Словесница Искусств

Оккупация Квантунской армией в 1931 году северо-восточных провинций Китая расценивалась в Японии как начало реализации военно-стратегических планов создания «сопроцветания Великой Восточной Азии». Оккупированной Маньчжурии, насчитывавшей в середине 1930-х годов 34,2 миллиона человек, отводилась важная роль плацдарма в планировавшейся войне против СССР, который рассматривался препятствием в достижении геополитических задач. В Маньчжурии находилось 150 тысяч японских граждан, и доля их постоянно росла. Согласно принятому правительством Японии в 1936 году плану колонизации Маньчжурии, рассчитанному на 20 лет, предполагалось переселить сюда 5 миллионов японцев. Японский капитал ускоренными темпами внедрялся в маньчжурскую экономику, и к концу 1930-х годов на его долю приходилось уже 82 процента компаний, действовавших в регионе.

С присущей японцам деловитостью командование Квантунской армии занималось «государственным и политическим строительством», в результате которого в Маньчжурии появилось несколько своеобразных государственных и общественно-политических структур. Прежде всего, провозгласили создание государства Маньчжоу-Го (Маньчжоу-Ди-Го), во главе которого японцы поставили извлеченного из небытия бывшего китайского императора Пу И. Под диктовку командующего Квантунской армией он подписал тайное обязательство, согласно которому в правительстве империи государственный секретарь и помощники всех министров назначались и увольнялись командованием армии. Японскому правительству позволялось содержать на территории Маньчжурии свою армию неограниченной численности, ему же передавались для эксплуатации все пути сообщения. В разработке ископаемых богатств, в развитии промышленности предусматривалось обязательное участие японского государственного и частного капитала в размере 50 процентов. В случае войны Маньчжоу-Го брала обязательство участвовать в военных действиях в качестве союзника Японии. Подписанный 15 августа 1933 года японо-маньчжурский договор был тайно ратифицирован. По замыслу японских военных властей провозглашение Великой Маньчжурской империи должно было успокоить мировую общественность и придать видимость легитимности нахождения на ее территории Квантунской армии. Одновременно с марионеточным государством командование Квантунской армии создало «общество согласия и мирного сотрудничества народов» — Кио-Ва-Кай, призванное убедить подданных Маньчжурской империи в том, что «Ниппон и Маньчжоу-Го — оба государства связаны священным союзом и духовно представляют собой одно тело». Так говорилось в изданной в 1935 году брошюре «Что такое Кио-Ва-Кай?». Антикоммунистическая направленность этой организации носила откровенно воинствующий характер. Коминтерн и компартия объявлялись «заклятыми врагами мировой справедливости». Граждане Маньчжоу-Го «не должны допускать в страну ни слова красной пропаганды, должны уничтожить коммунистов до последнего человека». При этом имелись в виду как советские, так и китайские коммунисты. Президентом организации являлся премьер-министр. Главный пост на правах высшего советника принадлежал командующему Квантунской армией. Идеалом общества провозглашалось такое его состояние, когда вне этой организации не останется ни одного человека. Опираясь на общество, японские военные власти установили полицейский надзор за населением империи, сделали шаг к реализации лозунга «Азия под одной крышей», разумеется, японской.

Помимо китайцев в Маньчжурии существовала такая категория населения, которая не могла не привлечь пристального внимания японских властей. Это эмигранты из России, в отношении которых у японцев были самые серьезные намерения — использовать их в реализации своих широкомасштабных военно-стратегических планов. Часть их составляли старожилы, те, кто строил и обслуживал Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД) до 1917 года. В основном это были благополучные, состоятельные люди. После поражения Белого движения в Сибири и на Дальнем Востоке в Маньчжурию хлынула волна беженцев из России, судьба которых сложилась по-разному. Понижение социального и экономического статуса преобладающего большинства изгнанников, значительное сужение поля реализации общественной активности, груз прежних партийных пристрастий и другие факторы делали российскую эмиграцию во многом неспособной к консолидации. Правда, существовало несколько военных и политических объединений, профессиональных, корпоративных, национальных, благотворительных и других организаций.

В отличие от состава российской эмиграции в странах Западной Европы в Маньчжурии существовала и такая категория выходцев из России, как советские граждане. Они в основном обслуживали КВЖД, которая до 1935 года находилась в паритетном владении СССР и Китая. Почти десятилетие в Харбине располагались советская администрация железной дороги, советские учреждения и торговые организации, где существовали большевистские партийные организации, отмечались советские праздники, велась советская пропаганда.

