Визит к шаману

Река Керби. Семья. 1899 год. Фото Эмиля НиноЗаписки фотокорреспондента

Краевая газета. Литературный сотрудник — женщина обзванивает коллективы предприятий накануне приближающегося праздника. Раньше он назывался День сталинской Конституции. Но в связи с открывшимися подробностями в культе личности предыдущих вождей зовется просто День советской Конституции.

На листе бумаги появляются строки. О том, что в коллективах крупных заводов города досрочно сдали турбину, несколько сверхплановых дизельных двигателей отправлены рыбакам на Камчатку. Перевыполнены социалистические обязательства трудящимися края, пошито столько-то одежды сверх плана, надоено столько-то молока, а от бычков получены дополнительные привесы.

Новости хорошие, но такими же они были и в предыдущие праздники. Ответственный секретарь газеты требовал чего-нибудь «вкусненького»...

Следующий звонок газетчицы был в Гидрометцентр. Хотелось сообщить читателям о хорошей зимней погоде в день праздника. Метеорологи пообещали погоду без потрясений. Заодно сообщили, что на дальние метеостанции начальство отправляет вертолет с необходимым оборудованием, продуктами питания, зимней одеждой, книгами, газетами, журналами. Следующий полет будет в марте будущего года.

В этой новости было уже что-то нестандартное. Захотелось побывать далеко-далеко, увидеть тех людей, которые несут трудовую вахту в необычных условиях. Редакционное начальство дало добро. Через три часа с начала полета корреспондент и фотокорреспондент газеты высадились на вершине горы в таежной глубинке на площадке перед несколькими домиками метеостанции. Коллектив станции — два человека, муж и жена. Их задача — несколько раз в сутки передавать данные наблюдений. Живность: собаки, кошка, козы, куры. Был поросенок, с первыми холодами его забили. Мясом обеспечены до окончания зимы. Жизнь размеренная. День сегодняшний похож на день вчерашний. И завтра будет такой же. Начальник метеостанции и радист обрадовались вертолету. Груз был перенесен под крышу. Осталось время, чтобы расспросить гостеприимных хозяев о жизни, сделать несколько снимков для газеты. Блокноты наполнялись строками, фотокорреспондент все нажимал и нажимал на кнопку спуска затвора фотокамеры. За чаем стали неспешно делиться новостями. Гости рассказывали о жизни в краевом центре. Хозяева — о медведе, который все лето пытался проверить маленькую пасеку да пугал домашних коз. Хорошо, что собаки предупреждали появление пришельца отчаянным лаем.

Рассказали и о соседях, что живут на берегу таежной реки. Что за люди? Глава семейства когда-то был проводником у Арсеньева. Журналисты попросили рассказывать неспешно и подробно. Выяснилось, что старик не помнит, сколько ему лет. Говорил, что родился в тот год, когда в тайге бушевал большой огонь, тигры и медведи, предчувствуя беду, разом исчезли. Вслед за ними ушли из этих мест и люди. Семья большая, живут так, как жили их предки и пятьдесят, и сто лет тому назад. Командир экипажа вертолета, заметив азартный настрой своих пассажиров, сказал, что гости могут задержаться на метеостанции до вечера следующего дня. Маршрут это позволял. Груз ждали еще в трех точках на севере края. На обратном пути вертолетчики обещали забрать пассажиров.

Быстро собрались в дорогу, то есть оставили лишние вещи. Фотограф решил идти налегке, взяв с собой только один фотоаппарат с запасной катушкой пленки. Дорога к стоянке загадочного семейства была проста. С вершины горы нужно было по тропинке спуститься к стойбищу на берегу реки. Сколько времени это займет? Минут сорок. На самом деле спускались по тропе два часа. Обувь горожан не была приспособлена для ходьбы по лесу, где уже лежал первый снег, на некоторых участках тропы был довольно крутой спуск. Приходилось прыгать через канавы, упавшие деревья преграждали дорогу. Высоко в небе пророкотал двигатель вертолета. Завтра будем дома, думалось газетчикам. Ожидание удачи скрашивало неудобства дороги.

Увиденное на берегу реки превзошло все ожидания. Было впечатление, что время повернулось вспять на несколько десятилетий. Поразили постройки, одежда жителей стойбища. Все напоминало музейные экспонаты.

