Похоронно-поминальные обряды восточных славян на юге Дальнего ВостокаОдин из наиболее значимых обрядов в семейно-бытовом укладе восточных славян — похоронно-поминальный. Для него характерны достаточно продолжительная устойчивость всего ритуала и в определенной степени однородность локальных вариантов. Эволюционируя, как и другие семейные обряды, похоронно-поминальный обряд не отторг языческую архаику, которая с принятием православия была синкретизиро-вана христианской идеологией, обогатилась элементами традиционной культуры, народных представлений о жизни и смерти, нормами обычного права и крестьянской этики. Содержательная и функциональная много-слойность этого обряда сделала его, по мнению исследователей, противоречивым и затруднительным для понимания. Тем не менее учеными немало сделано в мировоззренческом осмыслении и описании оформления погребально-поминального культа, его структуры, степени сохранности дохристианских компонентов. Традиционный похоронный обряд у русских, украинцев и белорусов, по мнению исследователей, в целом однороден. В нем продолжительное время устойчивы как архаические обрядовые элементы, так и целый комплекс представлений о взаимоотношениях живых и мертвых, свойственных не только восточнославянским, но и другим народам. Краткий ретроспективный экскурс в эволюцию погребально-поминального культа возможен лишь при привлечении широкого круга исторических, лингвистических, этнографических, археологических и других источников. В этом отношении прекрасный материал дают фундаментальные исследования археологов, этнографов, фольклористов и других исследователей. Наша задача гораздо скромнее: показать по мере возможности степень сохранности типологических черт похоронно-поминальной обрядности восточных славян, и прежде всего русских, в условиях Дальневосточного региона. Если птица бьется в окно...В XIX — начале XX в. похоронный обряд восточнославянского населения представлял собой целый комплекс языческих и христианских мировоззрений, а также ритуальных действий, порожденных верой в посмертное существование души. Известный исследователь русского Севера Е. В. Барсов обратил внимание на то, что элементы языческой архаики составили существенную часть народного сознания и верований. «Нельзя не заметить, — писал он, — что... в народном сознании сталкивались и пересекались различные миросозерцания, образовывались целые религиозные наслоения, которые, в свою очередь, не совсем вытеснялись учением христианским, и вот в собранных нами плачах еще виднеются обломки этих дохристианских созерцаний, которые, однако же, относятся к простой народной вере как непосредственные ее стихии». Исследователи погребально-поминальной обрядности Похоронно-поминальный обряд у восточных славян включал несколько основных моментов: действия перед смертью и во время смерти; омовение и обряжение покойника и положение его во гроб; вынос из дома; отпевание в церкви (если оно совершалось), погребение, поминки. Таким образом, при всех региональных различиях в погребально-поминальной обрядности восточных славян в ней вычленялись три основных этапа: предпогребальный, погребальный и поминальный, каждый из которых помимо практического мог иметь и иной смысл. Так, процедура омовения умершего помимо гигиенической имела и сакральную, магическую направленность. Отношение к покойнику всегда было двойственным. Его боялись и поэтому стремились облегчить умершему переход в иной мир, а также обезопасить себя при помощи различных магических действий от возможных отрицательных последствий при соприкосновении с ним. Приметы и предсказания, предвещавшие смерть конкретного человека или кого-либо из близких, у восточнославянских народов были сходными. Они истолковывались как начало нового отрезка времени в жизненном цикле человека — «магия первого дня». До сих пор предвестниками смерти близкого человека считают неординарное поведение домашних животных, птиц, разбитое зеркало, выброс цветка никогда не цветущим комнатным растением, бьющуюся в окно птицу, скрип балок, мебели и др. Смерть человека воспринималась как переселение