Японская военная миссия в Харбине (ЯВМ, в 1934 года ей присваивается наименование главной) действовала испытанным способом. Ее начальник предложил объединить российскую эмиграцию под эгидой специального органа, который формально был бы самостоятельным и решал проблемы россиян, а фактически целиком подчинялся японским властям. Под руководством майора Акигуса, сотрудника миссии, было проведено несколько совещаний с представителями таких влиятельных эмигрантских объединений, как Союз казаков Дальнего Востока (генерал А. П. Бакшеев), «Легитимисты» (генерал В. А. Кислицын), Русская фашистская партия (К. В. Родзаевский). На них были обсуждены устав будущей организации, ее название, кандидатуры руководителей. Планировалось, что председателем станет бывший генерал-губернатор Приамурского края, шталмейстер, пользовавшийся авторитетом среди россиян Н. Л. Гондатти. Но неожиданно он отказался. Для придания в глазах широких эмигрантских масс привлекательного облика организации на должность председателя назначается не состоявший в эмигрантских политических организациях генерал В. В. Рычков, который от имени группы эмигрантов возбудил ходатайство перед властями Маньчжоу-Го о разрешении организовать Бюро по делам российских эмигрантов. При этом преследуемые японцами военно-политические цели, конечно, остались за кулисами, а на сцене состоялось почти демократическое действо, сулившее эмигрантскому населению защиту и помощь. Указом министра внутренних дел Маньчжоу-Го от 28 декабря 1934 года разрешалось открыть Бюро по делам российских эмигрантов (БРЭМ). Согласно уставу Бюро являлось административным учреждением Маньчжурской империи. В его задачи входило руководство общественной деятельностью различных организаций и отдельных эмигрантов, защита их правовых и культурных интересов; согласование и урегулирование вопросов, возникавших между различными организациями и отдельными эмигрантами; представление правительственным органам проектов по вопросам улучшения жизни российской эмиграции и поддержание справедливых ходатайств групп и отдельных лиц; ведение статистического учета эмигрантского населения.

Но создание Бюро встретило сопротивление. Газеты опубликовали извещение, в котором говорилось, что «несмотря на усиленную пропаганду идеи о необходимости объединения и выгодности его для эмигрантского населения, имеются отдельные лица и небольшие группировки, которые не желают признавать руководство со стороны Бюро, не зарегистрировались в нем, пытаясь скрыть свое прошлое». В следующем извещении речь уже шла о том, что БРЭМ принимает решительные меры к выявлению «провокаторов, шептунов и опасных болтунов», которые вносили в среду эмигрантов раскол и вражду. Население оповестили о том, что оно вышло с представлением к «надлежащим властям о принятии самых строжайших мер воздействия» против «мерзких и опасных провокаторов и негодяев». Провокаторы «были выявлены, наказаны, многие постарались покинуть пределы империи». Для устрашения несогласных проводились аресты «вредителей и шпионов», распространявших коммунистические идеи и сеявших советофильские настроения среди русских эмигрантов. Газету «Новости Востока», представлявшую «некое иностранное государство», закрыли. Нескольких человек обвинили в шпионаже и осудили.

С самого начала Бюро создавалось как централизованная чиновничье-бюрократическая структура. Во главе стоял председатель, в ведении которого находились совет и канцелярия. Аппарат состоял из 1-го отдела — секретного (переселенческого), начальник генерал А. П. Бакшеев; 2-го — культурно-просветительского, начальник К. В. Родзаевский; 3-го — административного («разведывательно-контрразведывательного»), начальник Н. Р. Граси; 4-го — хозяйственного, начальник М. Н. Гордеев (Гордеев и Граси к тому же члены Дальневосточного союза казаков, руководимого Г. М. Семеновым). Бюро имело свои штампы и печать на маньчжурском и русском языках. Обзоры своей деятельности Бюро направляло руководству Кио-Ва-Кай, представитель которого к тому же являлся советником двух наиболее важных брэмовских отделов. При Бюро в качестве советника находился и представитель Японской военной миссии. Хотя тесная связь брэмовского руководства с миссией держалась в секрете и камуфлировалась отношениями с государственными службами Маньчжоу-Го, для большой части россиян она не являлась тайной. Под крышу Бюро удалось собрать все существовавшие объединения россиян. Сложнее обстояло дело с военными и казачьими соединениями. Эта задача решалась путем включения казачьих и военных начальников в руководящий состав Бюро. Вместе с тем они и Русская фашистская партия (РФП), с которыми японцы строили отношения напрямую, во многом действовали автономно.

