Судьба подарила чете Плещеевых шестерых детей – двух сыновей и четырех дочерей, но по странной ее прихоти четверо из них не оставили после себя потомства. Сыновей звали Александр и Владимир, дочерей – Елизавета, Маргарита, Евгения и Зинаида, а на выездной визитке Евдокии Плещеевой стояло «Евдокия Яковлевна Плещеева с дочерьми». По-разному складывались их судьбы. И дочери, и сыновья Плещеевых росли, учились, создавали семьи, мальчики окончили гимназию, а затем университет, девочки – Смольный институт благородных девиц. Старшая дочь Елизавета была не так хороша собой, как последующие три сестры, поэтому в попытках выдать ее замуж вся семья тщательно скрывала ее возраст. Но все было бесполезно, и, когда младшие сестры нашли себе избранников, Лиза с горечью поняла, что ее ждет судьба старой девы. Еще до Первой мировой войны, в начале века, скончался глава семьи – Лев Плещеев, который служил военным медиком. Следующим ушел из жизни его старший сын Александр, женатый на красавице пианистке Нине Плещеевой, урожденной Рябчинской. В тяжелые двадцатые годы Саша заболел брюшным тифом и врачи не смогли его спасти. Он умер, не успев обзавестись детьми, а жена, храня верность его памяти, больше замуж не вышла и покинула Ленинград только в блокаду, когда ее вывезли по «дороге жизни». Второй сын, Владимир, с двадцатых годов то появлялся в поле зрения семьи, то опять исчезал. Два раза он был женат, но тоже не имел детей, а в тридцатые годы, подав о себе весточку из Москвы, совсем пропал. Известно было только, что его вел по жизни азарт игрока.
Остальных дочерей судьба разбросала по миру. Дочь Маргарита, вышедшая замуж за шведского подданного Нимандера (кажется, дипломата), вместе с ним и двумя детьми исчезла в горниле Первой мировой войны, а затем и революции, оказавшись в это время в Польше. Связь с семьей Плещеевых оборвалась навсегда. Дочка Евгения, бывшая замужем за грузинским князем, офицером Христофором Павловичем Чхетиани, вместе с ним эмигрировала в 1917 году в Турцию, но тоска по родине была настолько сильной, что через какое-то время они вернулись обратно. Поселившись в Тифлисе, Чхетиани мог служить и работать, так как власти их не преследовали. Говорят, что Христофор Павлович был необыкновенный человек, а в советские годы в одном из музеев Тбилиси была экспозиция, посвященная этому офицеру. Тяжелый семнадцатый год. Голодный, замерзающий Петроград. Отчаявшиеся, но не сломленные духом женщины семьи Плещеевых. Дворянки, воспитанные в лучших традициях русского общества того времени, они приветствовали революцию и готовы были претерпеть все невзгоды «ради блага простого народа». Об этом мне рассказывала сама Зинаида Плещеева, моя прабабушка, с которой я общалась в уже вполне сознательном возрасте. Полные жизненного упорства и оптимизма, женщины обратились к Революционному правительству Петрограда и получили разрешение уехать в Тифлис, о чем свидетельствовала расписка, подписанная самим Ульяновым-Лениным. Эта бумага хранилась у бабушек до шестидесятых годов, а потом пропала куда-то, как многое-многое другое в этой прекрасной, но совершенно не приспособленной к жизни семье. Часто, слушая рассказы о прошлом, я, маленькая девочка, удивлялась их непрактичности. Например, решив ехать на Кавказ, семья собрала вещи, мебель, одежду, книги и отправила все это багажным поездом через революционную Россию! Потом долго они ждали вещи, отказываясь поверить, что остались без самого необходимого. У них был только один сундук, в основном с детскими вещами моей бабушки. Когда я думаю об их судьбе, то невольно приходит на память роман А. Н. Толстого «Хождение по мукам». Три женщины в безжалостных обстоятельствах – без денег, без одежды, без жилья. Но вот они добрались, и становится чуть-чуть легче: в Грузии теплее и сытнее, чем в революционном Петрограде.
Хотя что еще можно было отнять у пожилых бедных женщин, которые никогда даже не ели досыта? Не знаю, были они интересны органам или нет, и теперь этого не узнает никто. Немногочисленные драгоценности, которые были на них, когда они уезжали из Петрограда, ушли в ломбард, ведь золото не заменит хлеб или тарелку горячего супа. Жилось страшно тяжело. Сама Евдокия Яковлевна подрабатывала шитьем и вышивкой, до сих пор у меня лежат три ее вещи потрясающей работы. Дочери работали уборщицами и машинистками, хотя прекрасно музицировали, рисовали, знали в совершенстве иностранные языки. Дворянское происхождение прочно закрыло перед ними все двери. Только моей бабушке удалось преодолеть этот барьер: конечно, об институте она не могла и мечтать, но знание языков позволило ей устроиться переводчицей в банк. Там она и проработала пятьдесят лет, возглавив со временем отдел по иностранным операциям. Но больше всего на свете бабушка любила рисовать. Она не смогла окончить художественную школу и стала художником-самоучкой. С детства (а в 1920-е годы семья переехала в Батуми) маленькая Ира рисовала на продажу картинки на плоских камнях с пляжа или раскрашивала деревянные веера для туристов. Потом, в 16 лет, бабушка вышла замуж за Антона Пайчадзе, родила детей, и рисование отошло на задний план, уступив место необходимым для выживания вещам. И только потом, спустя много лет, выйдя на пенсию, Ирина Павловна снова взяла кисти и краски. Она начала рисовать и не оставила уже этого занятия никогда, рисовала даже когда почти перестала видеть, одолеваемая тяжелыми болезнями, рисовала до самого конца. Наверное, читатели недоумевают: как же моя бабушка из рода Плещеевых оказалась так далеко, здесь, в Хабаровске? Да и как здесь вообще оказались представители нашей семьи? Дело в том, что в начале семидесятых годов мой дядя Сергей Антонович Пайчадзе и его жена после окончания ленинградской аспирантуры по распределению приехали работать в Хабаровск. Позже к ним присоединилась и я, хотя родилась, как и бабушка, в Ленинграде и тоже выросла в Грузии. Но даже во времена советской власти поступление на Кавказе в институт требовало средств, а здесь можно было обойтись знаниями. После окончания института я сразу вышла замуж и так и осталась в этом городе. А теперь представьте Грузию начала девяностых годов. Нет света, газа, отопления, из окон пятиэтажек выглядывают буржуйки, плохо с продуктами, и туда нельзя послать перевод. Мы просто сходили с ума от беспокойства за нашу самостоятельную бабушку, которая сказала, что она будет жить одна, а ведь ей уже под восемьдесят. С огромным трудом мы уговорили ее переехать жить к нам. Как же ей было тяжело без моря, без привычного климата, без города, ставшего родным. Но она выдержала все, она справилась и с этим и жила в нашей семье больше десяти лет. До самого конца, до девяноста лет, бабушка никогда не ходила дома в халате или без прически. Рисовала, читала, переводила, занималась с нами иностранным языком. Поразительная жизнестойкость, оптимизм и никогда никаких проявлений старческой слабости. Я стараюсь все эти качества развить у себя и передать моим детям. И хотя моя бабушка не была коренной дальневосточницей, но многие черты ее характера можно отнести к настоящему дальневосточному характеру, характеру, который выковывается в борьбе с жизненными обстоятельствами. Ирина ДОМБРОВСКАЯ
Это небольшое эссе написано на основе семейного архива семьи Ирины Домбровской. |
|||
|