Теперь вряд ли сотрутся из памяти штормовые волны Лионского залива и зеркальный штиль у подошвы «итальянского сапога». А еще были «крутой» Мессинский пролив, странный остров-вулкан Стромболи, загадочный Монте-Кристо... И встречи с людьми: просто фейерверк характеров, профессий, национальностей! Нет, не зря я помнил всю жизнь слова путешественника Пржевальского о том, что жизнь хороша уже только потому, что можно путешествовать. А вот строчки из моей авторской песни, привести которые мне показалось кстати: Так что сидя у окна Далее — страницы из дневника.
Впервые после зимовки запустили дизель и сходили на заправку, метров 400 от стоянки. Залили полтонны солярки, а заодно очистили днище от всяческих моллюсков: эту дребедень смыло при движении судна. Убедились в том, что днище покрасили качественной краской — «необрастайкой». Прервав дневниковые записи, скажу несколько слов о нашем паруснике. «Святитель Петр Митрополит Московский» — так называется наше судно. Это 1 мая (Ионическое море). Четвертый день в море. Вышел на палубу в полтретьего ночи. За штурвалом Дима. Ветра по-прежнему нет, из сотового телефона тихая музыка, и океан звезд над головой. Скорость — ноль. «Петр» не управляется, а покачивается на воде. Хорошо сидеть с Димкой рядом здесь и сейчас. Чуть слева, среди вант, две звезды. — Эти две звезды — ориентир, наш курс, — говорит Дима. — Они должны быть слева всегда. Символично. И мы должны быть с Димкой рядом всегда. Как две звезды. Вздорим, ссоримся, уезжаем, но все равно рядом...
На завтрак Володя Чистяков сварил пшенную кашу и кричит: — Шрапнель подана! В полдень на корабль прилетел голубь. Откуда? До Сицилии 133 мили, до Италии — 40... А то вдруг увидели в миле от нас белое пятно, быстро двигающееся над водой. Что это? Но Андрея, нашего капитана, не проведешь — утки. Я взял бинокль — птицы, восемь штук, но что за птицы, непонятно, с длинными, как мне показалось, хвостами. Шли со стороны Африки на север. Очень низко над водой. На родину возвращаются, отзимовали. А голубь не улетает, пристроился на носу «Петра» у брашпиля. Поставили ему водички в тарелке — попил. Крупный, с зеленовато-синим отливом у шейки и двумя черными полосками на крыле. Серега, стоя за штурвалом, стал рассматривать голубя в бинокль и увидел кольцо на правой лапке. Дима попытался подобраться к нему поближе — удалось. На кольце написано: «Мальта, 2006 год» и номер... Мальтийский гость. Вот это пассажир! Серега тут же добавил: — Это знак! Значит, надо идти на Мальту! До обеда живописал. После варки грибного супа (из итальянских шампиньонов) опять взялся за кисти. Подошла стая дельфинов. Веселые существа: играют, выпрыгивают из воды, а главное, иногда можно заметить разумный взгляд этих интеллектуалов. И что удивительно, взгляд дельфина осмысленный. Это здорово! В половине девятого вечера капитан запустил дизель, и мы пошли дальше на юго-запад вдоль подошвы итальянского «сапога».
В половине десятого вечера встали на якорь в бухте у каменистого пляжа небольшого городка Таормино. В 20 км от нас, в глубине острова, находится вулкан Этна, дымная вершина которого все время маячила перед нами. Высота его 3 323 м. 4 мая (Сицилия). До обеда писал небольшой холст... Городок Таормино маленький с железнодорожной станцией и улочками, взбирающимися вверх в горы. К вечеру Дима меня и Володю Щетанова на «надувнушке» перевез на берег. До сумерек сидели в привокзальном баре: подзаряжали свои ноутбуки, фотоаппараты, видеокамеру и пили американо. Это нормальная, по русским меркам, чашка кофе за 1,50 евро, а не наперсток — капучино или эспрессо. Кофе терпкий, но, в общем-то, вкусный. Три-четыре столика, игральные автоматы, на стене сюрреалистическая живопись (оригинал, между прочим), барная стойка с улыбчивым черноволосым барменом в бейсболке и проносящиеся за стеклом электрички — весь антураж этой кафешки. Наблюдали итальянских алкашей. Красные и синюшные лица — все как у нас в России — но только пели они за столиком на своем итальянском слаженно и проникновенно, и это оказалось чертовски здорово. Да еще одежда их была все-таки приличной. Например, на одном соломенная шляпа, белая футболка с надписью «Тойота» и белые брюки. И на этой белоснежной одежонке — ни одного пятнышка. 9 мая (Италия). День Победы встречаем в итальянском городке Сапри. Вчера вечером, когда ел рисовую кашу, у меня вылетел еще один зуб — второй. Итак, один — в Адриатическом море, второй — в Тирренском. Серега Рассохин сказал: — Константиныч, в каждом море ты оставил частичку себя! Чертов парадонтоз... Но все точно. Везде, где мы оставляем душу и сердце, мы оставляем частицу себя: так или эдак, что делать. Но возвращается нам гораздо больше. Вот такая глубокая мысль после выпавшего зуба. Бродили по городу. Небольшой, но уютный городишко. Зашел в парикмахерскую, где молодой цирюльник с мышцами культуриста: «... и обрил он меня наголо совсем». Постриг под Брюса Уиллиса, хорошо подстриг — мне понравилось. Не понравилось, что обошлось все это мне в 10 евро, а что делать. Любое искусство, даже парикмахера, требует жертв.