Поскольку часть трудящегося населения находилась вне каких-либо корпоративных объединений, по подсказке советников Бюро задалось целью такое положение изменить, для чего инициировало оформление целого ряда корпоративных, профессиональных объединений с последующим их подчинением. Так при союзе торгово-промышленных служащих образуется секция мастеровых и рабочих, в которой надлежало зарегистрироваться всем мастеровым и рабочим из эмигрантов и маньчжурских подданных русской национальности. Всех эмигрантов, трудившихся в речном судоходстве, обязывали зарегистрироваться в обществе оунгарийских судоходцев. Оформились общество русского транспорта, союз служащих, союз печатников, союз работников искусства. Поскольку лица так называемых свободных профессий, в особенности артисты, не спешили входить в созданный союз, Бюро особо предупредило, что регистрация всех артистов обязательна, «уклонившиеся будут лишены выступлений на сцене». К тому же все эмигрантское население подлежало регистрации. Под «эмигрантским населением» понимались все лица, имевшие эмигрантский паспорт, а также русские по национальной принадлежности в возрасте свыше 17 лет, которые имели китайские и Маньчжоу-Го паспорта. Целями статистического учета эмигрантского населения являлось выяснение степени обеспеченности его заработками, определение количества специалистов различных профессий, а также выяснение политической и уголовной благонадежности всех эмигрантов. Очевидно, в последнем и состоял главный интерес японских властей. В октябре 1936 года газеты сообщили, что регистрация российских эмигрантов завершена. Зарегистрировалось около 150 организаций, включавших церковно-общественные, корпоративные, национальные, благотворительные, культурно-просветительские и другие организации. Каждому эмигранту выдавалась учетная карточка. Бюро намеревалось сноситься со всеми взятыми на учет эмигрантами при помощи особых уполномоченных, которые назначались во все учреждения и организации. Через них с каждого взимался положенный однопроцентный сбор с месячного заработка. Даже возникла идея о введении общеэмигрантского значка, воплощенная позднее.

Оставалась еще одна значительная категория эмигрантского населения, особо интересовавшая японские власти и не попавшая в списки, — молодежь. На заседании Бюро принимается устав российской молодежи, в котором объединение определялось как «национальный культурно-просветительский союз, учрежденный для объединения молодежи на основах религиозных, активного национализма, здорового русского быта и самодеятельности». По возрастному критерию оформляются три молодежных объединения. Общее руководство всей работой с молодежью было возложено на начальника 2-го отдела Родзаевского — самого молодого брэмовского руководителя (1907–1946), лидера фашистской партии, под контролем и высшим руководством президиума Бюро и неофициальным патронажем японских властей. Под притягательным для россиян девизом «общими устремлениями к единой цели возрождения Родины, Великой России» в сравнительно короткий срок удалось формально объединить выходцев из России. Тем самым был создан надежный канал для тотального контроля японских властей за российскими эмигрантами и их рекрутирования для выполнения «грязной» работы — организации диверсий и террора на территории советских Приморья и Приамурья.

Почти за десятилетие существования Бюро российских эмигрантов (1934–1945) оно пережило несколько реорганизаций. Брэмовский аппарат служащих год от года увеличивался, число отделов выросло до шести. Если число служащих в Харбине в начале 1935 года 140 человек, то в марте следующего года их уже было 215. По данным американского профессора Д. Стефана, автора книги «Русские фашисты. Трагедия и фарс в эмиграции 1925–1945», ежемесячная субсидия, выделяемая Японской миссией Бюро, составляла 3 300 долларов. Часть их шла на оклады брэмовских руководителей и служащих. Чтобы повысить их ответственность и дисциплинированность, вводились пронумерованные и закрепленные за каждым специальные значки для постоянного ношения на лацкане пиджака.

