Словесница Искусств

Сказки любят все: и взрослые, и дети, поскольку сказка сродни маленькому чуду, она уводит из мира реальности в загадочный, фантастический мир. Притягательность сказки во многом обусловлена ее метафоричностью.

Сказка питается мифами. Французский теолог Луи-Огюст Сабатье справедливо писал, что «создать миф, осмелиться за реальностью здравого смысла искать более высокую реальность — это самый явный признак величия человеческой души и способности к бесконечному росту и развитию». Анна Бену, автор исследования «Символизм сказок и мифов народов мира», высказалась о сложном сплетении метафор в сказках следующим образом: «Жизнь — это миф, сказка, с ее положительными и отрицательными героями, волшебными тайнами, ведущими к познанию самих себя, взлетами и падениями, борьбой и освобождением своей души из плена иллюзий. Поэтому все, что встречается на пути, — загадка, заданная нам судьбой в виде Медузы Горгоны или дракона, лабиринта или ковра-самолета, от разгадки которой зависит дальнейшая мифологическая канва нашего бытия. В сказках пульсирующим ритмом бьются сценарии нашей жизни, где мудрость — Жар-птица, царь — разум, Кощей — пелена заблуждений, Василиса Прекрасная — душа».

Метафора в самом простом ее объяснении — переносное значение. Это перенос свойств, признаков, качеств, действий с одного предмета на другой на основе какого-либо сходства: золотые изделия/золотые волосы (переносн.), ребенок плачет/скрипка плачет (переносн.), крыло птицы/крыло самолета (переносн.). Сходство создается следующим образом. По форме: нос лодки, хвост очереди. По признаку: чистый голос, тяжелый нрав, янтарные глаза — образный эпитет. По действию: снег идет, время летит, ветер воет — олицетворение, опредмечивание. По производимому впечатлению: лиса — о хитреце, сокровище, клад — о добром, хорошем человеке. Это обычно аллегории и символы.

Метафора, по сути, является родовым понятием, реализующимся в разных видах. Виды метафоры — эпитет, олицетворение, опредмечивание, гипербола, аллегория, символ, перифраз и т. д. Метафора бывает простая: конь-огонь, распространенная: золотое лезвие огня или развернутая до полноценного образа.

Вот несколько примеров развернутой метафоры из диснеевской сказки-мультфильма «Мулан» о девушке, сражавшейся за родину. У каждого народа есть такая девушка-воительница: у англичан — царица Боудика, у французов — Жанна д’Арк, у русских — девушка-кавалерист Надежда Дурова. Но это явление все же редкое, «штучное». У Мулан есть настоящий прототип — Хуа Мулань — дочь китайского полководца (IV век н. э.).

В сказке китайская героиня сбежала в армию из отеческого дома под видом юноши. В мультфильме много красивых метафор, выполняющих как декоративную функцию, так и смыслообразующую. Само имя героини — метафора. «Мулань» — это «орхидея» («mù» означает дерево, а «lán» — «орхидея»). К имени Мулань часто добавляют фамилию «Hu?», что означает «цветок». Интересен в этой связи эпизод: после неудачных смотрин у свахи отец утешает расстроенную Мулан: «Как пышно цветут в этом году деревья. Но гляди, вон то не цветет. Однако когда оно распустится, я уверен, оно окажется прекраснее всех». Пророческие слова отца Мулан следует понимать, что среди девушек-ровесниц непризнанная Мулан со временем будет лучшей. Развернутую метафору представляет также фрагмент, в котором китайский император отказывается склониться перед вождем гуннов Шань Ю. Император тоже выражается метафорически: «Сколько бы ветер ни ярился, гора не склонится перед ним». После победы над гуннами китайский повелитель размышляет вслух о Мулан: «Цветок, распустившийся в непогоду, — величайший дар». Затем с восхищением добавляет: «Такие девушки рождаются не каждое столетие». Сравнение девушки с цветком во многих культурах является традиционным. Но «цветок, распустившийся в непогоду» — это развернутый метафорический образ — девушка, прославившаяся в трудную для страны годину. И прекраснее всех эта девушка потому, что девушки-воительницы — это явление, которое случается не каждое столетие.

