Страницы детства*
В его богатой биографии строительство Комсомольска-на-Амуре в конце 1930-х, Великая Отечественная война, которую он прошел от начала и до самой победы, был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны, медалями «За отвагу» и «За боевые заслуги». С 1958 года и до выхода на пенсию работал в Амурске механизатором. В разные годы стихи Понгсы Киле печатались в журналах «Дальний Восток» и «Северные просторы», выходили в сборниках «Песни сердца» (Хабаровск, 1993), «Словами предков я пою» (1988), «Прекрасная родина моя» (1999), «Избранное» (2007) «Загляни в душу мне» (2014) и других. В 1970-е годы писал песни для творческого коллектива села Верхний Нерген Нанайского района, позднее для ансамблей «Гивана» Комсомольского района и «Сиун» Амурского района. Январь. Свирепствовал буран, словно выло бесчисленное стадо волков. Прибрежные тальники и дубы в дубняках о своем стонали и яростно скрипели, дрожали и гнулись, скручивались то налево, то направо, чуть не до земли прижимались с придушенным шумом и гудением. Ветер ярой злостью наваливался вихрящимся снежным телом на загородку. Она на каждый яростный порыв ветра отвечала лихорадочным вздрагиванием и свистела всеми щелями каким-то душераздирающим жалобным воем-зовом. Метель, переваливаясь через загородку, носилась вихрем по двору в дикой дьявольской пляске, билась с разгона в стену фанзы, торопилась ворваться в дом. И, не находя щели в стенах, с дикой злостью, с воем и напором кидалась на шалаш, который, прижавшись к стене, укрывал двух женщин. Парусина хлопающим оторванным углом словно отбивалась от наседающей метели, то пузырем вздувалась, то, прижатая ветром к стене ребрами-опорами, дрожала и глухо роптала. Шалаш словно понимал, что если ветер разнесет его или сломает ребра-опоры, то он раздавит людей, нанесет непоправимую беду семье, и держался изо всех сил. Хлопал, ухал, словно человеческим голосом, скрипел воткнутыми в снег опорами, держался неодолимой силой, спасая жизнь и судьбу женщин. В доме трое. Старшая грела пеленки и одеяльце у жаркого пылающего очага, младшие — мальчик и девочка — почему-то рано проснулись и шептались, укрывшись одеялом. По времени — начало рассвета. Дом освещала тускловатым светом лампа, стоящая у окна на специальной полочке, где раньше находилась коптилка. На дворе уже который день неумолимо гремела и выла метель. Казалось, весь дом дрожит от разнузданной силы ветра.
Чуть позже не спеша зашла мать и на ходу бросила в угол парусину. Взяла у дочери теплые пеленки и одеяльце, села рядом с бабушкой. На руках у той во весь голос кричал ребенок. Он извещал весь свет и своего отца, который сейчас находился далеко в тайге на охоте, что в дом пришел будущий хозяин и кормилец семьи. Так, криком разрывая утреннюю зарю, под свист и вой метели в январе 1918 года в семье родился пятый сын. С первых минут своего появления на свет я был объят буйной, но не злой родной природой. Меня, как и моих предков, родная природа-стихия закаляла с первых дней. Недолго мне пришлось чувствовать тепло души и ласку матери. В четыре года я осиротел, остался без матери. И с этого времени отец стал брать меня на охоту. Летом лежал в оморочке, зимой на нартах в медвежьем спальном мешке. Летом до поздней осени бороздили мы воды горных рек Анюй, Пихца, Хар. Я засыпал в оморочке за спиной отца под колыбельные песни кукушек и шум перекатов. Вековые кедры стеной стояли по берегам, подпирали вершинами небо, качаясь, и тоже пели свои колыбельные песни. Казалось, что и улыбающаяся луна пела по вечерам над накомарником. Рано утром меня будили птицы, изюбры где-то трубили, звали меня, и утренняя прохлада, обнимая, бодрила. По вечерам весело плясало пламя костра. Опустив свое весло в воду или прикусив зубами край борта оморочки, я часами слушал музыку камушков, которая доносилась со дна реки. Камушки катились по течению и пели разными звенящими голосами. Летом жаркое солнце нежно обнимало лучами маленькое тельце мое и баловался со мной дождик. Я носился по воде с луком и деревянной пикой, воображая себя богатырем-мэргэном, о котором отец рассказывал по вечерам смешные, печальные и волшебные сказки. О делах он разговаривал со мной, как со взрослым, советовался. Направлял, объяснял причину моих ошибок в суждениях. При этом лицо его становилось серьезным. Видимо, так отцу со мной легче было перенести горе, нанесенное эпидемией, которая унесла четверых членов нашей семьи. Вдвоем мы скитались по горным рекам, отвлекая себя от печали. На дневном отдыхе он играл со мной. Бросал кочку вверх, а я из лука стрелял в нее. Или на меня катом бросал большую кочку, а я ее колол своей пикой. За неверный удар или приемы не ругал, а показывал, объяснял. Во время непогоды в палатке он рассказывал много интересных историй, поучал в познании жизни, особенно внушал привычку к уважительному отношению к старшим. Говорил, что перед опасной дорогой надо поклониться стойбищу, могилам предков на восходящее солнце. Говорил, что если ты щедр, бескорыстен, приветлив, то предки наши придут к тебе во сне и помогут найти путь.