«В пределах возможного» Бюро поддерживало отношения с 12 своими отделами на местах (Трехречье, Хайлар, Цицикар и другие) и с их 20 представительствами. Созданные на местах отделения Японской миссии, по существу, подчиняли себе все местные отделения и представительства Бюро. Как подчеркивалось в одном из японских документов, «руководящий аппарат Бюро составлен из представителей различных, пользующихся доверием ниппонских военных кругов эмигрантских группировок». Действительно, брэмовский руководящий состав полностью оправдывал это доверие, согласовывая с Японской военной миссией все свои решения и акции вплоть до частных вопросов организации в Харбине танцевальных вечеров, гастролей, лотерей и т. д. Под бдительным контролем находились перемещения российских эмигрантов, которые в Бюро и в Японской миссии получали разрешения на поездки. Японцы контролировали не только выезд из Харбина, но и приезд в город родственников харбинцев из других городов.

Сменившему первого брэмовского начальника генералу А. П. Бакшееву, очевидно, не удалось наладить дружную работу аппарата. Происходили раздоры, проявлялись различные партийные пристрастия. В понимании стратегических интересов и задач все руководители являлись единомышленниками. При решении же тактических, оперативных и финансовых вопросов возникали серьезные трения, споры. В марте 1938 года Бакшеев покинул службу в Бюро «по причине расстроенного здоровья». Новым начальником стал генерал от кавалерии В. А. Кислицын (1884–1944) — офицер Российской императорской армии, участник трех войн, имевший боевые награды, в том числе орден Св. Георгия и Георгиевское оружие. При этом он сохранил руководство Союзом военных, благодаря чему произошло более тесное взаимодействие административного гражданского учреждения с военными структурами российской эмиграции.

В организации антисоветской пропаганды среди выходцев из России Бюро играло заглавную роль. Пропагандистскую работу непосредственно вел его 2-й информационно-агитационный отдел с подотделами культурно-просветительским и спортивным. В течение десятилетия его возглавлял К. В. Родзаевский. Чтобы придать антисоветской пропаганде всесторонний охват, он организовал «изучение СССР». С этой целью велась ежедневная запись информации хабаровского радио о положении в СССР и на советском Дальнем Востоке. Пристальное внимание уделялось советской прессе. Пока советские служащие работали на КВЖД, газеты можно было приобрести в Харбине без проблем. После того как СССР продал железную дорогу в 1935 году, читать «Правду» и «Известия» стало несколько труднее. К анализу советской прессы удалось привлечь преподавателей харбинских вузов, юристов, историков, экономистов, военных, священнослужителей. Среди них профессор Н. И. Никифоров, генерал В. А. Кислицын, присяжный поверенный В. Ф. Иванов и другие. В перечень проблем, подвергавшихся анализу, входили советские пятилетки, реконструкция промышленности, сельское хозяйство, техника и энергетика, финансы и внутренняя торговля, комсомол и компартия, Красная Армия и флот, литература и искусство, церковь, школа, Коминтерн и другие. По существу, выделенные проблемы касались почти всех важнейших вопросов политики советского государства и жизни общества, что свидетельствовало о сравнительно серьезном подходе к рассмотрению социально-политической жизни в СССР. Результаты аналитики регулярно докладывались широкой аудитории. В Механическом собрании Харбина доклады проходили под общим заголовком «Что происходит в СССР». Бюро издавало еженедельную газету «Голос эмигранта» (редактор А. П. Вележаев) и ежемесячный журнал «Луч Азии» (редактор В. Ф. Тарасов). На станции Пограничное издавалась еженедельная газета «На границе», которая предназначалась для распространения среди жителей советского Дальнего Востока. К тому же в многочисленных харбинских газетах публиковались как аналитические статьи, так и краткая информация о событиях в Советском Союзе, особенно в Дальневосточном крае.