Старик лежал на теплом кане. Ему нездоровилось. Вспоминались молодость, многочисленные родственники его рода. Был год, когда довелось быть проводником в военном отряде русских, забиравшихся в такие дебри, откуда их вывести мог только опытный охотник. Именно таким, вспоминал старик, был он — сильным, удачливым. Запомнился старший в отряде, приветливый офицер. Хорошо платил за работу. У старика и сейчас хранятся несколько серебряных монет в память о том офицере. Офицер много расспрашивал о местности, постоянно писал в толстых тетрадях. Уже потом старик, когда сносно научился говорить по-русски, узнал, что того военного звали Арсеньевым. Китайские купцы его боялись. Потом китайцы исчезли. Русских, сколько старик себя помнит, было много. Одни заставляли носить на шее крестик, крестили всех поголовно. Пришли другие, церкви приспособили для школ и клубов. Начали учить грамоте детей, а потом и взрослых. Приучать к умыванию водой в бане. Плохого в этом ничего не было. Быстро привыкли.

Русские любили собрания. По изучению текущего момента. По сбору денег на строительство ди-ри-жаб-ля. Потом начали организовывать колхозы, а в них, ударные бригады. Охотников опытных и неленивых решили рас-ку-ла-чи-вать. Все это старик в молодые годы терпел. Не смирился, когда русские и активисты сельсовета стали проводить туземные суды (тузсуды) над теми охотниками, у которых было по две-три жены. Многоженство на Амуре с давних времен считалось делом обычным. Одна жена занималась домашним хозяйством, другая искусно шила одежду для охотников — главы семейства и его сыновей. Третья жена, самая молодая, помогала старшим и училась премудростям жизни. Конечно, глава рода иногда позволял себе «поучить» жен, применив при этом кулаки. Что в этом плохого? Вот и русские женщины говорили в ту далекую пору, когда старик еще не был стариком, о своих мужьях, что если те их бьют, то любят. Но в красной юрте активисты решили ломать старые обычаи. Туземные суды работали без перерыва, охотников подвергали мерам социальной защиты — нескольким годам лишения свободы. Но принимая во внимание, что охотники, как правило, «были бедняками, неграмотными, имели первую судимость, не являлись для общества социально опасными, суд считал возможным заменить лишение свободы принудительными работами неквалифицированного труда с отчислением половины заработка в доход государства».

Старик помнит, что после суда «работ неквалифицированного труда» в тайге для него не нашлось. Помнит, какой штраф ему пришлось заплатить. После тех событий семейство охотника стало кочевать по таежным рекам. Подрастали дети. Сыновья стали отличными охотниками, работали проводниками в поисковых геологических партиях. Дочери могли выделать шкуру любого крупного таежного зверя, во время путины все вместе управлялись с заготовкой рыбы на долгую зиму...

Старик повернулся на кане на другой бок. Стало как-то неуютно. Старик почувствовал скрытую угрозу. Он не знал, как это происходило, но в минуту опасности вдруг мог видеть далеко. Вот и сейчас он знал, что к его стойбищу приближаются люди, от которых нечего ждать чего-либо хорошего. Они ему напомнили активистов красной юрты — любопытных, неугомонных. Двое медленно продвигаются к стойбищу, будут здесь не очень скоро.

...Весть о начале большой войны разнеслась по тайге с непостижимой скоростью. Старик знал, что беда эта будет долгой. Оба его сына ушли на войну. На фронте молодые таежники продолжали охотиться на хищного зверя. Теперь он был в человечьем обличье. Единственной весточкой от сыновей осталась газета, где с плохо воспроизведенного снимка братья серьезно глядели на мир и никак не могли наглядеться. Под фотографией была подпись, где бойцов называли отважными снайперами. Похоронили их на берегу большой русской реки. Старик помнил, что когда дети его били зверя на фронте, он сдавал шкурки соболя заготовителю. Тот говорил, что они идут в фонд обороны. Об этом у старика хранится бумага с подписью большого начальника. Старик знал, что его сыновья будут убиты на войне, уйдут в нижний мир. Знал, и отпустил их далеко от дома. Знал, что без его сыновей и сыновей других отцов война может затянуться надолго.

С окончанием войны жить не стало легче. В тайге, которая всегда была домом для тех, кто относился к ней с уважением, снова появились чужие люди. Лесозаготовители с каждым годом все больше корежили тайгу. Возобновились работы на старых золотых приисках. Неспокойно стало в лесу. И еще новость: обнаружились люди, чем-то похожие на того ладного офицера, который гонял китайцев и писал в толстой тетради. Они тоже много расспрашивали, много писали. Но проводники им не были нужны, денег от них за работу никто не дождался. Они шли в сельсовет, показывали важную бумагу. Те, кто видел этот документ, говорили, что та бумага была из а-ка-де-мии. И вот везут этих людей на батах туда, где на другой бумаге у них крестиком отмечено покинутое стойбище. Так люди из а-ка-де-мии добрались до того места, где когда-то на свет появился старик. Там-то и случилось самое страшное, чего нельзя себе представить. Люди из а-ка-де-мии потревожили умерших. Раскопали могилы. В том числе и ту, где покоились останки его матери...