души в иное пространство — в загробный мир. Считалось, что души взрослого человека и ребенка различны. Когда становилось ясно, что больной не поправится, приверженцы официальной православной церкви призывали священника для исповеди и соборования. Исповедь умирающего и чтение ему священником «разрешительной молитвы» освобождала больного от всех грехов. У русских, уроженцев Тамбовской губернии, проживавших в Амурской области, после окончания этой процедуры, как только потушат свечи, следили, куда направится дым: если он пойдет к двери, значит, человек умрет, если же в передний угол или рассеется по комнате, человек будет жить. Верили также, что если соборованный человек останется жив, то он должен совершенно изменить свой образ жизни: отрешиться от всего мирского и быть высоконравственным. Старообрядцы считали тяжким грехом исповедоваться у православного священника и отпевать умерших в православной церкви. У беспоповцев, в частности у часовенных Дальнего Востока, к умирающему приглашали настоятеля. Он читал молитву и причащал крещеной «иорданской» водой. «Иорданскую» воду и в настоящее время берут из проруби реки вечером 18 и утром 19 января. Такая вода стоит в течение года и не портится. Воду, взятую вечером 18 января, используют только для причащения, а утреннюю, принесенную 19 января, для освящения и очищения от «скверны» (например, в случае, если в посуду упал сверчок, мышь и пр.). Все старообрядцы верят в силу этой воды. Вечером 18 и утром 19 января принимают по три глотка, наливают ее в посуду для последующего использования. Старообрядцы придавали большое значение очищающей силе воды. Летом 1973 г. в поселке Амгу на побережье Японского моря нам приходилось мыться в общественной бане с женщинами из местной старообрядческой общины. В предбаннике все женщины себя и взятых с собой детей обливали из бутылок принесенной с собой речной водой. Из расспросов выяснилось, что проточная («бегущая») вода в представлении старообрядцев — очищающая вода, и если вдруг что-то случится с мывшимися, пока они будут идти от бани до дома, то они попадут в мир иной «чистыми». Умирающий после исповеди прощался с семьей, другими родственниками, давал наказы. Если умирающий сильно мучился, родные «помогали» душе покинуть тело — открывали окно, дверь, заслонку в печной трубе и т. п. Запрещалось также громко разговаривать и кричать, чтобы не беспокоить душу. О наступлении момента смерти соседи узнавали по крикам, плачам и причитаниям. По традиции считалось, что громкое оплакивание умершего даст покой душе усопшего, которая не будет беспокоить живых. У русских, украинцев, белорусов считалось важным также присутствие родных в момент смерти близкого человека. Православные русские, выходцы из Тамбовской губернии, по обычаю не прикасались к своему умершему ребенку. Но на Дальнем Востоке этот обычай постепенно стал забываться и исчез. У русских, украинцев, белорусов Дальнего Востока — последователей официальной церкви, умершего укладывали обычно на лавку ногами к печи, головой к образам; у старообрядцев — лицом к иконам. Таким же образом покойника-старовера клали в гроб, на четырех углах которого помещали свечи. Полностью покойника не обмывали, а как бы слегка «протирали» тряпочкой, ветошью и пр. У часовенных старообрядцев обмывали умерших два человека, причем мужчину — мужчины, женщину — женщины. Обмывальщиков выбирала конфессиональная община. Обмывали проточной водой, быстро, проводя крестообразно по лбу, животу и коленям, а также по всем суставчикам. Для этого набирали немного воды в ковш, чашечку, а уроженцы Алтая — в выдолбленную из тыквы плошку, которую по завершении процедуры сжигали. В целях оберега старались избавиться и от других предметов, используемых для омовения: тряпочки, гребешков, воды, которые считались атрибутами умершего. Воду выливали в какое-либо укромное место. Труд обмывальщика никак не оплачивался, это был его христианский долг. Руки покойного складывали на груди крест-накрест. У старообрядцев на правой руке пальцы складывали как при молении (два перста); на левую руку надевали полотняную