«Это вещь или игрушка?» — спрашивал пятилетний исследователь-аналитик, осваивая новый домашний интерьер и видя что-то непонятное, но очень привлекательное. Вопрос веселил окружающих, но был ясен: если предмет-«вещь» имел практическое применение, и функции его объяснялись, если «игрушка» — стоял-висел «просто так» или «для красоты» — малолетке позволялось, с мерами предосторожности, разобраться с этим по собственному усмотрению. Такой вот ключ к новому пространству...
Картинки из своего детства я вспомнила через много лет, в 2012-м, на выставке предметного фото Дины Беленко «Бытовая магия» в хабаровском центре «Магазины Радости»: привычные вещи в иной реальности начинали играть, оборачиваясь чем-то другим. Посетители реагировали по-разному: дети и те взрослые, кто еще не утратил способность воспринимать все необычное, зачарованно кружили вокруг фотокубиков, но основная масса посетителей равнодушно текла мимо. Правда, кто-то срезал особо понравившуюся инсталляцию. Потом были выставки в Доме творческой интеллигенции и Дальневосточной государственной научной библиотеке, и они тоже воспринимались неоднозначно. «Я ничего не понял, но очень интересно сделано! Наверное, это тоже нужно!» — заявил один жизнерадостный зритель. Да, наверное. Кто ж виноват, если мы (даже некурящие и малопьющие) привыкли судить об уровне предметного фото — «вещи» по Playboy и Esquire? А если «Минздрав не предупреждает», зачем оно нужно? И откуда вообще взялось? И кому отвечать, как не автору «натюрмортов с историей», победившему в интернет-конкурсе «Фотооткрытие-2013». Итак, слово Дине Беленко.
Практически все фотографические жанры развивались из живописных. Прежде всего стоит вспомнить фламандский натюрморт: вазы, яблоки, срезанная спиралью лимонная кожица, незримое присутствие Виллема Хеды. Все, что выглядело удивительно прекрасным у живописцев харлемской школы, и все, что слегка потускнело на снимках неофитов. В XVI веке и художники, и зрители владели определенной системой символов, которая позволяла расшифровать картину, как послание, написанное мелким почерком, и в которой яблоко никогда не было просто яблоком. В фотографии маэстро классического натюрморта можно считать Йозефа Судека, а натюрморта с легким налетом сюрреализма — Чему Мадоза. Перечисление не только мэтров, но и всех, кто занимается «натюрмортом с историей» талантливо и с любовью, не займет много времени — их наберется не более ста в мире, даже если посчитать новичков. Поэтому трудно говорить об «отце жанра», мы сами создаем этот жанр — прямо сейчас.
Любой натюрморт (будь это фуд-фото или непостижимый концептуализм) близок скорее к иллюстрации (как синтезу дизайна и живописи), чем к фотографии в ее традиционном понимании. Здесь перед фотографом стоит задача не зафиксировать факты, а создать свою (возможно, более гармоничную) реальность.
Если говорить о практической пользе художественных натюрмортов, то она примерно соответствует нише пейзажной фотографии, с той лишь разницей, что в натюрморте на порядок больше контролируемых переменных, а значит, его легче интегрировать в тот или иной дизайн. Это, прежде всего, книжные и журнальные иллюстрации, афиши, плакаты, обложки компакт-дисков и даже принты для оформления интерьера. Рекламные снимки тоже не надо сбрасывать со счетов. Удачная метафора не только помогает лучше раскрыть качества продукта, но и приближает рекламный плакат к границе, за которой начинается настоящее искусство.
Надо полагать, самые важные качества здесь — умение наблюдать и фантазировать. Создание живой истории из неодушевленных объектов — это и упражнение на творческое мышление, и попытка внимательней присмотреться к вещам, которые нас окружают. Если фотография не помогает выявить ни характерных черт объекта, ни его связи с общим состоянием вещей, если она ничего не добавляет к обычному его образу — то это скорее работа фотоаппарата и фотографической техники, чем творчество наблюдательного художника.
Идеи для снимков время от времени приходят из ниоткуда, рождаются от мельком услышанной фразы или капель пролитого кофе, но я предпочитаю ожиданию спонтанного вдохновения более активную деятельность — рисование эскизов и ежедневную работу. Я верю, что вдохновение — это результат погруженности в свое дело, увлеченность, «творческий энтузиазм», если хотите. Оно появляется, когда ты уже включен в работу — рисуешь ли эскизы, ищешь ли реквизит, или просто отбираешь интересные темы.
Я могу отталкиваться как от объекта, так и от более общей идеи. Скажем, не так давно у меня появилась маленькая телефонная будка. С чем может быть связан этот образ? Это коммуникация, общение, разговоры, голоса. Как можно визуализировать голоса, сделать их видимыми? Я подумала, что полупрозрачные человеческие фигурки, которые исходили бы от телефонной будки, как некий призрачный дым, — это неплохое решение. Вырезала их из кальки, добавила дым от ароматической палочки — и получила снимок «Голоса». Любой эскиз, таким образом, рождается из ряда вопросов в духе «Что это?», «С чем это ассоциируется?», «На что это похоже?», «Как можно показать эту связь?».
Главный критерий хорошего снимка — это история с началом, серединой и концом. Это не значит, что кадр должен рассказывать о каком-то конкретном событии, нет. Но внутри снимка должно развиваться его собственное повествование. По сути, каждое иллюстрирование идеи — это визуализация метафоры. Здесь на качество снимка действуют два фактора: сложность метафоры и понятность ее передачи. Если вы сумели понятно передать очень сложную метафору, поздравляю, вы гений. Если сложную метафору вы передали, но не очень понятно, или наоборот (простую — понятно), вы талант.
Когда мы создаем метафору визуальными средствами, когда заключаем ее внутри изображения, мы создаем историю. В кадре появляется сюжет. Таким образом, мы формулируем определенное высказывание, а это значит, нам есть что сказать. Это уже неплохо, по крайней мере, так мы можем объяснить хотя бы себе, зачем нажали на спуск.
Инга РУДАЯ
