Город Нерчинск ассоциируется с декабристами, особенно часто в связи с ним вспоминается блистательное имя российского дворянина Михаила Лунина — в этом имени сила духа и высота человеческого достоинства. Не вдаваясь в исторические изыскания, я полагаю, что в жизни человека не бывает ничего случайного. Место рождения, среда, природа, встречи с людьми — все это определяет характер и формирует мировоззрение.
Владимир Павлович Хрустов родился 26 июня 1954 года в городе Нерчинске Читинской области, ныне Забайкальский край. Воспитание и характер сложились в семье Павла Виссарионовича Хрустова, директора краеведческого музея, и учителя средней школы Зои Николаевны Хрустовой.
Об этом художнике хочется непременно сказать, с моей точки зрения, главное. Владимира никогда не разъедала зависть, которая особенно противопоказана творческим людям. Он никогда не задумывался над тем, как быстро, легко и не напрягаясь получить от жизни все. Также считал, что и в искусстве без упорного труда нельзя добиться никаких успехов. Творческая среда для художника необходима, но для этого не обязательно жить в столицах.
Путь в творчество у Хрустова не только не был лазурным, но и на сегодняшний день кажется даже нелогичным. Свое творчество молодой художник начал с севера Хабаровского края, поселка Чумикан, что расположен на берегу Охотского моря, куда прибыл по окончании художественно-графического факультета Хабаровского государственного педагогического института в 1981 году. Конечно, для выпускника института это было распределением. Но если учесть, сколько выпускников следовало таким распределениям, то надо полагать, что его решение было добровольной ссылкой. «3 мая. Чумикан» (1996) — заснеженный поселок, уютный и тихий, пушистый снег на деревьях и домах, так мило и уютно на душе. На самом деле в этот поселок на краю света можно только самолетом долететь — четыре часа над гудящей тайгой и свинцовым океаном, и наконец вы прибываете в аэропорт, хотя «аэропорт» чрезмерно сильное название для этой площадки.
Глядя на картину «3 мая. Чумикан», я спросила у Хрустова: «Что ты там делал? Что тебя заставило посетить этот совершенно не для жизни поселок охотников, рыбаков и уже освободившихся?» — «Да я там после института работал три года». В ответе не было никакой скорби, более того, художник не считает эти годы потерянными, и, судя по этюдам и картинам о Чумикане, воспоминания далеко не тяжелые. Чумикан, Тында, Булава, Горный — для многих россиян неизвестные и экзотические названия, они интересны для немногих путешественников-экстремалов. Но здесь и проходили первые пленэры Хрустова, они стали бесценным материалом будущих картин. Именно в этих поездках формировалось понимание и живописное чутье, и уже в этих пленэрных работах присутствует «хрустовский» мир, когда через цветовое решение создается эмоциональное наполнение образа.
Именно картины 1980-х — начала 1990-х открыли зрителю нового художника Владимира Хрустова. Он неожиданно, по-новому заставил даже коренных дальневосточников осознать такое привычное понятие, как, например, Байкало-Амурская магистраль. В его этюдах и картинах гремевшая на всю страну великая стройка Байкало-Амурской магистрали зазвучала по-настоящему молодо и поэтично. Поселки БАМа в этюдах художника погружены в цветное пространство, освещенное солнцем, зеленью, настроением художника, в них настоящая романтика молодости. В восторг художника привела не грандиозность стройки, а природа, чистая и первозданная, в нее погружены первые жилые строения, которые еще сохраняют свежий запах тайги. «Ненастный день в июле», «Таежный поселок», «Новая улица после дождя». «Тында» (1990) — кисть сама создает рисунок, размашисто и точно, ее прикосновение определяет особенность фактуры и таит в себе ощущение живого восприятия.