или кожаную лестовку, приготовленную заранее специально для похорон. Погребальные одеждыПогребальную одежду восточных славян отличали общие типологические черты: набор погребального костюма, его цвет, покрой, способ изготовления, социально-демографическая принадлежность (пол, возраст, семейное положение). Наиболее распространенный цвет похоронной одежды — белый, справедливо считающийся одной из архаических черт погребального костюма, исконно приготовлявшегося из домотканого полотна. Во всяком случае, и мужская, и женская нательные рубашки, посмертная обувь, чулки и старообрядческий саван всегда были белого цвета. Хоронить старались в новой, неношеной нательной одежде. Пожилые люди смертную одежду готовили заранее. У старообрядцев-дальневосточников в прошлом одежду для покойных и саван, в который заворачивали усопшего, шили исключительно из домотканины, в 20–30-х годах ХХ в. все шире стала употребляться белая ткань фабричного производства — бязь, коленкор. Из холста шили чулки, тапки, шашмуру, рубахи. Под саван и мужчинам, и женщинам надевали рубахи. У женщин рубаха была длиннее, до щиколоток. Мужчинам также надевали штаны (не везде), а женщинам — сарафан. У мужчин рубаху, а у женщин сарафан подпоясывали сверху тонким пояском. Еще один поясок, который надевался старообрядцу на тело после рождения и никогда не снимался, также оставался на умершем. Узлов на поясах не завязывали. На ноги надевали матерчатые чулки, сшитые в форме пимов (сапожек). Женщинам поверх шашмуры (головного убора) завязывали легкий платочек и тяжелый платок «нараспустинку» (два конца скрепляли под подбородком, а два других свободно прилегали к спине. Саван и мужчинам, и женщинам шили заранее женщины. Шили непременно вручную, шов — иглой от себя («иглой вперед»). При неожиданной смерти кто-либо отдавал свой готовый саван. У старообрядцев, прибывших в Приморье с Алтая, не было принято шить саван заранее, только заготавливали для него ткань. Шить саван по обычаю должна была незамужняя молодица, которая не должна состоять в родстве с покойником. Кроится и шьется саван вручную, для этого необходимо примерно 12 метров ткани. Перед раскроем с одной стороны обрезают кромку, которая затем служит тесьмой для «пеленания» усопшего. Саван кроится из одной сплошной полосы (она идет и на лицо, и на ноги) и двух полос по бокам. Вначале закрывали лицо покойного. Боковые полотнища савана располагали в таком же порядке, как укладывали руки усопшего. Отдельно на руках шьется небольшая прямоугольная сумочка, с острыми, как и у савана, углами. Из этого же материала к ней пришивается тесьма. В верхней части сумочки оставляется небольшое отверстие, через которое в нее складываются все обрезки и нитки, образовавшиеся при шитье савана. Сумочку надевали на руку усопшего и располагали под его нижней рукой. Обряженного в саван покойника у часовенных Дальнего Востока пеленали. Пелены плели из трех непременно льняных ниток. Лен для этих целей даже в При похоронах не успевших вступить в брак погребальный обряд в определенных чертах совмещался со свадебным. У украинцев девушку хоронили как невесту, а парня как жениха. Голову девушки украшали цветы и ленты. Как парню, так и девушке на правую руку надевали металлическое кольцо, однако этого не делали по отношению к женатому мужчине и замужней женщине. У украинцев Приморья в подобном случае парню к шапке или к груди прикалывали цветок. И юношу, и девушку на кладбище несли молодые парни, у которых на правой руке были повязаны платки, как на свадьбе у старост. Использовались и другие элементы свадебного обряда, в частности устраивалось нечто вроде свадебного шествия со всеми персонажами свадебного торжества: свахой, дружками, боярами и др. В ряде русских областей погребали в специально хранившемся венчальном наряде и замужних женщин. Этот обычай встречался и на Дальнем Востоке. Гробы изготавливали из сосновых, кедровых, а за неимением последних и из березовых досок, причем оставшиеся при изготовлении гроба стружки укладывали в гроб и покрывали куском полотна, а щепу не жгли в течение трех