Словесница Искусств

Лазовский государственный природный заповедник им. Л. Г. Капланова, который расположен в Приморье, называют одним из самых уникальных уголков Земли. Творец своей невидимой рукой создал эту удивительную шкатулку, наполнив ее редчайшими представителями животного и растительного мира, а потом вложил главную драгоценность — Остров Петрова.

Его называют Островом надежды, местом, где человек может получить ответ на самые важные для себя вопросы. Он омывается изумрудом и бирюзой соленых волн Японского моря, укрывается густым шатром из тисов и лип и хранит многие тайны древних империй. Всех, кто приезжает сюда, Остров ведет к своей вершине сквозь тисовую рощу. Ты делаешь шаг и попадаешь в другое измерение, где ничто не нарушает тишины и покоя, где мощные ветви тисов, совсем как руки воинов, охраняют хрупкий мир, а золотые нити солнца высвечивают темно-зеленую хвою и наполненные сладким соком красные ягоды. Тисовая роща, созданная 800 или даже 1000 лет назад (ученые именно так определяют возраст этих вечнозеленых реликтов) — ворота Острова, где живут легенды, предания, мистические поверья. Теперь в магическую книгу Острова Петрова вписана еще одна история, которая напрямую связана с современными верованиями аборигенов Приамурья.

Телефонный звонок из Приморья. Голос Сергея Хохрякова, заместителя директора Лазовского заповедника и моего хорошего знакомого. Не так давно он открыл для меня Остров, показал его тайные тропы, рассказал множество интересных вещей и дал потрясающую возможность в полном одиночестве побыть в природном храме, прислушаться к его дыханию. Для себя я называю Сергея хранителем Острова Петрова. Их линии жизни настолько переплелись почти за двадцать пять лет, что рассматривать их в отрыве друг от друга просто нереально.

Итак, в редакции звонит телефон. Сергей Хохряков обрисовывает ситуацию, и в голосе его слышится растерянность. Дело в том, что сотрудники заповедника, «закрывая» Остров на зимний сезон и делая последний обход, заметили на одной из ветвей тиса, склонившейся к тропе, деревянного сэвэна, подвешенного на кожаном ремешке. Самый обычный амулет в виде человеческой фигурки с обозначенными «женскими» признаками. Странным было только одно: на шею сэвэна надето золотое обручальное кольцо, судя по размеру — мужское. Царапинки и потертости на металле указывали на то, что кольцо носили, и, быть может, не один год. И вот что еще интересно: на деревянном амулете стояло авторское клеймо одного из самых известных мастеров Приамурья.

Сэвэна сняли с тиса и отнесли в музей заповедника (это чтобы в следующем сезоне кто-нибудь из туристов не взял его себе на память) и теперь ломали голову, что с ним делать. Сергей спрашивал моего совета, и я начала «собирать информацию» у знающих людей. Разговаривала с жителями национальных сел Хабаровского края, расспрашивала этнографов, и вот какая в итоге сложилась картинка.

Сэвэн, оставленный кем-то на тисовой ветке, не случайность. Человек, приехавший на Остров Петрова (быть может, не любознательным туристом, а именно как паломник в священное место), молился богам и в качестве приношения оставил амулет и золотое кольцо. Можно предположить, что обряд был связан с семейными отношениями, и, скорее всего, не слишком удачными. Совершая этот ритуал, человек обращается к древнейшему дереву — тису, который, как известно, у многих народов мира символизировал траур и печаль. Оставленное обручальное кольцо — тоже особый знак. Как заметила одна из моих собеседниц, с которой я поделилась этой историей, символами семейного счастья так просто не разбрасываются. Значит, человек хотел отсечь какую-то часть своей судьбы и оставить ее тысячелетнему дереву.

У дальневосточных этносов с деревьями отношения особые. Для них они считались вместилищем душ хозяев того или иного места, своего рода посредниками между миром человека и богов, важнейшую роль играли и в шаманизме. А венцом всего было мировое Древо — абсолютно четкая и ясная модель мироздания.

Все мои консультанты по «тисовой истории» впервые столкнулись с подобным. Прежде всего потому, что обручальное кольцо на сэвэне — явно «из другой оперы». У дальневосточных народов, в частности нанайцев, ульчей, нивхов, не было подобных атрибутов, они пришли к ним уже в современное время, как и славянские элементы свадебных, похоронных обрядов и т. д. Случай на Острове Петрова — яркий пример того, как древние аборигенные обряды трансформируются с учетом сегодняшней реальности, дополняются новыми штрихами, но по сути своей остаются неизменными. Все, с кем мне довелось говорить, сошлись в одном: сакральный ритуал совершен, механизм общения с богами запущен, и потому сэвэна нужно обязательно вернуть на то место, где оставил его незнакомец. А иначе беды обрушатся на головы сотрудников заповедника, да и самому молящемуся будет несладко.