Метафора играет роль призмы, через которую человек видит мир, так как она проявляется национально-специфическим образом во всех сферах функционирования языка, а также в мифологемах и архетипах и т. д. Метафора имеет глобальное значение в культуре и языке и не является только украшением речи и стилистическим элементом. Это специфическое видение мира: солнце садится и встает, время летит, мороз лютует. План содержания метафоры, а также закрепленные за ней культурные коннотации сами становятся источником познания. Например, береза на Руси — дерево сакральное, прообраз богини Берегини (отсюда слова «беречь, оберегать»), древесная подруга (ср. в известной песне: «Стоит березка у опушки, грустит одна на склоне дня, я расскажу березке, как подружке, что нет любви красивой у меня»). Ее сок и листья целебны: березовый настой в бане — естественный осветлитель и ополаскиватель прекрасных девичьих кос, березовый веник — стимулятор кровообращения. Девушки, чтобы привлечь любовь, обнимали березу, и Берегиня дарила женскую привлекательность. Или лотос в Китае — в переносном значении это человек, сохранивший, несмотря на окружение (грязь и болото), красоту и нежность, оставшийся чистым и верным себе вне зависимости от пагубного влияния среды.

Метафоры являются универсалиями сознания, метафорическое видение мира современные психологи склонны связывать с генезисом человека и, соответственно, человеческой культуры. Хотя проблема метафоры волнует умы на протяжении двух тысяч лет, но рассматривается она чаще всего как стилистическое средство либо как художественный прием. Однако это упрощение сути метафоры. Она сопровождает нас во всех сферах науки и жизни. Например, метафора в медицине (ушная раковина, малый таз, грудная клетка, черепная коробка), в математике (пустое множество, замечательный предел, квадратный корень), в физике (атомное ядро, плечо весов, орбита электрона, оптическая скамья) и др.

В последнее время с помощью сказок и метафор диагностируют и лечат неврозы и психические проблемы. И. В. Вачков, профессор кафедры дифференциальной психологии факультета клинической и специальной психологии Московского городского психолого-педагогического университета, справедливо утверждает: «Среди всех определений сказки есть одно, которое, может быть, и не является исчерпывающе-точным, но уж точно одним из самых красивых. Речь идет о словах знаменитого русского философа Ивана Ильина о том, что сказка — это сон, приснившийся нации. В этой фразе отражена главная черта сказки — ее принадлежность к коллективному бессознательному. „Сноподобная“ природа сказки обусловливает ее загадочность и привлекательность для всех людей. Однако больше всего именно психологи и психотерапевты профессионально ориентированы на еще не до конца изученные ресурсы сказки, позволяющие существенным образом менять внутреннее состояние человека и его отношения с другими людьми. Попытки прояснить загадки сказочных образов и сюжетов — иногда успешные, иногда не очень — привели к появлению не только массы психологических исследований сказки, но и легли в основу нового направления, становящегося с каждым днем все более популярным, — сказкотерапии.

Мы являемся свидетелями совершенно новых и неординарных социально-психологических явлений: безумие вокруг книг о маленьком английском волшебнике Гарри Поттере, выходивших миллионными тиражами во всем мире; популярность романов в жанре фэнтези, представляющих собой не что иное, как сказки для взрослых; ажиотажный спрос на сказки-притчи Пауло Коэльо, привлекшие внимание подростков, которых, казалось бы, уже ничем не привлечь, и на произведения открытого российскими читателями не так давно Филиппа Пулмана, пишущего „детские книги для взрослых сердец“. В этом же ряду и невероятный успех в кинопрокате трилогии о Властелине колец, появившейся несколько лет назад, и бурно встреченные поклонниками фильмы по книгам Сергея Лукьяненко „Ночной дозор“ и „Дневной дозор“ (ведь это просто современные сказки о светлых и темных силах, о магах и вампирах), и появление в самое последнее время целого ряда полнометражных фильмов-сказок, пользующихся неизменной популярностью».

В сказке всегда два плана: внешний, сюжетный, и метафорический, подтекстный, в ней содержится информация, бережно переданная нам нашими предками в свернутом виде, неизвестно как возникающая из глубин подсознания и дающая представление об окружающем мире, о душе. Сказка основывается на архетипах и коллективном бессознательном. В ней проживается типичная для человеческой души ситуация, или фрейм: удачно выйти замуж в награду за труд и кротость («Золушка», «Морозко», «Хаврошечка»), полюбить Чудовище и увидеть в нем прекрасного принца («Аленький цветочек», «Синяя Борода», «Красавица и чудовище»):

Из сказки следует одно,
Зато вернее самой верной были!
Все, что мы с Вами полюбили,
Для нас красиво и умно.