дней. Считалось, что нарушение этого обычая накличет в дом еще одну смерть. По этой же причине и гроб делался без запаса, и погребальные носилки (две жерди, перевязанные веревкой) не приносили обратно, а закапывали в могилу. Гроб изготавливал кто-либо из родственников или соседей безвозмездно. Отказаться делать гроб, так же, как и рыть могилу, было нельзя. В гроб могли положить предметы утилитарного и хозяйственного назначения — гребень, трубку и табак для куривших, иголку, посох и т. д., так как свято верили, что они пригодятся «на том свете». У дальневосточных старообрядцев было принято готовить гробы заранее. В 1973 г. нам пришлось увидеть в деревне Янмутьхоуза Чугуевского р-на Приморского края приготовленный заранее гроб—домовину. «Домовина» была выдолблена из большой колоды кедра и прикрытая куском тюля стояла на завалинке уже в течение нескольких лет, ожидая своего часа. Но общераспространенными с У старообрядцев в гроб под голову умершего клали небольшую подушечку, наполненную его волосами. У староверов было принято женщин вообще не стричь, и все очесы (не дай бог где волос упадет!) собирали в одно место. У мужчин волосы на голове стригли («под горшок», чтобы уши немного были закрыты), подстригали и бороду. Этот «обстриг» и очесы с бороды тоже собирались и использовались для «смертной» подушечки. Принято также было класть под голову умершему его крестильную рубашку (распашонку) — «в чем Господь принял на этом свете, в том ты к нему и придешь». Помимо этого у восточных славян в гроб клали и некоторые предметы христианской атрибутики — иконы, чаще «родительское благословение», свечи, горевшие при отпевании. У русских, украинцев и белорусов Дальнего Востока, как и в других регионах, до сих пор сохранился архаический обычай бросать в могилу денежную мелочь. Считалось, что на эти Вот как описывает один из вариантов похоронного обряда, записанный в начале Молитвы и слезыНезависимо от вероисповедания у восточнославянского крестьянства были приняты дневные и ночные бдения около усопшего вплоть до самых похорон. Положение во гроб сопровождалось оплакиванием — «голошением» женщин. Над покойным с момента смерти до похорон (хоронили обычно на третий день) какая-либо женщина читала Псалтырь. У староверов надгробные молитвы читал начетчик; здесь же молились и распевали молитвы несколько старых женщин непременно с «лестовками» и «подручниками», без которых не обходилось ни одно моление старообрядцев. Отпевание у старообрядцев Дальнего Востока так же, как и на Урале, заменялось пением по псалтырю канона «за единоумершего», совершалось иногда без наставника и могло происходить как дома, так и в моленной. Наставник вместе с певчими пел погребальный канон, произносил ему последнее напутствие, отпускал грехи. С умершим прощались. Лицо покойного закрывалось саваном и обычно уже не открывалось. Перед выносом тела снимают с него «пелену», которой был перевязан усопший, а также кольцо, сережки, т. е. все, что будет мешать в ином мире. При выносе тела умершего из дома громко плакали и причитали. Это было не только эмоциональное выражение горя, но и общественное выражение любви к покойному, оценка его жизненного пути как со стороны близких, так и односельчан. Еще в середине XVI в. церковь наложила запрет на плачи, в которых она видела проявление языческих представлений о душе, признаваемой православием бессмертной. Запрещалось плакать и матерям по умершему ребенку, «чтобы не уронить на него своей слезы». Однако церковный запрет на плачи в крестьянской среде практически не соблюдался. Плакали в основном женщины, не родственницы. Умение плакать, «причитывать» было обязательным для каждой женщины. На Дальнем Востоке плачей и причитаний зафиксировано немного. Записи, сделанные сибирскими фольклористами, свидетельствовали об общем угасании этой традиции в Дальневосточном регионе. В настоящее время по умершему в старообрядческой семье не причитают, а раньше, рассказывают, были и специальные плакальщицы. Характерно, что у эмигрировавших в Маньчжурию старообрядцев институт плакальщиц сохранился и был распространен