих князей Всеволода и Довмонта, во святом крещении нареченных Гавриила и Тимофея псковских чудотворцев». Сохранился единственный список этого уникального произведения: он находится в Древлехранилище научной библиотеки Псковского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника.

В повести говорится о том, что казакам, отправившимся на Амур промышлять соболя, явились два воина на белых конях, в сверкающих доспехах, вооруженные луками и копьями. Назвавшись именами псковских святых Гавриила и Тимофея, они поведали изумленным казакам, что Албазин ждут суровые дни: крепость будет осаждаться маньчжурами, и русским людям придется ее защищать и отстаивать.

Предсказание сбылось. Албазин выдержал немало нападений, и всегда, за исключением последней осады, которая закончилась нашим поражением, в крепости находилась чудотворная икона Албазинской Божией Матери. Должно быть не раз обращались к ней албазинцы: «Пресвятая Богородица, спаси нас...»

В 1685 году Спасский монастырь был разорен и сожжен, такая же участь постигла близлежащие крестьянские поселения. Монастырская братия успела спасти Албазинскую икону и другие святыни и перенесли их в острог. О тяжелых днях этой осады уже говорилось. Остается лишь добавить, что воевода Толбузин, решив пойти на переговоры с противником и выставив требование, по которому албазинцы могли беспрепятственно покинуть острог и вернуться в Нерчинск, сделал это по совету мудрого старца Гермогена. Часть албазинцев маньчжуры склонили на свою сторону, и они ушли в Пекин. Вместе с ними на чужбину отправился священник Максим Леонтьев. И опять же, говорят некоторые исторические источники, увели его силой. Отец Максим взял с собой чудотворную икону святителя Николая и часть церковной утвари, основав в будущем в Поднебесной православную общину.

Иеромонах Гермоген ушел из Албазина вместе с основным отрядом. Как и двадцать лет назад, он нес святую икону, только теперь она покидала берега Амура. Старец направлялся в Усть-Киренский Троицкий монастырь и по дороге оставил святыню в Сретенске. Там икона Албазинской Божией Матери хранилась до 1854 года. Ею благословили флотилию, которая отправилась в сплав по Амуру во главе с генерал-губернатором Восточной Сибири Н. Н. Муравьевым. Через пять лет чудотворную икону привез в Благовещенск и подарил местной епархии епископ Иннокентий (Вениаминов). Она и по сей день находится в Благовещенском кафедральном соборе.

Албазинская икона Божией Матери относится к иконографическому типу «Знамение». Название иконы «Слово Плоть Бысть» («И слово стало плотью») — это строка из Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог... И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины» (Ин 1. 14). Второе свое название — Албазинская — она получила по названию русского города-крепости, став для его жителей духовной опорой и прославившись многими чудесами. Сегодня перед этой иконой молятся о помощи в семейных нуждах, о даровании семейного счастья, чадородии.

В Хабаровске в Градо-Хабаровском Успенском соборе находится список этой чудотворной иконы. Он был сделан в 1897 году и пожертвован храму его старостой Василием Плюсниным. Когда в 1930-х годах храм разрушили, икона бесследно исчезла. Ее обретение произошло спустя семьдесят лет: выяснилось, что тогда, в страшных тридцатых, кто-то заботливой рукой спрятал образ за стеллажами в хранилище Гродековского музея и таким образом спас. Албазинская икона Божией Матери стала одной из самых почитаемых в Успенском соборе, а несколько лет назад произошло настоящее чудо. Ее лик, очень сильно потемневший от времени, вдруг стал обновляться, ярко обозначились контуры Богородицы и Младенца.

В прошлом году, когда Россия праздновала 60-летие со дня окончания Второй Мировой войны, древняя албазинская святыня совершила торжественное шествие по Дальнему Востоку. Крестный ход начался с Хабаровска, куда чудотворная Албазинская икона Божией Матери «Слово Плоть Бысть» прибыла из Благовещенска в сопровождении управляющего Благовещенской и Тындинской епархией архиепископа Гавриила и епархиального духовенства. В Свято-Преображенском кафедральном соборе — главном храме дальневосточной столицы — в течение трех дней перед образом служились молебны, а потом заступница дальневосточных рубежей продолжила свой путь.

Агриппина Дорохина, хранительница памяти

Когда Н. З. Голубцов в 1902 году опубликовал свою «Историю древняго города Албазина», он сделал важную пометку: «Издание на пользу Комитета по сооружению памятника в ст. Албазинской на Амуре». Свой труд, посвященный «славной и удивительной эпопее первого занятия Амура» русскими людьми, автор завершил на высокой ноте: «Благодарное потомство решило увековечить славное прошлое Амура сооружением в Албазине памятника воеводе Алексею Толбузину, подполковнику Бейтону и остальным героям, мужественно, с ничтожными силами, 200 лет назад защищавшим русский город и русское дело на Амуре. (...) В октябре 1898 года Высочайшею волею Державнаго Вождя русского народа разрешен повсеместный в Империи сбор добровольных пожертвований на сооружение этого памятника. ...и видится нам: близок уже день, когда от добровольной лепты всего русского народа, всей Руси великой на берегах Амура вознесется к небу монумент, увековечивающий незабвенные подвиги ея славных сынов, на том самом месте, за которое они сражались, проливали кровь и полагали на брани живот свой».