Агитационно-пропагандистскую работу К. В. Родзаевский вел довольно напористо и во многом умелыми методами. Им готовились циркулярные письма и разнообразные информации, которые отправлялись в редакции газет и журналов Китая и западноевропейских стран. В 1935 году отдел подготовил 39 таких материалов, опубликованных в харбинских газетах «Наш путь», «Харбинское время», «Заря», «Рупор», «Шанхайская звезда», в парижском «Возрождении», берлинском «Новом свете» и других. Явно претендуя на роль главного идеолога российской эмиграции, Родзаевский выступал как ученый-государственник, теоретик русского фашизма, публицист и пропагандист. Он являлся автором таких публикаций, как «Государство Российской нации», «Учение о нации», «Критика Советского государства», «Библиотека фашистской партии», «Первый русский фашист — П. А. Столыпин», «Азбука фашизма». Обладая бойким пером, Родзаевский написал множество брошюр и листовок под общим заголовком «Паровоз компартии приближается к крушению». На судебном процессе в Москве в августе 1946 года он признавался: «Я работал дни и ночи». Судя по опубликованному письму К. В. Родзаевского И. В. Сталину и его же отчету о 20-летней антисоветской деятельности, носившим покаянный и саморазоблачительный характер, идеи русского фашизма представляли собой эклектическую мешанину воинствующего антисоветизма и откровенно националистических идей, реализация которых связывалась с победой Японии в войне против СССР. При этом в расчет была взята религиозность русского народа. Недаром фашистский девиз гласил: «Бог. Нация. Труд».

Газеты Харбина давали обширную информацию о политических процессах и расстрелах в Москве. Когда стало известно о расстреле маршала М. Н. Тухачевского, газета «Рупор» опубликовала воспоминания тех, кому довелось с ним служить. Бывшие однополчане писали о маршале как об исключительно храбром воине. Одновременно под крупным заголовком газета дала следующее сообщение о серьезной болезни Сталина. «Дни некоронованного владыки России сочтены. Тот, кто убивал, умирает». Руководитель БРЭМ вселял надежду: «Будем верить, что в этом году произойдут величайшие события в нашей, когда-то великой стране и не застанут нас в разброде».

Поддерживая отношения с эмигрантскими центрами Западной Европы, Бюро получало от них информацию и передавало ее в газеты. В 1937 году харбинские газеты дали подборку сообщений об одном из знаменитых процессов в Париже над известной русской певицей Надеждой Плевицкой, обвиненной в участии похищения руководителя РОВС (Русского общевоинского союза) генерала Е. К. Миллера. И хотя на суде не удалось доказать причастность НКВД к похищению генерала, большинство эмигрантов не сомневались в том, что это дело его «длинных рук».

Японские советники втянули брэмовских руководителей в антикоминтеровскую пропаганду среди русских эмигрантов, усилившуюся во второй половине 1930-х годов. С 1938 года Бюро ежегодно организовывало первого мая день антикоминтерна под лозунгами «Из Москвы — разрушение, из Токио — возрождение», «Хочешь вернуть Россию — становись в ряды антикоминтерна» и т. п. В программу входило проведение во всех храмах Харбина панихиды по жертвам коммунистического террора, устройство антикоминтерновских демонстраций, собраний в школах. Пропаганда пыталась убедить выходцев из России, что их будущее связано с Японией, с ее победой в войне против СССР. Кстати, центры российской эмиграции в Западной Европе уже к концу 1920-х годов сняли с повестки дня идею вооруженной борьбы против Советского Союза.

Одну из ведущих тем антисоветской пропаганды Бюро составляла критика атеистической политики Советского государства. Стоило Е. Ярославскому выступить в Москве в 1937 году с докладом об антирелигиозной пропаганде в СССР, как в Харбине в Механическом собрании собравшиеся слушали доклад «К чему привела потеря креста». Естественно, что вопросы перегибов и недомыслия в советской политике в отношении церкви и верующих, факты закрытия и разрушения храмов, массовые репрессии против священнослужителей являлись козырными картами в антисоветской пропаганде брэмовских руководителей.

В противоположность Советскому Союзу в Маньчжурии церковно-общественная жизнь переживала своеобразный подъем. Этому в немалой степени способствовало терпимое отношение японских властей к православию и верующим. Храмовые здания и церковноприходские организации были освобождены от всяких налогов, повинностей и сборов. В Маньчжурии имелось около 50 самостоятельных православных приходов и 3 монастыря. В самом крупном массиве русского населения, состоявшего в основном из казаков и крестьян Забайкалья, — районе Трехречья действовали 8 православных храмов, самый большой казачий соборный храм находился в центре района. В Харбине действовали 23 церкви, в том числе величественный Софийский собор, на линии КВЖД также располагалось множество церквей. Все церковные приходы обслуживали вполне подготовленные к священному делу священнослужители. Имелось два духовных учебных заведения — богословский факультет и духовная семинария. В Харбине много лет издавался журнал религиозно-нравственного содержания «Хлеб небесный». В 1938 году владыка Мелентий участвовал в Церковном соборе, проходившем в Югославии, где получил полномочия представителя Архиерейского Синода для всего востока Азии.