15 мая (Италия, Баколи). Вчера бродил один по Баколи: начинаю привыкать к небольшим приморским городкам. Люди здесь небогатые, но радушные... Случайно в проеме открытой двери и за стеклом увидел картины — заглянул. Мастерская художника. Познакомились: зовут Никола. Черные работы, большие холсты... Непередаваемый, но почему-то узнаваемый итальянский стиль. Что-то в этих работах я увидел от Ренато Гутузо. Никола показал свой альбом-каталог: мне понравились пейзажи, ранние... Художнику лет сорок, родился здесь, в Баколи, пригороде Неаполя. Рассматриваю холсты: головы мужские, женские, много черного цвета, но они привлекательны, интересны. Как я понял, он много работает на компьютере. Работы его какие-то плакатные, но это не поп-арт — слишком экспрессивны. По-моему, не коммерческая (в нашем понимании) живопись. Делает еще дизайнерские работы. Кстати, за мастерскую платит 500 евро в месяц. Обратил внимание на цены в его каталоге: от 900 до 1 200 евро. 16 мая (Италия, Баколи). Был в гостях у художника-архитектора Габриэля Иллиано. Габриэль пожилой, седой, но красивый еще мужик, доброжелательный и, как мне увиделось, даже сердечный. Плохо, но он совсем не знает английского, так что общались жестами, мимикой да восклицаниями. Удивительно, его жена — не запомнил ее имени — напомнила мне маму. У нее очень русское лицо, чуть-чуть говорит по-английски. Пили кофе из маленьких чашечек, потом Габриэль показал мне свою живопись, скульптурные работы. У него в двухуровневой квартире три кабинета-мастерских: для архитектуры, живописи и скульптуры. Еще есть терраса метров тридцать. Короче, работай — не хочу. Живут вдвоем, дети взрослые. Живопись Габриэля — абстрактная, но какая-то чувственная и теплая. И опять же черный цвет... Его много, он напомнил мне работы вчерашнего Николы. Из русских художников Габриэль предпочитает Кандинского.
По моим субъективным ощущениям есть какой-то разрыв в культурном поле Европы и России. Ну и что? Ну так сложилась историческая ситуация. И, может, это не так плохо? Ведь творческая свобода — она, прежде всего, в душе художника, и путь необходимо пройти внутри себя, а не в границах своей страны или Европы. Рассматривая живопись в залах ЦДХ Москвы, часто видишь, что этот художник пытается «догнать и перегнать Америку», а этот лезет из кожи вон, чтобы продаться. Конечно, западные арт-критики убеждены, что современное российское искусство весьма провинциально, но... Между прочим, Евгений Евтушенко как-то сказал: «У Пушкина в жизни было все. У него один минус — он не был за границей». Может, он стал бы еще лучше, побывай за границей? Мне нравится, как о себе сказал Олег Целков, живущий во Франции: «Я принадлежу к разряду не только русских, но типично русских художников. Сейчас бытует мнение, что больше русских нет, что все художники перемешались. Но это совсем не так. Я чувствую свою русскую жилку или жилу. У французов она — одна, у англичан — другая. Приехав во Францию, я понял, что мои картины французы не понимают. Они хлопают глазами и даже не могут догадаться, о чем это я говорю. А русские мою живопись «учуивают», она их зажигает, в них что-то просыпается. Мои картины — это не то, что я должен подсмотреть в России. Это культура целого этноса, которая заложена в нас генетически. Это наша школа, литература, язык, пейзаж, климат, которые и сформировали в нас «российскость».
Долго я шел к Пикассо (не люблю художников с неприятными человеческими качествами) — отвергал, вглядывался, переоценивал. И все-таки творчество победило. Дима сделал фото: бронзовый Пикассо и я на одной скамейке — смотрим в одну сторону. Забавное получилось фото! А моя живописная жизнь? Куда ж я без пикассовского кубизма? Вот такие художнические метаморфозы. 1 июля (Мадрид, Испания). С утра с Димкой перекусили в кафешке местной шаурмой и поехали на метро в центр. Добрались до музея Прадо, но внутрь не попали — дороговато, билет более 20 евро, а нам еще неизвестно сколько тут быть. Зато накупили сувениров: брелки, веера, зажигалки. У супермаркета я увидел серебряного Дон-Кихота. У него была серебряная шляпа, серебряное лицо, серебряная одежда и серебряные башмаки. Он сидел неподвижно и смотрел грустным взглядом куда-то вдаль. Этот живой памятник был ужасно правдоподобен и по фактуре, и по настроению. А затем он встал и прошел в супермаркет (а может, по мелкой надобности), пробиваясь через толпу и слегка шокируя покупателей. 4 июля (Мадрид, Испания). Утро, голубое небо. Открываю окно и вспугиваю ласточек, которые гнездятся в укромных местах зданий. Выхожу на террасу, наблюдаю сотню этих быстрых и неугомонных птиц. Ласточки над крышами Мадрида — романтично. Оранжевые пятна крыш, паутина антенн, загогулины дымоходов, труб и свист-щебет сотен то пикирующих, то взмывающих вверх ласточек. Вспомнил о ребятах на «Петре»: как они там? Дима вчера отправил SMS и получил ответ: «Находимся на юге Португалии». Залезли в интернет и посмотрели погоду: на севере Атлантики разворачивается циклон, который будет бушевать дней пять. Ветер северо-западный — «мордотык». Да еще температура воздуха Сергей ЗИМИН |
|||
|