вплоть до В последний путьРусские выносили тело умершего из помещения на руках, ногами вперед, чтобы покойник не мог найти дорогу назад. По этой же причине старались не задеть гробом за косяк. На Украине же было принято гробом трижды стукнуть о каждый порог, чтобы умерший таким образом попрощался с хатой. Эта традиция первоначально сохранялась и у дальневосточных украинцев. У старообрядцев было принято умершего мужчину нести мужчинам, женщину — женщинам, если, безусловно, у последних были силы. Хоронили ногами на восток, крест ставили в ногах. Определенного часа похорон не было. У старообрядцев принято было хоронить в первой половине дня, а в некоторых деревнях — до восхода солнца. Хоронили обычно через три дня после смерти, но у старообрядцев могли хоронить и на следующий день. Вслед за вынесенным покойником быстро мыли полы. У украинцев-полтавчан Амурской области после выноса покойника, всю хату и двор посыпали зерном. Животным, чтобы они не последовали за хозяином, давали овес. Зерном усыпали и весь путь умершего от хаты до кладбища. По воспоминаниям крестьян, у них на родине, на Украине, как только человек умрет, в церкви трижды ударяли в колокол. На Дальнем Востоке этот обычай не привился, вероятно, по нескольким причинам. Прежде всего его не было у их односельчан-сибиряков. К тому же и церкви в первые десятилетия освоения Дальневосточного региона были не во всех селах. Постепенно исчезал, хотя первоначально имел место, и обычай сопровождения на кладбище покойника вопленницами. В обычае у украинцев хоронить под порогом хаты и умершего при родах ребенка. Считалось, что переступание через покойного новорожденного при входе в хату людей является для ребенка своеобразными поминками, так как он как некрещеный был лишен молитв церкви. Существовало несколько способов перемещения покойника до кладбища: несли на полотенцах, на носилках — если кладбище было недалеко, везли на телеге, санях. Сани для этих целей в некоторых местах использовали не только зимой, но и летом, что, по свидетельству Д. Н. Анучина, было обусловлено их большей древностью по сравнению с телегой, так как сани ведут свое происхождение от древней волокуши. Как трансформацию этого обычая следует рассматривать, вероятно, перенос покойника на носилках, основой которых в таежных районах Сибири служили оглобли от саней. Обычай переноса умершего на носилках из двух непременно новых (только что срубленных) жердей, перевязанных веревкой или полотенцами, отмечены нами у старообрядцев в деревнях, расположенных по побережью Японского моря. На кладбище полотенца развязывали, на них опускали гроб в могилу. Затем одно полотенце вешали на крест, сооруженный на могиле, другие отдавали похоронщикам. Оставление полотенца — символа пути, дороги — выполняло роль обережного действия. Разъединенные таким образом жерди оставляли на кладбище, укладывая по бокам могилы. Украинцы Дальнего Востока несли гроб на специально сделанных носилках — марах. Мары делали из двух жердей, соединенных двумя деревянными перекладинами. После похорон их оставляли на кладбище или около церкви. Если кладбище было недалеко, несли гроб на полотенцах, перемещая его низко над землей, на расстоянии опущенной руки. До сих пор сохранился обычай бросать в могилу одну — три горсти земли. Длительное время, согласно народным обычаям и традициям, близкими соблюдались и определенные формы траура: запрет в течение года выходить замуж вдове и жениться вдовцу, отказ от ношения украшений и т. п. Эти обычаи соблюдаются в дальневосточных деревнях и в настоящее время. Первоначальный же смысл ношения траурной одежды для изменения своего внешнего вида в целях предупреждения посещения покойника был утрачен. Традиционные сроки поминовения умерших устанавливались церковью, но по народным представлениям они варьировались. Поминки устраивали в день похорон (на третий день) и непременно на девятый, сороковой дни, через год — «година». Шестой, двадцатый день, шесть месяцев отмечались редко. Поминальная обрядность выполняла как семейную, так и общественную функцию. Поминки, проводившиеся в