Ш. Перро, «Рике с хохолком»

Мало кто знает, что знаменитые сказки Шарля Перро предназначались не детям, а взрослым и что после каждой сказки следовала изысканная стихотворная мораль. Вот, например, такая мораль венчала сказку «Красная Шапочка»:

Детишкам маленьким не без причин
(А уж особенно девицам,
Красавицам и баловницам),
В пути встречая всяческих мужчин,
Нельзя речей коварных слушать, —
Иначе волк их может скушать.
Сказал я: волк! Волков не счесть,
Но между ними есть иные
Плуты, настолько продувные,
Что, сладко источая лесть,
Девичью охраняют честь,
Сопутствуют до дома их прогулкам,
Проводят их бай-бай по темным закоулкам...
Но волк, увы, чем кажется скромней,
Тем он всегда лукавей и страшней.

Как следует из морали, прозрачность аллегории Волк очевидна.

Любая сказка полна загадок. Метафору-загадку в стилистике принято называть «энигмой». Например: «Идет Василиса по темному лесу к Бабе-Яге за огнем. Мимо проскакал красный всадник. Идет дальше. Мимо проскакал белый всадник. Уж дело к ночи. Проскакал черный всадник». Так иносказательно (метафорически, в виде аллегории) поданы приход утра (красный всадник), дня (белый всадник) и ночи (черный всадник).

Эту функцию метафоры прекрасно иллюстрирует следующий отрывок.

«Гуи Дзы вечно говорит загадками, — как-то пожаловался один из придворных принцу Ляну. — Повелитель, если ты запретишь ему употреблять иносказания, поверь, он ни одной мысли не сможет толково сформулировать».

Принц согласился с просителем. На следующий день он встретил Гуи Дзы. «Отныне оставь, пожалуйста, свои иносказания и высказывайся прямо», — сказал принц. В ответ он услышал: «Представьте человека, который не знает, что такое катапульта. Он спрашивает, на что она похожа, а вы отвечаете, что похожа на катапульту. Как вы думаете, он вас поймет?»

«Конечно нет», — ответил принц.

«А если вы ответите, что катапульта напоминает лук и сделана из бамбука, ему будет понятнее?»

«Да, понятнее», — согласился принц.

«Чтобы было понятнее, мы сравниваем то, что человек не знает, с тем, что он знает», — пояснил Гуи Дзы.

Принц признал его правоту.

«Сад историй», Ксиань и Янг, 1981

Русские народные сказки — прекрасный пример двуплановых загадочных метафор: «Посадил дед репку. Выросла репка большая-пребольшая». По сути, большая репка метафорически обозначает большую проблему. Решать эту проблему в одиночку не получается. Успех приходит, когда за дело дружно берутся все — и стар и млад (амфитеза — противопоставление с указанием на крайние точки: от мала до велика, и друг и враг: кошка и Жучка, кошка и мышка). Или вот сказка «Петушок и бобовое зернышко» — это аллегория (тоже вид метафоры по производимому впечатлению) русской бюрократической системы с тысячей инстанций, которые нужно обойти, чтобы решить жизненно важные вопросы, не терпящие отлагательств. Курочка поспешила к хозяюшке за маслицем, чтобы горлышко петушку смазать, хозяюшка отправила курочку к коровушке за молочком, коровушка — к хозяину за свежей травой, хозяин — к кузнецу за острой косой. От кузнеца курочка устремилась в обратном порядке: к хозяину, затем к коровушке, а потом к хозяюшке. И уж от нее только к петушку. Петушок мог умереть, так и не дождавшись маслица.

Сказка — это поле человеческой души, в которой правит бессознательное. Психологи говорят о том, что сказка, любимая в детстве, — это жизненный сценарий, по которому легко угадываются ценностные ориентации, комплексы, проблемы, о том, что все сказки условно можно классифицировать на «женские» («Спящая красавица», «Русалочка», «Дюймовочка») и «мужские» («Синяя птица», «Иван Царевич и Серый волк», «Царевна-лягушка»).