Все это я рассказала Сергею Хохрякову. Когда миновала зима, и Остров Петрова вновь «открыли», ребята первым делом отвезли туда окольцованный амулет и бросили в глубокое дупло старого тиса. Теперь он действительно навеки спрятал чью-то боль и, будем надеяться, исполнил тайное поручение.

Народы Приамурья знают наверняка, что не стоит брать какие-либо предметы, подвешенные или положенные на деревьях. Не для человека это предназначено. И потому мудрый охотник, заметив среди листвы или сплетенных ветвей что-либо (а это могут быть часы, деньги или другие ценности) пройдет мимо. Иногда старики относят в тайгу старых сэвэнов или мио (своего рода икона на ткани у аборигенов Севера), когда понимают, что больше некому будет заботиться об этих сакральных вещах и хранить их. И в таких случаях также нельзя прикасаться к оставленным предметам. Коренные народы Приамурья это знают. А вот ребятишкам из нанайской деревни Сикачи-Алян, видно, никто не объяснил. Несколько лет назад нашли они в лесу какие-то яркие лоскутки с иероглифами на деревьях, взяли с собой и даже придумали какие-то игры. А спустя некоторое время детвора стала вдруг болеть. Когда взрослые разобрались в чем дело, быстро вернули святыни в прежнее место, и неприятности миновали.

Известно, что деревянные идолы, которые изготавливались, как правило, по указанию шамана для конкретной цели (решение с его помощью сложной жизненной ситуации, исцеление от болезни и др.), всегда считались вещами неприкосновенными. Аборигены верили и верят до сих пор, что некоторые сэвэны — «живые», и потому не стоит вызывать их гнев. Идолов хранили на чердаках, а иногда уносили подальше в лес. Если были на то указания шамана, переселившегося в лесное жилища сэвэна периодически «кормили». Жительница поселка Пуир Николаевского района Хабаровского края рассказывала, что в детстве бабушка давала ей поручение сбегать в лес и отнести еду деревянному божку. Девочка особо не вдавалась в детали, но бабушкину просьбу исправно выполняла. Какова его дальнейшая судьба, она не знает: с уходом бабушки традиция прервалась.

А вот учитель истории из Найхина Нанайского района Хабаровского края специально отправился в тайгу на поиски «живого» сэвэна. Дело в том, что его дед был одним из проводников Арсеньева, много рассказывал о прошлой жизни с ее мистическими элементами, и в частности о том, как местный шаман совершал свои обряды и где спрятал своего верного деревянного «слугу». Найхинский учитель, человек довольно молодой и активный, решил отыскать тайное место. Сколько уж ему пришлось бродить по тайге, неизвестно, но старого сэвэна он нашел. Хотел определить ценную находку в школьный музей, но директор, опасаясь гнева потревоженных духов, наотрез отказался. По тем же соображениям не взяли идола и в другой этнографический музей и посоветовали вернуть его на прежнее место.

В музейных экспозициях, посвященных аборигенной культуре, центральное место занимает ритуальная скульптура и шаманская атрибутика. Нынешние хранители этих коллекций, особенно в национальных селах, относятся к таким предметам с особым почтением. К примеру, директор этнографического музея села Булава Ульчского района Хабаровского края Юрий Кусайли периодически проводит обряд «кормления» сэвэнов и всегда предупреждает посетителей, что руками их лучше не трогать. Не только потому, что в музеях так заведено, а ради собственной безопасности. К слову, некоторые булавинские бабушки вообще стараются не заходить в музей. Видимо, не хотят попадаться на глаза «живым» сэвэнам.

Многим, конечно же, знакома прекрасная коллекция ритуальной скульптуры Хабаровского краевого краеведческого музея им. Н. И. Гродекова, собранная на заре XX века самим Владимиром Клавдиевичем Арсеньевым. Меня всегда интересовало, как музейщики опекают эти экспонаты. Выяснилось, что сэвэны не лишены особого внимания, правда, инициатива исходит от представителей коренных малочисленных народов Приамурья. А конкретно от Зинаиды Николаевны Бельды, жительницы села Троицкого Нанайского района Хабаровского края, которая хорошо знает и соблюдает традиции предков. Она все взяла в свои руки и время от времени совершает в зале этнографии обряд «кормления»: готовит для сэвэнов особое угощение, наливает в специальный сосуд немного водки, произносит соответствующие заклинания. Сотрудники музея при этом обязательно присутствуют, и это правильно — ведь они находятся под одной крышей с магическими «единицами хранения», и потому лучше сохранять с ними дружеские отношения.

Нужно сказать, что обряд жертвоприношения у современных аборигенов сохранился, несмотря на поменявшуюся в корне жизнь, и считается естественной частью их бытия. Приезжает житель Булавы на мыс Аури — одно из культовых мест на Амуре, и сразу же кладет украдкой под какой-нибудь кустик или деревце пачку сигарет. Это чтобы хозяин местности не осерчал на непрошеного гостя. До сих пор приносят дары и к сикачи-алянским петроглифам. Особо почитаем «космический лось» на огромном валуне, у которого просят здоровья и удачи, каменный ансамбль недалеко от деревни Сикачи-Алян, где в центре расположена магическая «бабушка», а также сопка Дракон в нанайской деревне Кондон.