строго зафиксированные сроки со дня смерти — третий, девятый, сороковой и другие дни, — совершались как семейный обряд. Они были направлены на конкретного родственника и сохранение кровнородственных связей, на постоянную связь со своим родом, на ожидание помощи от «своих» покойников в житейских делах, их защиты. Первые поминки устраивались сразу же после похорон. Поминальная обрядовая пища выполняла этноинтегрирующую функцию, хотя ее ритуально-магический смысл на Дальнем Востоке в начале XX в. был уже значительно размыт. И все же в наборе блюд, порядке их смены за поминальным столом прослеживался этнический колорит, присущий всем восточнославянским народам. Основой поминального рациона, как и пищи вообще, был хлеб, т. е. изделия из хлебных злаков. Начиналась обрядовая поминальная трапеза с приема кутьи (разваренные на меду зерна пшеницы, впоследствии — рис с сахаром). У старообрядцев перед поминальным обедом совершали семь земных поклонов, читали молитвы, затем усаживались за стол. Первым поминальным блюдом была кутья, ее отведывали не менее трех ложек. Остальной набор поминальных блюд зависел от того, на какой день — «постный» или «скоромный» — приходились поминки. Непременными блюдами были рыбный пирог и окрошка. Основа окрошки — квас и редька с луком в «постный» день, в «молосный» день добавлялись сливки и яйца. Ни в «постные», ни в «молосные» поминальные дни не разрешалось употреблять мясных блюд. Завершающим блюдом застолья был кисель. Принято было попробовать все блюда. Употребление спиртного на поминках было не принято. Во время обеда читали Псалтырь, а по завершении его всем присутствующим раздавали и в настоящее время раздают деньги. В некоторых старообрядческих деревнях не устраивали поминальный обед на девятый день и «годины». В эти дни считалось возможным только разносить по домам пироги и шаньги. Раздача шанежек у старообрядцев в определенные поминальные дни ассоциировалась с открытой милостыней, бытовавшей и в прошлом у восточнославянских народов наряду с «тайной милостыней» (раскладывание под окнами, на крыльцах соседей различных продуктов и вещей). Вне зависимости от религиозных воззрений было принято с наступлением смерти ставить на подоконник сосуд с водой и повесить полотенце с внешней стороны оконной рамы, чтобы душа могла, по народным представлениям, напиться, умыться росой и вытереться. Помимо этого у икон ставили чашку с водой и клали краюшку хлеба, а у приверженцев официальной церкви — и стопку водки. Воду и хлеб меняли в течение 40 дней. По прошествии сорока дней считалось, что душа окончательно отлетела от тела и приходила в родной дом последний раз; ей уже определено «место» на «том свете». Поэтому в «сороковины» («сорочины»), в день проводов души, и поминальный стол делали особенно обильным. Таким образом, если похоронный обряд отличался непрерывностью, то для поминального обряда, наоборот, характерна прерывистость — основные поминальные даты приурочивались к третьему, девятому, сороковому дням и «године». Вторая форма поминовения носила общественный характер, выполнялась в поминальные дни вне дома и входила в систему годового календарного цикла. Это соответствовало представлениям о том, что жизнь не прерывалась и после смерти, жизненный цикл продолжается и сливается с круговоротом в природе. Основные поминальные дни были накануне Масленицы, на Пасху, в ближайшую послепасхальную — Фомину неделю («радоница», «радуница») в Троицкую («русальную») субботу — «семик», в Димитровскую родительскую субботу перед днем Юрия Солунского — 26 октября, а в иных местах и на Ильин день. Поминки в эти дни рассматривались как жертва умершим. Их невыполнение связывали с неурожаем, плохим приплодом скота. В прошлом к поминальным Троицыным и Ильиным дням приурочивали заклание жертвенных животных, которых съедали на общественных трапезах. Традиции родительского дняОбращение к предкам входило органично во все календарные обычаи. Так, рождественское ряжение, по мнению исследователей, так или иначе связано с предками, с представлением об участии умерших в жизни живых, а некоторые «ряженые» (маски), безусловно, персонажи святочных «игр» в покойника. Особенно ярко эта сторона крестьянских воззрений выразилась на Фоминой неделе, следовавшей за пасхальной. Родительский день во вторник этой недели (как и в древности, у восточных славян Дальнего Востока она называлась «радуницей) считался «родительской пасхой». Накануне этого дня на Урале для умерших предков топили баню, приносили туда все необходимое для мытья, но сами топившие тут же удалялись. Нахождение в этот момент в бане живых считалось опасным для них, так как покой предков оберегал банник. В самый родительский день вставали рано. Одни шли в церковь с кутьей (там служили панихиды и поминали умерших), другие готовили дома обильный поминальный обед. К возвращению ушедших в церковь накрывали поминальный стол, но сами домочадцы удалялись в соседнее помещение, чтобы не мешать трапезничать покойникам. Спустя определенное время семья возвращалась к праздничному столу и приступала к обеду. Этот вариант обрядов родительского дня бытовал и на Дальнем Востоке в селах, где располагалась церковь или в ближайших от нее деревнях. В любом случае непременным было и посещение кладбища. В сельской местности Дальнего Востока кладбище посещается в этот день до настоящего времени. Этот обряд нам приходилось наблюдать весной 1971 г. в селе Харитоновка Шкотовского района Приморского края. Уже около десяти часов утра местные жители, преимущественно женщины, потянулись на кладбище. Застилали «свои» моги-лы скатертями светлых тонов, на кресты развешивали рушники. У подножия намогильного креста положили крашеные яички, сладости. Катали на могилах яйца, целовали их — «здоровались» и «христосовались» с умершим. Слышны были и причитания и «разговоры» с покойником. Женщины ходили по кладбищу, посещали другие могилы. К середине дня подошли мужчины, молодежь и даже те престарелые женщины, которые уже почти не выходили из дома. Взявшись за руки, все, кто был в силах, трижды обошли вокруг кладбища с пением молитв. Затем разбились на родственные и региональные группы (к примеру, уроженцы Пензенской области собрались все вместе, точно так же объединились черниговцы) и рядом с могилами устроили поминальный обед. Закончилось поминовение умерших вождением хороводов с одновременным исполнением традиционных песен. Остается память и любовь к ушедшимНаши полевые наблюдения подтвердили выводы ряда исследователей о полифункциональности похоронно-поминального обряда. Ему присуща этноинтегрирующая функция этнопсихологической консолидации, близости со своей семьей, родовым коллективом, семейной общиной через сплочение в горе, объединение в поддержке живых. Некоторые особенности в похоронно-поминальной обрядности были отмечены дореволюционными авторами у молокан и молоканпрыгунов Амурской области. Во время болезни молокане не обращались за помощью к официальной медицине. И не только потому, что медицинское обслуживание на дореволюционном Дальнем Востоке было поставлено плохо, но и из-за традиционной приверженности при болезнях к заговорам, травам, продукции животного происхождения. Духоборы же считали, что все болезни от дьявола, и вообще не прибегали ни к каким лекарственным средствам, и больной был практически предоставлен сам себе. И молокане, и духоборы полагали, что в тяжелых случаях, если больному грозит смерть, главное, что ему надо предоставить, — это покой, избавить от шума и крика домашних. При признаках агонии все оконные дыры закрывались тряпочками, а на один из подоконников ставился стакан с чистой водой. По молоканским воззрениям, считалось, что душа человека, разлучаясь с телом, должна некоторое время побыть в помещении и очиститься в стакане с водой... К телу умершего приглашался пресвитер, который читал положенные для такого случая молитвы-псалмы. Спустя два-три дня усопшего заворачивали в холст или белый миткаль, укладывали в гроб и хоронили. Поминки устраивали сразу после похорон, на сороковой день и на годовщину. В течение поминальных дней малосостоятельные молокане получали угощение и наделялись предметами первой необходимости. По мнению