Широкой массе русских эмигрантов православная вера помогла сохранить высокие чувства памяти о вынужденно покинутой Родине, старой России, содействовала духовному единению русских изгоев. Особенно это проявлялось во время больших православных праздников, которые торжественно и многолюдно отмечались в Харбине и во всех русских поселениях. Вера в Бога помогла многим изгнанникам пережить трудности, лишения и горести беженского существования, духовно сохранить себя. Как правило, православные храмы вели огромную благотворительную деятельность. При них для бедноты существовали приюты, бесплатные столовые, детские учреждения. В этом контексте становится очевидным, что СССР с идеологией и политикой воинствующего атеизма многими воспринимался как чужая безбожная страна.

Лепту в негативный образ Советской России внесла и информация о трагической судьбе «возвращенцев». Дело в том, что после вынужденной продажи Советским Союзом своей доли в управлении КВЖД (дорога полностью оказалась в японских руках) среди лояльно настроенных к СССР железнодорожных служащих возникло движение за возвращение на родину. В результате несколько сот харбинцев, вернувшихся в СССР, погибли под катком массовых репрессий 1937–1938 годов.

В поисках работы и средств к существованию значительная часть русских эмигрантов в целом индифферентно относилась к антисоветской и антикоминтерновской пропаганде брэмовских руководителей. В сельских районах, где относительно благополучно проживали забайкальские и амурские крестьяне и казаки, фашистская пропаганда была непонятной и чуждой. Один из функционеров фашистской партии, приехавший в Трехречье, сообщал: «Обеспеченность и известное благосостояние глубоко гнездят в этих людях безразличное отношение к вопросам, выходящим из рамок их житейского обихода. Молодежь занимает свой праздничный досуг пьянством и драками». Следует признать, что несмотря на большие усилия и значительные финансовые затраты антисоветская, антикоминтерновская, прояпонская пропаганда среди русских эмигрантов оказалась малоэффективной. В основном она привлекла только часть молодежи, которая принимала участие в диверсионных и террористических акциях в советских пограничных районах.

Реалии жизни, свидетельствовавшие об усилении роли японцев во всех сферах жизни, вытеснение русских из сфер торговли и промышленности, факты дискриминации, не давали им надежды связывать обретение родины с японцами. В любой момент с помощью маньчжурских государственных структур как японцы, так и уголовные элементы из числа русских могли обвинить слишком самостоятельного и удачливого предпринимателя в сочувствии Советам и отобрать у него бизнес. Так директора влиятельной торговой фирмы «Чурин и К°» Н. А. Касьянова назвали агентом Коминтерна, а фирмой завладели японцы. Случались и казусы. Когда офицер японской жандармерии явился в дом Н. Л. Гондатти с ордером на обыск и арест, он неожиданно увидел на груди хозяина дома японский орден Восходящего солнца I степени. Эту высокую награду Гондатти получил будучи генерал-губернатором Приамурского края во время визита в Японию. Орден давал его обладателю иммунитет неприкосновенности, и японскому жандарму пришлось ретироваться. Зачастую уголовные элементы из числа русских выдавали свои преступления за праведную борьбу против Советов. Например, убийцы сына богатого харбинского ювелира, который отказался заплатить огромный выкуп за его похищение, на судебном процессе заявили, что они ярые сторонники антисоветского движения и стремились для него добыть деньги. Маньчжурский суд оправдал убийц. Состоятельные эмигранты, особенно из числа интеллигенции, покидали азиатское военно-полицейское государство Маньчжоу-Го и перебирались в Шанхай, избирали местом жительства Австралию, Канаду, США и другие страны.

Иногда действия военных японских властей по отношению к российским эмигрантам носили настолько дискриминационный характер, что вынуждали брэмовское руководство принимать решительные действия. Оно встало на защиту своих соотечественников, когда по приказу Японской военной миссии у них были отобраны охотничьи ружья, выступило против перевода эмигрантов в подданство Маньчжоу-Го, против нелепой школьной реформы и др. Россияне находили поддержку Бюро в сохранении и развитии русской культуры. Под его руководством ежегодно проводился общеэмигрантский праздник — День российской православной культуры, отмечались даты, связанные с историей России, рождением выдающихся представителей ее культуры, в особенности А. С. Пушкина. В такие дни устраивались вечера русской музыки, танца, спектакли по произведениям русских классиков. В Харбине появились Симфоническое общество, Русская опера, балет, издавались поэтические сборники и проза русских авторов.