К сожалению, этого не случилось. Почти через сто лет, когда Россия была уже совершенно иной, историческую справедливость восстановила Агриппина Николаевна Дорохина. Она преодолела невероятные трудности и, не найдя понимания у местных чиновников, дошла до Верховного Совета СССР, убедив высшие круги в необходимости сохранить русскую историю на Дальнем Востоке. Так в 1974 году в Амурской области, Сковородинском районе, в селе Албазино на улице Школьной появился Музей истории освоения Приамурья — филиал Амурского областного краеведческого музея имени Новикова-Даурского. Первым директором стала Агриппина Дорохина, потомственная казачка из известной династии Суриковых.

Албазино — родина Агриппины Николаевны, здесь она родилась в 1911 году. Ее дед, Андрей Ермолаевич Суриков, приехал в Амурскую область в 1857 году, от него и пошла дальневосточная ветвь их фамилии. Суриковы — самая распространенная в Албазине фамилия, а почти половина современных жителей этого амурского села потомки первых русских переселенцев на Амуре. Рассказы и легенды о русской крепости Албазин Агриппина Дорохина слышала еще от своей бабушки Варвары Прокопьевны Суриковой, позднее стала их записывать, а к 350-летию русского Албазина издала книжку «Албазинская станица».

Агриппина Николаевна окончила педагогический техникум, всю жизнь проработала в родном селе учительницей истории и географии, а попутно вела краеведческий кружок. Первые археологические находки, связанные с основателями Албазинского острога, она обнаружила случайно. Вместе с детьми сажала тополя, и под слоями земли наткнулась на пушечные ядра, фрагменты глиняной посуды. Даже зерно сохранилось, правда, почерневшее за столетия. Артефакты стали первыми экспонатами сельского краеведческого музея, а поиски продолжились.

В те годы музейные фонды помогали формировать почти все жители села, а научное описание экспонатов, их датировку делали историки и археологи. Агриппину Дорохину не устраивал формат стандартного музей с потускневшими от времени экспонатами, и она сделала все, чтобы на месте бывшего Албазинского острога появился музей под открытым небом «Казачье подворье XIX века». Это изба с предметами быта, амбар, кузница, станок для ковки лошадей, баня и другие постройки. В конце 1980-х вблизи от исторического вала XVII века построили новое здание музея. Агриппина Николаевна ушла на пенсию, но музей не оставила. Работала смотрителем, дворником... Словом, все время была рядом. В 1999 году Агриппину Николаевну наградили орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени. Ей был отпущен 91 год, в 2002-м хранительница истории древнего Албазина ушла из жизни.

А в Албазино уже несколько лет проходят Дорохинские чтения. В 2011 году состоялась четвертая конференция, и посвятили ее 100-летию со дня рождения Агриппины Дорохиной. Организаторы подготовили передвижную выставку «Хранительница албазинской истории», где свое место нашли личные вещи, дневники и тетрадки Агриппины Николаевны, куда она записывала легенды и предания от своей бабушки Варвары.

Жители нынешнего Албазина говорят о своей землячке как о легенде. А ведь это правда: стойкость и упорство потомственной казачки действительно легендарные. Несколько лет назад художник Виталий Дроздов написал ее портрет, который так и назвал: «Хранительница мужества. Агриппина Николаевна Дорохина».

Елена ГЛЕБОВА
Иллюстрации из архива ДВГНБ Хабаровской духовной семинарии, книги «Албазинская святыня: Книга об истории Албазинской иконы Божией Матери «Слово Плоть Бысть», фотоальбома «Поселения на берегах Охотского моря», книги «Живописная Россия» (фонд редких изданий ДВГНБ)

Источники

1. Албазинская святыня: Книга об истории Албазинской иконы Божией Матери «Слово Плоть Бысть». — Благовещенск, 2003.
2. Артемьев А. Р. История и археология Албазинского острога. — Русские первопроходцы на Дальнем Востоке в XVII — XIX вв.: Историко-археологические исследования. Том 2. Под ред. А. Р. Артемьева. — Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН. — Владивосток, 1995.
3. Васильев Юрий. Так где же искать Ачанский городок?//Дальний Восток. — 2003. — № 5.
4. Голубцов Н. З. История древняго города Албазина — Благовещенск: типография т-ва Д. О. Мокин и Ко, 1902.
5. Дубинина Н. И. История освоения Дальнего Востока России в XVII — начале XX вв. — Изд-во Дальневосточного государственного гуманитарного университета. — Хабаровск, 2007.
6. Кабузан В. М. Как заселялся Дальний Восток: вторая половина XVII — начало XX в.). — Хабаровск: Хабаровское книжное изд-во, 1973.
7. Крадин Н. П. Русские остроги на Амуре // Дальний Восток. — 1997. — № 2.
8. Новиков-Даурский Г. С. Историко-археологические очерки. Статьи. Воспоминания. — Благовещенск: Амурское книжное изд-во, 1961.
9. Павлик Валерий. Долгий путь на Амур: Ерофей Хабаров и его «войско». — Хабаровский краевой благотворительный общественный фонд культуры, 2004.
10. Ульяницкий Л. Г. Албазин и Албазинцы. — Типография Канцелярии Приамурского Ген.-Губ. — Хабаровск, 1913.