Отец учил, как и по каким признакам определить прибытие и убытие воды на реке и даже наводнение на Амуре на будущий год. Учил читать следы, знать повадки зверей и их характеры. Особенно твердил он мне, что ничего не надо бояться и развивать в характере силу воли. Он не боялся оставлять меня одного на берегу на весь день или ночь в плохую погоду. Ранее вполне к этому подготовленный, не боялся я ни одиночества, ни темноты. Резвился по кустам, по косе, ловил хариусов, руками ловил бычков-подкамешников, и, поиграв, отпускал их в речку обратно. И знал: черти пристают только к трусам. Если на него нападать с пикой, он превратится в пень или кочку. Я не по годам взрослел. Когда я стал кое-что понимать, отец мне говорил: «Пусть тебе грозит даже смерть, беда, но никогда не говори: „валяха“ — беда. Это слово не для настоящих мужчин. Мужчина, даже когда садится по нужде, обязательно поворачивается назад, откуда шел». Однажды дядя мой обсмеял меня за это. Отец не раз говорил мне: «Если тебе придется идти в долгий опасный путь, то поклонись восходящему солнцу, стойбищу и могилам предков. Пусть они заросли травой, сугробами снега завалены — духи их живы. Они с нами. Поэтому придут к тебе во сне и подскажут верный путь и отдадут свое неистраченное счастье. Если ты добрый, не корыстный, не жадный, они обязательно отведут беду от твоего пути. Если ты делаешь добро людям, они рядом встанут с тобой, когда тебе будет тяжело». Отец знал, что я сейчас не все понимаю. Но придет время, когда столкнусь я с большой жизнью, и тогда мне многое станет ясным. Так день за днем, год за годом отец учил меня всему, что знал и испытал в этой тяжелой жизни сам. Он был мне матерью, отцом и другом. И чем старше я становился, тем яснее становилось в моем разуме все, что говорил отец. Почитая память отца, я чту память старины с ее историей развития, память о предках. Где бы я ни жил, куда бы я ни шел, и даже на войне всегда и всюду чувствовал их за своей спиной, слышал и сейчас слышу их дыхание, голоса. Иначе не могло и не может быть, ибо воспитан был по науке старины своей. На десятом году мой дядя торжественно у зимовья вручил мне подарки — ружье 32-го калибра с укороченной ложей, чтобы я достал до курка пальцем, и лыжи из черной акации с камусом, гибкие, легкие на ходу. Это радость неописуемая и необъяснимая. Все вокруг меня пело, кричало в восторге и радости: горы, реки, зимовье, все-все. Первые три дня я ходил в тайгу в сопровождении сурового, упрямого, доброго и милого учителя — старшего брата, а потом самостоятельно. И раньше я ходил в тайгу сам, но у меня были только кленовый лук, стрелы с наконечниками и маленькая пика. И тогда, когда медведя выкуривали из дупла, меня не допускали к нему ближе десяти метров. Я только наблюдал. Главное, что меня всегда брали с собой в таких случаях. Так рос я, не по годам взрослея, под наблюдением отца, его младшего брата — моего дяди и опекуна, а также моего брата — сурового воспитателя. Брат меня за ошибки и промахи не ругал и не давал подзатыльники, а терпеливо объяснял и показывал. Он терпеть не мог, когда я произносил: «я не знаю», «потом». Он по обычаю целиком и полностью отвечал за меня. Учил навыкам, начиная с иголки с ниткой, котла и до стрельбы из лука и ловушки. Таков был закон. В 1930 году я пошел в школу, мне было двенадцать лет. В 1937 году поехал в г. Комсомольск. Учился и работал в стройтресте № 36. Одиннадцать лет