некоторых авторов, основное отличие во время обряда похорон у молокан и духоборов состояло в том, что в обряде духоборов отсутствовали молитвы за царя и весь царствующий дом. У молокан-прыгунов в случае серьезной болезни кого-либо родные приглашали в дом пресвитера, близких и знакомых. Собравшиеся часа два читали перед больным молитвы, просили Всевышнего об исцелении, а больного о прощении. Если болезнь развивалась, и ясно было, что близка смерть больного, собирались вновь все близкие — молились, прощались. Как только наступала смерть, усопшего обмывали, одевали в лучшие одежды, клали в угол на лавку и наглухо закрывали белой тканью. С этих пор уже никто не видел его лица, так как всякое прикосновение к умершему считалось осквернением, и если кто к нему случайно прикоснулся, должен омыться; он считался до вечера нечистым. Хоронили обычно уже на вторые сутки. Покойника клали в белый гроб. Начиналось отпевание. Вновь собирались все близкие. Читалось много молитв и исполнялось много псалмов. Обычая прощаться с покойником не было. Дорогой на кладбище вновь пели песни и псалмы, из которых особенно популярной была следующая: Творец ты мой, покровитель мой, После похорон устраивали поминальный обед, на который подавались приуроченные к любому торжеству блюда. Специальной поминальной еды не было. Отсутствовали и специально установленные, как в православии, поминальные дни. Последние обычно устраивали тогда, когда кому-либо из братии приснится умерший. Об этом сразу же узнавали родственники покойного, которые тотчас же устраивали поминальный обед. Иногда приходилось делать не один обед, а несколько, пока покойник не перестанет являться в сновидениях. Иногда поминки устраивались по желанию самих родственников. В Амурской области это бывало в случаях, когда из Европейской России или с Кавказа, где также были общины молокан-прыгунов, присылали деньги для поминовения какого-либо умершего богатого человека. Так было в 1890 г., когда молокане деревни Астраханки Амурской области получили 300 рублей на помин души одного богача. Устраивались и так называемые общественные поминки, когда по взаимному соглашению жителей всей деревни назначался день поминовения родителей. Происходило это обычно осенью, после уборки урожая, в складчину. В назначенный день собирались в один из домов не только односельчане, но и родственники, живущие в соседних деревнях. Следовали продолжительные молитвы за умерших родственников, исполнение псалмов. Завершалось поминовение обильной трапезой и неизменным прыганьем. Несмотря на консерватизм, похоронно-поминальные обряды уже в начале XX столетия исполнялись не в полном виде. Наблюдалась тенденция в дальнейшем упрощении этого ритуала. В наши дни уже исчезли былые строгие предписания относительно отдельных элементов похоронно-поминальной обрядности. Вместе с тем в последние годы в условиях возрождения интереса к народно-бытовой культуре и наметив-шегося возврата определенной части населения к религиозным воззрениям похоронно-поминальный обряд все больше начинает приобретать свой прежний смысл. В совершении этого ритуала наблюдается определенный синкретизм — присутствуют как соображения морально-этического характера, основанные на любви к ушедшим близким и памяти о них, так и православные и древнеславянские представления. Юлия АРГУДЯЕВА АРГУДЯЕВА Юлия Викторовна, заведующая отделом этнографии, этнологии и антропологии Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН, доктор исторических наук. Родилась в Хабаровске, училась в Хабаровском педагогическом институте, закончила исторический факультет Дальневосточного государственного университета. Сфера научных интересов: этническая и этнокультурная история, брак и семья, материальная и духовная культура восточных славян (русских, украинцев, белорусов) Дальнего Востока и их этнокультурных и сословных групп (крестьяне, казаки; старообрядцы, молокане, представители официально признанного православия). Автор девяти монографий по этнической, демографической и этнокультурной истории восточных славян Дальневосточного региона. |
|||
|
|