Особый период его творчества и, как полагаю, наиболее важный, связан с объединением группы «Пять», куда помимо Хрустова входили художники Геннадий Арапов, Игорь Шабалин, Андрей Паукаев и Игорь Кравчук. Увы, когда организовалась эта группа, канули в Лету все привилегии для художников: государственные закупки произведений, бесплатные творческие дачи, получение мастерских, квартир... Остро стоял вопрос и о том, нужен ли Союз художников СССР вообще, поскольку поддержки, материальной и организационной, нет, стало быть, и смысла в нем нет. Группа «Пять» возникла вопреки всем тенденциям, существующим в обществе, они не ходили на митинги, не упрекали за «крепостничество» их таланта. Напротив, радовались, что нет прежнего выставкома, с его требованиями следовать методу социалистического реализма, что закончилось время, когда вступление в Союз художников нужно было отработать, заслужить. Но самым важным в их объединении было не творческое сходство и единомыслие. Их разность живописных манер соединялась с опытом, который обретался в бесконечных пленэрах, бесконечных поездках в самые отдаленные места Дальнего Востока — в другие концы отечества денег не хватало. Результатом этих поездок были выставки, выставки, выставки. Дух соперничества касался только творческих исканий, а объединяла их страсть к работе. Такая наполненная жизнь принесла не только известность, в дальнейшем произошло почти невероятное — они расстались друзьями, каждый обрел свой изобразительный язык, свое видение искусства и независимую творческую судьбу.
Если хотите поближе узнать Хрустова, познакомьтесь, хотя бы с его замечательными деревенскими пейзажами конца 1980-х — начала 90-х, когда на пространствах России еще существовала атмосфера деревенского быта, не связанного с понятием «нищета». Неказисты дома в пейзажах? С точки зрения нынешней турецкой застройки, конечно, неказисты. Но красота и задушевность русской деревни всегда заключались в единении человека с природой, поскольку они органичны. «Март в деревне», «Осень в деревне» — даже осень и ранняя весна, которые всегда навевают уныние на русскую душу, не могут отрицать добрые чувства к деревенскому быту. В этой деревне человек не чувствовал себя приниженно, атмосфера человеческого тепла дарила душевное здоровье, которое всегда помогало выжить. В пейзажах Хрустова «Февраль в деревне», «Холодный день на Амуре», «Лиственницы» темперамент движения кисти едва поспевает за чувствами и ощущениями художника. Замесы краски, сложные и точные, они улавливают малейшее изменение в природе, а вместе с тем и передают настроение автора. Но вот исчез здоровый дух, когда-то царящий в деревенской жизни, остались отдельные ее островки, но уже в виде «Веселой деревни». И теперь воображение художника больше занимают ландшафты, где нет присутствия разрушительной жизни человека. В России достаточно таких мест. «Последний снег. Эльбан» (2006). Весна, хрупкое чувство первого ее ощущения, ее начала...
Закончились 1990-е, расширились горизонты для художников, и при малейшей возможности творческое любопытство Хрустова повлекло его в путь. Два месяца в Париже, где помимо потрясающей архитектуры еще и жизнь солнца, ветра. Дикая природа Аляски, средневековая Испания, фантастическая Камчатка и... опять родное Забайкалье — все это великолепие Владимир Павлович смог пережить в сотнях и сотнях этюдов и картин. Биография живописца всегда в истории пережитого, и эту историю можно почувствовать только в его работах.
Время, когда за художника многие вопросы творчества решала система «Союз художников СССР», давно закончилось. Закончилось беспечное время, беспечных «праздников жизни» по отведенному минимуму. Для некоторых художников перемены начала 1990-х обернулись трагедией всей жизни, и зачастую эта трагедия коснулась именно тех, кто не был приверженцем коммунистических идеалов. Просто они не смогли быстро поменять вектор совести. Перемены не повергли Хрустова в уныние, поскольку он был молод и привык надеяться только на себя. Тем не менее если человек утверждает, что его жизнь не зависит ни от какой системы власти, он лицемерит. Да, внутренняя свобода творца не зависима, но он не застрахован от обстоятельств жизни. Хрустов родился на земле, где каждый камень чтит своих предков, богатую историю небольшого города Нерчинска. Весьма понятны такие его натюрморты, как «12 июня — День Независимости». Духовой инструмент, лампа, примус и... бутылка французского вина — штрихи из прошлой и настоящей жизни. Они говорят больше, чем путаные речи тех, кто придумал этот странный праздник — День независимости России. Жанр натюрморта привлекает художника еще и тем, что в нем можно сконцентрировать время: остановить или, напротив, почувствовать его неминуемое течение. «Две лампы», «Одинокий чайник», «Осень» — предметы в его натюрмортах являются безмолвными свидетелями чьей-то жизни, и для художника в этом их бесценность.