Старик заворочался на лежанке. Он понял, что пришельцы добрались до их стойбища. Мужчина и женщина ввалились в землянку. Тусклый свет из оконца освещал их фигуры. Было видно, что они устали, спускаясь с вершины горы к реке.

Пока женщина-корреспондент донимала старика вопросами, фотограф прикидывал, как сделать снимок. Хозяин стойбища был персонажем что надо. Сгорбленная фигура, теплая куртка, шапка на голове. Запах табака из трубки, зажатой в морщинистой руке. «Шаман», — окрестил его почему-то фотограф. Все это хорошо для будущего кадра. Но темно. Малочувствительная пленка не вытянет изображение. Нужно что-то предпринять. Фотограф попросил хозяина выбраться на воздух. Угасающий декабрьский день еще позволял сделать снимок. Но старик не понимал, что от него нужно фотографу. Вопросы корреспондента про Арсеньева старик не понимал или не хотел понимать. Время неумолимо уходило. Казалось, что абориген по-русски не говорит. Фотографа вдруг осенило. Он подошел к лежанке, подхватил сидящего на ней старика на руки и вынес его на воздух. Было еще достаточно светло. Вдруг повалил снег. Его крупные хлопья контрастно выделялись на темном фоне деревьев. Фотограф усадил старика на поленницу дров, принялся за фотосъемку. Лицо старика ничего не выражало. Он словно застыл в своих думах. Глаза были прикрыты веками, казалось, что жизнь покинула старое тело. Лишь дым из трубки с табаком в крепко зажатой руке струился вверх. Фотограф еще несколько раз нажал на кнопку спуска затвора фотокамеры. Не беда, что старик не смотрит в объектив. В подписи к фото читателям можно объяснить, что тот вспоминает именитого путешественника и время, когда служил проводником у Арсеньева. Уходящий день позволял ещё сделать несколько снимков. Из соседней землянки показались женщины с детьми.

Фотограф рванулся к новым героям своего творческого процесса. Вокруг молодой женщины собрал весь выводок детворы, старшую поставил на переднем плане. Композиция выстроена. Глянул на картинку через видоискатель. В левой стороне кадра заметил старика. Его ссутулившаяся фигура опиралась на посох. «Жив», — отметил с удовлетворением фотограф, сделав очередной снимок. Оставшиеся кадры на фотопленке потратил с толком. Таежная река была величественна в заснеженных берегах. Подумалось, что Арсеньеву было очень неуютно во время путешествия по этим местам в зимнее время. Тем временем литературная сотрудница заполняла блокнот строками, которые могли стать забойным материалом. Своеобразным путешествием в прошлое. Все, можно отправляться в сторону метеостанции.

В стойбище наступила тишина. Снег мигом засыпал следы пришельцев. От зажженных очагов в землянках поднимался в темнеющее небо дым.

Старик снова устроился на теплой лежанке. Почувствовал наступившее умиротворение. Совсем скоро его душа уйдет в иной мир — туда, куда ушли его старшие сыновья и другие родственники. Здесь, в этом мире, дело отца продолжает третий сын. Вырастит своих детей, которые понимают язык леса, зверей и птиц. Мысли старика, словно вода неторопливого ручья, растекались по прошлому, настоящему и будущему.

Старик был спокоен. Неожиданные гости были не страшны. Знал, что они никому не смогут рассказать о стойбище на берегу реки. Младший сын скоро вернется в теплое жилище с хорошим уловом рыбы. Зима будет хороша для охоты. Внуки радуют. Умеют многое, что необходимо делать в тайге. Они здоровы и трудолюбивы.

Тем временем журналисты от подножия горы стали подниматься вверх к метеостанции. Усиливающийся снегопад и наступающие сумерки сократили видимость. Декабрьский день был на исходе. Нужная тропа постоянно куда-то ускользала. Мысли крутились вокруг недавней встречи. Не укладывалось в голове, что в стране победившего социализма можно встретить островок прошлой жизни. Ясно было, что материал о семье аборигенов, затерявшейся в тайге, не может появиться на страницах главного печатного органа краевого комитета партии. Не пропустят. Да и про Арсеньева его проводник не очень-то и рассказывал.

Но про это все потом. Сейчас стояла задача, как кратчайшим путем добраться до метеостанции. Нужная тропа была укрыта от глаз путников пушистым слоем снега, который беспрестанно валил с темных небес. Страшно не было. Станция находилась на вершине горы, нужно карабкаться вверх, и цель будет достигнута. Через час подъема силы оставили женщину. Она просила фотографа бежать к людям за помощью. Ноги не слушались ее. Молодой мужчина понимал, что выходить из тайги к жилью нужно только вместе. Чуть ли не взвалив терявшую сознание коллегу себе на спину, он медленно стал подниматься вверх по склону. В какой-то момент почувствовал, что силы его удвоились и утроились, будто кто-то неведомый мягко поддерживал его на подъеме. Стали слышны выстрелы из ружей, лай собак, потом послышался голос метеоролога. Скоро путники ввалились в тепло избы метеостанции.