работал электромонтажником. В 1938 году окончил восемь классов вечерней школы. В 1939 году после тяжелой операции уехал домой в деревню (с. Дада) на излечение. Работал завклубом. В октябре 1940 года был призван в армию. Закончил в Хабаровске училище артиллерийской разведки. С сентября 1941 года на фронте. В 1946 году демобилизовался. Работал от стройтреста № 6 в леспромхозе Пихцинском до 1957 года, затем перевелся в г. Комсомольск на лесозавод треста № 6. С 1958 года живу в Амурске. В 1977 году ушел на заслуженный отдых, на пенсию. А после трехкратной операции вынужден был совсем оставить работу. С 1979 года решил заняться творческим делом — изучать и пропагандировать нашу национальную культуру. Делаю все, что могу, что знаю и как умею. В данное время участвую по силе и возможностям в деятельности ансамбля «Сиун» села Ачан. Последние дни апреля. Жарко. Над Амуром неповторимым зрелищем играет мираж. Лед посередине Амура протянулся широким темно-синим ковром. По краям этого ковра рекой текли проталины, где отдыхали утки, гуси, другая дичь. Здесь стоял шум. Кружились коршуны и чайки, а под синим куполом неба парили орланы. Они парами, одна за одной, ныряли в облако и выскальзывали где-то над его поверхностью.
Лед сильно поднялся под напором бурлящего течения. Иглоподобные льдинки, рассыпаясь с хрустальным звоном, волнами всплывали на поверхность. Они легко, нежно, мелодично звенели. На южный берег многокилометрового острова Хэри-сяни уже второй день подъезжают лодки в собачьих упряжках. В каждой лодке — три-четыре человека взрослых, очень много детей от трех лет и старше. Все нарядные, особенно женщины и девушки. Мужчины одеты скромнее, но тоже по-праздничному. У всех, от мала до велика, было приподнятое настроение. Дети 10–12 лет, держась за борта лодок, бежали свободно рядом с ними, но все были привязаны веревками к лодке для безопасности. Лодка скользила без особого труда на подрезях, прибитых на дне лодки к брускам-полозьям. Три-четыре дня над Амуром у берега острова стоял грохот лодок, лай собак, громкие возгласы приветствий, веселый смех и шутки. Особенно весело было, когда парни, мужчины и девушки устраивали гонки на лодках. Собаки бежали галопом, и лодки, громыхая за собаками, неслись по бугоркам. Груза в каждой лодке было немного, только самое необходимое на несколько дней. Из дальних стойбищ подъезжали к исходу дня. Их встречали пожилые мужчины с внуками — нет ли здесь старых друзей и знакомых. Если не было таких, то знакомились, внуков подводили к старикам на поклон. Молодые парни и мужчины выходили из лодок вслед за стариками, с ходу вытаскивали лодки на сухой берег вместе с сидящими там людьми. С гостями обменивались приветствиями, пожеланиями, шутками, и дорожная усталость сразу проходила — ведь приехавших встречали человеческим душевным теплом и чистосердечным уважением. Дети сразу находили общий язык, помогали взрослым носить вещи. Мужчины ставили балаган. У постороннего человека возник бы вопрос: неужели здесь собрались родственники, ведь так непринужденно, открыто встречаются люди? Да, по судьбе, по укладу жизни, обычаям все были действительно родственниками. Ели-пили из одной реки. Старики так говорили: «У нас два общих амбара: первый — матушка-тайга, второй — батюшка-Амур». Так незнакомые становились товарищами и друзьями, друзья — родственниками. На таких встречах договаривались и о сватовстве. Понгса КИЛЕ |
|||
|
|