Тоска и скука — так можно охарактеризовать пейзаж, состоящий из крыш архитектурных однообразий развитого социализма. Но вот выпал снег, и художник поделился с нами этой пушистой тишиной. «Иней на Амурском бульваре» — мягкий, изысканный городской пейзаж. Эту изысканность подчеркивают хрупкие очертания деревьев первого плана, сквозь эти деревья видны крыши домов, на которых лежит пушистый снег. Хрустов — блестящий режиссер, он играет планами, цветом, фактурами, поэтому он нескучен в своих бесконечных видах города. Кажется, уже просто не осталось уголков в Хабаровске, которые не оказались у Владимира Павловича на холсте. Можно сказать, что существует Хабаровск — город пластического воображения Хрустова. Он условный и реальный, узнаваемый и вновь открытый для зрителя.
Владимир Павлович не считает себя портретистом и только изредка приступает к этому жанру. Образы в его портретах создаются живописно-колористическим методом. «Портрет Надежды» (1991) — изящная красота колорита соответствует внутренней сдержанности героини. В портрете «Любовь Александровна» сверкающая радостная красочность погружает нас в ощущение праздника.
В его творчестве нет самозабвенного восторга, как и ужасов, рождаемых опустошенным одиночеством, что так естественно для настоящего мира. Быть может, при своей яркой восприимчивости Владимир Павлович мог впасть в лучезарность, но вот те самые корни предков возвращают его вновь и вновь на круги своя. Вмещающий всю Европу Хабаровский край — наши необозримые пространства вместе с исторической его родиной, Забайкальем, запечатлены в тысячах его этюдов. Этот материал дает ему огромный, неиссякаемый потенциал для творчества, для воображения, и, что очень важно, художник умеет им пользоваться. В его отчетах, коими у художников являются персональные выставки, наряду с картинами, пейзажами всегда присутствует материал непосредственного общения с соотечественниками — этюды. В этюдах всегда присутствует обнаженность сердца, в них более всего видно умение художника отбирать главное, или, наоборот, через детали, которые всегда ускользают от неопытного глаза, мастер видит всеобщую красоту.
Ничто, как этюды, не создает наибольшее понимание между художником и обыкновенным зрителем. Помнится, как на персональной выставке Хрустова останавливал посетителей этюд с обыкновенным, знакомым многим сюжетом: кот грелся на крыше сарая. Пространство этюда было наполнено знакомым теплом недолгого лета, а этюд выполнен так, что и кот, и доски крыши сарая, и воздух — все это благодаря мастерству художника выражало такое щемящее чувство лучших воспоминаний, что почему-то большинству зрителей хотелось унести этюд домой.
Картины Хрустова последнего десятилетия обрели изобразительную легкость и мастерство прикосновения кисти, ее неощутимую связь с холстом. Реальный мир растворяется в эмоциональном цветовом наслаждении и мягком прикосновения кисти к холсту. «Красный шиповник» — эстетское наполнение пространства красивыми предметами, каждый из которых изящен и красив по-своему, имеет свое качество — цвета и форму. Казалось бы, написать такие картины, как «Цветы и фрукты», «Осень», «Поздние цветы» тоже не составляет для художника никакого напряжения, никаких усилий. Ранее об этом говорилось так: «Мастерство достигло того уровня, когда не ощущаешь пота художника». Художник делает свой выбор еще в начале пути, и редко кому удается пройти его без разочарований и ошибок. В картине «Светлое воскресенье» есть понимание художником великого христианского праздника. И главное он видит в духовном росте человека, его очищении от всего сорного, мелкого, суетного, и путь этот долог. Пасхальные яйца, куличи — всего лишь материальные признаки этого праздника.
Опять мне хочется вернуться к его истокам и к городу, где художник родился, ведь пока человек об этом помнит и это чтит, в его жизни существует охранная грамота. Потому город Нерчинск с декабристами и героями всех войн всегда будет присутствовать в творчестве Хрустова. И картины с обыкновенными названиями «Возвращение охотника», «Кирпичные дома» будут вновь и вновь тревожить наше воображение. «Кирпичные дома» — дома на солнце отливают золотом, как драгоценная память. И это ощущение создается благодаря неожиданному эксперименту художника: он использует фольгу цвета золота и серебра и будто навечно впаивает ее в краску, в цвет живописи. Как правило, использует такой прием художник только в картинах о городах Нерчинске и Хабаровске. Память каждого соединяется в память всей России.
Татьяна ДАВЫДОВА