В особых случаях в качестве жертвоприношения богам используют курицу. Одна нанайская мастерица рассказывала, что однажды взяла бересту для своих изделий «не в том» месте (она предполагает, что потревожила чьи-то родовые деревья) и практически сразу серьезно заболела. Когда ее состояние достигло критической точки, она купила живую курицу, отправилась вместе с мужем в лес, и там, окропив березы кровью (курице отсекли голову), попросила прощения. Болезни как не бывало.

Но такие крайние меры достаточно редки. Сегодня чаще поступают по-другому: покупают замороженную птицу, готовят ее, а потом кладут возле какого-нибудь сакрального предмета — того же сэвэна или мио. До недавнего времени в селе Лидога Нанайского района Хабаровского края во время осеннего забоя свиньи отваривали ее голову и ставили в особом месте перед семейными святынями. Когда еще была жива бабушка Кода — местная шаманка, обязательно звали ее, и она совершала особый ритуал: обращалась к богам, благодарила за ниспосланные блага и на будущее просила их милости.

Практически везде сохранилась традиция угощать духов — «чектырить» (так, во всяком случае, говорят ульчи): прежде чем осушить чарку, нужно побрызгать по трем сторонам. Причем делают это мужчины или пожилые женщины. Охотник у ночного костра в лесу обязательно плеснет водки в огонь, рыбак, отправляясь за уловом, нальет немного спиртного в реку, а то и сигареты бросит. Но обряды эти сегодня совершают не только аборигены. Живущие рядом славяне или другие народы, благо наш регион многонациональный, производят те же действия и верят, что теперь уж ничто не помешает удаче.

Еще несколько десятилетий назад для удачной рыбалки на берегу реки мастерили «ворота». Для этого делали стружки, привязывали их к палочкам, втыкали в берег, а потом через них пускали по воде берестяные сосуды — «чумашки» — с дарами (чаще всего с национальными блюдами). Считалось, что чем быстрее они потонут, тем удачнее будет промысел. После того, как хозяин реки отведал угощение, стружки заносили в дом и сжигали. Сегодня подобный обряд совершают редко, но вот ритуальная стружка продолжает «работать» на благо людей. Прежде она была шаманским атрибутом во время камлания, обрядов очищения или исцеления. Сейчас, когда старое поколение шаманов практически ушло, люди пытаются пользоваться ей сами. Если кто-то заболел в той же Булаве, обращаются к мастеру с просьбой изготовить «лекарство» — золотистые завитки из тальника. Потом нужно поводить ими по телу занедужившего человека, и все хвори уйдут. Точнее, злые духи, из-за которых приключилась болезнь, запутаются в ней. После совершения обряда стружку, конечно же, сжигают.

Да, шаманы, находящиеся между людьми и высшими сферами, уходят. Многие тревожатся: кто теперь станет заступаться за народы Приамурья, кто проводит души умерших в загробный мир? Что ж, приходится строить собственный диалог. Нередко мне приходилось слышать от молодых аборигенов такую фразу: «Нужно помолиться богам». Каким конкретно, они не объясняли, видимо, имея в виду обобщенный образ небесных заступников. К тому же современное поколение коренных малочисленных народов нынче принимает Православие, но невидимые и очень прочные нити продолжают соединять в общем-то несоединимые вещи.

Мне никогда не забыть жуткого шторма, в который попала наша моторка на пути из нивхского поселка Пуир в Озерпах. Около двух часов нас швыряло по взбесившемуся Амуру, холодные волны обрушивались сверху, и в какой-то момент казалось, что мы перевернемся. В лодке с нами находилась жительница Николаевска-на-Амуре, ульчанка, женщина образованная и, как позднее выяснилось, крещеная. В самый критический момент нашего плавания она достала из кармана припасенную заранее горсть риса и бросила в воду — чтобы хозяин реки подобрел немного. А потом призналась, что молилась одновременно всем богам — и северным, и Иисусу Христу. Мы благополучно добрались до берега, и в тот момент это было настоящим чудом...

...Отдельные традиции уходят, что-то прочно впечатывается в народную память назло цивилизации, какие-то обряды приобретают новые черты, сохраняя при этом главный смысл. И это уже ни от кого не зависит. Но каждую весну, когда по Амуру идет искрящаяся на солнце шуга, Нина Константиновна Ходжер, одна из самых старейших женщин в Булаве, пускает по воде берестяные чумашки с ритуальной пищей. Таким образом она поминает погибших когда-то в речных волнах мужа и сына и просит удачного года для всех жителей Приамурья. И мне почему-то кажется, что пройдут годы, десятилетия, но весенней порой кто-нибудь обязательно отправит в таинственное плавание кораблики-послания. И у них тоже будут особые поручения.

Елена ГЛЕБОВА, Хабаровск.
Фото автора.