Дрожавшую от холода и пережитого волнения женщину уложили к теплой печке. Горячий чай, казалось, грел душу. За окном дома завыл ветер, неся тучи снега.

Метель не прекратилась и в следующие сутки. Ветер гудел в печной трубе. Стало ясно, что винтокрылая машина за журналистами не прилетит. У корреспондента поднялась температура. Лежа под одеялами и огромным тулупом, она надсадно кашляла.

Вертолет санитарной авиации прилетел за больной через десять дней. Из аэропорта ее доставили в краевую больницу, где предстояло долгое лечение. Фотокорреспондент открыл дверь квартиры своим ключом. Мать, увидав сына, заплакала. Все десять дней она была в неведении, не знала, что случилось с сыном. Оказалось, все просто. С метеостанции азбукой Морзе через промежуточную станцию отправили сообщение в редакцию газеты о нелетной погоде в районе пребывания в командировке двух сотрудников этой самой редакции. В пути телеграмма затерялась. Неизвестность породила слухи о несчастье.

После приключения в тайге прошел месяц, затем другой. Зима заканчивалась. Литературная сотрудница выписалась из больницы, но чувствовала себя неважно. Профком редакции газеты выхлопотал для нее путевку в санаторий, куда она и отправилась поправлять здоровье.

Фотокорреспондент, обладавший в те времена завидным здоровьем, продолжал трудиться в редакции. Фотографировал передовиков социалистического соревнования в разных отраслях промышленности и в сельском хозяйстве, студентов во время экзаменационной сессии в вузах края. Его хвалили за работу. Но снимки той злополучной командировки никак не могли попасть на газетную полосу. Причина проста: не было текстов о работниках метеостанции, проводнике знаменитого путешественника, о стойбище аборигенов и образе их жизни в глухой тайге... Неважное здоровье и что-то непреодолимое мешало литературному сотруднику завершить работу. Члены редакционной коллегии не торопили. Понимали, что та командировка на Север осталась в ее памяти страшным сном.

Фотограф время от времени сдавал снимки с каких-то событий, проходивших в крае, в редакции других газет. Как говорится, подрабатывал. Начальство во всех газетах на подобные действия своих фотомастеров смотрело сквозь пальцы, хотя (это было известно) не поощряло такую «инициативу». Когда перед утренней планеркой фотокорреспондента пригласил в свой кабинет ответственный секретарь газеты, и в его кабинете на видном месте красовалась первая полоса чужого издания с отличными фотографиями метеорологов, то стало ясно: день не задался. Потом с ним разговаривали оба заместителя редактора, затем и сам редактор, говоривший об ответственности перед коллективом газеты, о чести журналиста. Воспитание закончилось на планерке, когда фотокорреспондент обратился к присутствующим, объясняя причину «инициативы» тем, что снимок сделан в начале зимы, а сейчас на дворе весна и зимний сюжет летом не напечатают в газете; что, в конце концов, метеорологам, их детям и внукам будет приятно увидеть снимки на первой полосе, пусть и чужой газеты. Сочувствия окружающих своей речью не вызвал. Пачку фотографий с изображениями стойбища и его обитателей, как говорится, от греха подальше фотограф сдал в краеведческий музей. Что касается снимков с изображениями метеорологов, окрестностей станции, то фотографии были отмечены дипломом Всесоюзной выставки «Семилетка в действии». Вернисаж состоялся в столице, затем коллекция фотографий начала путешествие по крупным городам страны. Наконец добралась и до краевого центра. Члены редколлегии газеты гордились тем, что их сотрудник стал лауреатом престижного журналистского конкурса.

С той поры минуло пятьдесят лет. Фотокорреспондент уже давно получает пенсию. Время от времени к нему обращаются ответственные секретари газет нового столетия в надежде получить из его архива редкие фотографии, на которых запечатлено ушедшее время и его герои. Недавно краевой музей имени Н. И. Гродекова издал книгу с воспоминаниями той активистки, которая заседала в тузсуде. В книге много фотографий времен коллективизации. Попал на страницы издания и снимок, сделанный фотографом в стойбище рядом с метеостанцией. На снимке шестеро детей, две женщины, в углу фотографии можно разглядеть старика с палкой. Кажется, что он загадочно подмигивает нам. Под снимком указана дата фотосъемки — 1929 год. Но эти цифры неверны. Издатели ошиблись на тридцать лет.

Но это знает лишь сам фотограф, и знал тот старик, который был, надо полагать, шаманом.

Валерий ТОКАРСКИЙ
Хабаровск
21 июля 2010 г. — 15 октября 2011 г. — декабрь 2012 г.