«Царевна-лягушка», знакомая всем с детства сказка, представляет собой поле мужской души. В переносном значении она учит мальчика, который со временем станет мужчиной, что избранная женщина не всегда кажется царевной родственникам и окружающим, скорее лягушкой. Должно пройти время, пока отец и братья с женами увидят ее подлинную, царственную красоту, заключающуюся в умении вести хозяйство, заботиться о муже. Сказка о том, что мужчине надо отстаивать свой выбор, а не идти на поводу окружения, не печалиться и не унывать. В сказке метафорически показано, что в разные периоды своей жизни женщина меняется внешне, преображается: то царевна, то лягушка. «Царевна-лягушка» готовит будущего мужчину к тому, что красота женщины порой исчезает во время деторождения, грудного кормления ребенка, что возлюбленная подвержена закономерным физиологическим процессам и циклам. И необходимо Ивану-царевичу «три дня потерпеть, подождать, не сжигать лягушачью шкуру», и тогда пара будет неразлучна и счастлива долгие годы. И не придется возвращать любимую в семью, вызволять из темного царства обид и горечи. Не претендуя на безусловную истину, только лишь гипотетически, можно сделать интересное предположение, что Кощей (Кащей) Бессмертный, похитивший Василису, иносказательно какая-то неизлечимая болезнь (например, рак мучит и убивает человечество на протяжении многих веков и лекарство от него не найдено). Иван Царевич по дороге к Кощею встретил разные аллегорические пути борьбы с ним: это и животные (щука, медведь, утка, заяц), и растительные лекарственные средства (дуб). А смерть Кощея в сундуке (чем не лабораторный сейф?) в яйце (лекарство или вакцина на основе какого-то белка, вводящегося в болезнетворную клетку и разрушающего ее?) на конце иглы (инъекция?). В последнее время о сказкотерапии много пишут и говорят. Если трактовать сказку подобным образом, то сказка оказывается еще мудрее и добрее. Жену надо вызволять любыми способами из болезни, даже неизлечимой. Быть с ней в радости, в горе и болезни.

Как нашим предкам удавалось создавать такие мудрые сказки-подсказки и руководства к действию? Можно лишь предположить, что древние сказочники, впадая в необъяснимый творческий транс, каким-то особым гениальным образом предвидели, а может, просто угадывали будущее (как в случае свершившихся впоследствии изобретений из романов Жюля Верна), а потом сворачивали информацию о мире в метафору. Надо учесть, что названий явлений они порой не знали, но метафорически это передать пытались. Разве не напоминает современный компьютер в сказке «Гуси-лебеди» блюдечко (монитор) с катающимися по нему яблочками (компьютерная мышь)? Иванушка забавляется на крылечке подарком Бабы-яги, поскольку видит весь мир как на ладони.

Сказка «Курочка Ряба», которую читают детям первых лет жизни, — это, на наш взгляд, свернутая до архетипов информация о первородном грехе. Дед и Баба напоминают библейских Адама и Еву. Золотое яйцо — рай. Прообраз мироздания в виде яйца наблюдаем во многих мифах, как и Божество, создавшее мир, в виде различных животных (в виде зоонимической метафоры). Так, в скандинавских мифах — это Божественная Корова, в славянской сказке — Курочка Ряба («рябая», как звезды в космическом пространстве). Дед и Баба не раз били яйцо (в устном пересказе наблюдаем омофонию (одинаковое звучание, разное написание) и гетерограмму (разность пробелов): не разбили / не раз били, то есть не раз искушали Божество, но тут бежала и разбила яйцо мышка, проклятое Богом животное в ряду других таких же — ворон, волк, кот, змей-искуситель — за то, что в них в разное время вселялся дьявол и вредил человеку. Курочка Ряба в утешение обещает супругам простое яйцо, то есть существование в земном мире, не в раю.

Замечательный собиратель сказок Вильгельм Гримм как-то написал: «Общими для всех сказок являются остатки уходящего в древнейшие времена верования, которое выражает себя через образное понимание сверхчувственных вещей. Это мифическое верование походит на маленькие кусочки расколовшегося драгоценного камня, которые россыпью лежат на поросшей травой и цветами земле и могут быть обнаружены лишь зорко смотрящим глазом. Смысл его давно утерян, но он еще воспринимается и наполняет сказку содержанием, одновременно удовлетворяя естественное желание чудес; сказки никогда не бывают пустой игрой красок, лишенной содержания фантазии».

Второй, подтекстный, план метафоры — это всегда мерцание значений, вдохновляющее на глубокую и захватывающую интерпретацию сказочных героев, волшебных атрибутов, природных явлений, символики цвета, стихий, чисел, времен года, животных и растений.

Виктория ПРИХОДЬКО