Несмотря на ангажированность, Бюро считало своим делом оказание помощи выходцам из России, страдавшим от безработицы, экономических лишений и полицейского произвола. Его благотворительный фонд складывался из сравнительно небольших денежных средств, получаемых от находившихся в его распоряжении пристани и участка на берегу реки Сунгари, где действовала база водных видов спорта, а также за выполнение разного рода технических работ, составление планов и проектов построек. С целью сбора денег на благотворительные нужды проводились лотереи и вечера, нередко деньги жертвовали состоятельные люди, иногда японские и маньчжурские власти.

Средства благотворительного фонда Бюро шли на содержание 14 благотворительных организаций и учреждений, включая Дом милосердия, приют св. Ольги, Комитет помощи беженцам, Союз военных инвалидов и другие. В 1935 году больница памяти доктора В. А. Казем-Бека для бедных разместилась в специально выстроенном здании, где за мизерную оплату трудилось 15 врачей, в том числе 3 штатных, которые оказали помощь почти 41 тысяче человек, из них более четвертой части абсолютно бесплатно, остальным за символическую плату. Фонд выплачивал стипендии обучавшимся в более чем 30 вузах, училищах и школах, в том числе на Юридическом факультете, в Институте св. Владимира, гимназии им. А. С. Пушкина, речном училище. Через Серафимовскую народную столовую и столовую Беженского комитета нуждавшимся раздавали хлеб и бесплатные обеды. Остро нуждавшиеся получали небольшую денежную помощь, пожертвованные одежду, обувь, учебники и т. д. Конечно, брэмовская помощь касалась сравнительно небольшой части нуждавшихся в ней российских эмигрантов. Это признавалось в докладе начальника благотворительного отдела БРЭМ, в котором говорилось: «Та помощь, которая оказывается в настоящее время бедным русским эмигрантам... далеко не удовлетворяет всей той нужды, которая имеет место среди русской эмиграции. Нужда эта слишком велика и разнообразна. Большая часть бедных людей, жаждущих какой угодно работы и за какую угодно плату, принуждены влачить голодное существование, ютясь в сырых, полуподвальных квартирах».

Взаимодействие японских властей и российской эмиграции в Маньчжурии в 1930-х годах и по сей день является одной из недостаточно освещенных проблем истории дальневосточной российской эмиграции. Резюмируя сказанное, следует подчеркнуть, что политическое, правовое и экономическое положение россиян и японцев в Маньчжурии в 1930-е годы являлось прямо противоположным. Опираясь на Квантунскую армию, численность которой постоянно наращивалась (к началу 1940-х годов она насчитывала около миллиона человек), внедряясь в маньчжурскую экономику, японцы чувствовали себя в созданной ими Великой Маньчжурской империи хозяевами положения и строили планы вооруженного нападения на СССР и объединения Восточной Азии под своим руководством.

Японская оккупация северо-востока Китая радикально отразилась на состоянии здешнего российского населения, лишила выходцев из России — строителей КВЖД и города Харбина — стабильно высокого социального статуса, приблизив их к положению российских беженцев, оказавшихся в Маньчжурии после поражения Белого движения и находившихся там из милости сначала китайских, а затем и японских властей. С созданием по инициативе Японской военной миссии Бюро по делам российских эмигрантов во многом завершилось установление для российского населения полицейско-бюрократических порядков и тоталитарного контроля. Однако БРЭМ не только вело активную антисоветскую прояпонскую пропаганду, поддерживало воинственный дух в военных соединениях, но и содействовало укреплению православной церкви — оплота духовности, нравственности и русской культуры. В немалой степени этому способствовало толерантное отношение японцев к православным церквям и верующим. Бюро помогало россиянам преодолевать лишения беженского, эмигрантского существования. Сохраненные и развитые в русском зарубежье культурные ценности и традиции старой России ныне являются неотъемлемой частью общероссийской культуры и духовности.

В материале использованы иллюстрации из книги-альбома Татьяны Жилевич «В память об усопших в земле маньчжурской и харбинцах». Мельбурн, Австралия, 2000