Актриса камерного театра «Триада» Елена Левандовская ввелась в спектакль «Маленькие трагедии», сыграв роль Шута, и опровергла мнение, что любой ввод губителен для спектакля. Ее Шут выскочил из гущи массовки, как пробка из бутылки с шампанским, и стал украшением действия и центром притяжения остальных персонажей. Легкий, стремительный, пикантный.

Музейная летопись Светланы Жук

С Дальневосточным художественным музеем у Светланы Юрьевны Жук связана значительная часть жизни — в общей сложности 45 лет. В своей профессии она прошла все главные ступени — от научного сотрудника отдела западноевропейского искусства до главного хранителя. Защитила кандидатскую диссертацию по теме «Первый художественный музей на Дальнем Востоке России (1901–1941)», опубликовала более 20 научных и научно-популярных статей, приложила немало усилий для того, чтобы в музее заработала эффективная система мер по сохранению художественных ценностей, улучшению условий их хранения, реставрации и консервации. Она и по сей день говорит о своей работе как о миссии.

Памяти театрального художника Андрея Непомнящего

Что остается от живописца? Картины, которые можно рассматривать, обсуждать с друзьями, составлять из них экспозиции, помещать в каталоги. Про них можно забыть на время, а потом встретить на какой-нибудь ретроспективной выставке и удивиться, погрустить, обрадоваться. Только что им, ушедшим, наши запоздалые сожаления! Одиночки, затворники при жизни, они сами себя судили, оценивали и отправляли на Голгофу.

Она ушла, как жила: без долгих прощаний, объяснений, сожалений. Как человек, который вышел в соседнюю комнату – на минутку! – и, задержавшись на пороге и оглядев оставшихся, с тихой улыбкой закрыл за собой дверь.

Музыкантов оркестра народных инструментов не зря называют народники. Потому что все эти баяны, балалайки, домры и были придуманы для народа. Чтобы немного веселей жилось простым людям, чтобы в минуту отдыха, когда душа просит песен, можно было и подыграть мелодии на гармошке, и пуститься в пляс под незатейливый мотив. Так уж устроен русский человек, что не может он без музыки. Хоть на балалаечке побренчать тихонько, хоть на домре. Глядишь, и просветлеет на душе немного.

Кажется, все, к чему прикасались руки этого человека, будь то графика, поэтические строчки, фотография, путешествия, разведение цветов, становилось музыкой. Словно личность дирижера отбрасывала свой отблеск на окружающую жизнь и по мановению волшебной палочки изменяла ее до неузнаваемости. Да и сам облик Бориса Бабенко, когда он стоял за дирижерским пультом, напоминал летящий силуэт, устремленный вслед за музыкой. Таким он ей и запомнился навсегда.

Как рождается замысел? Из хаоса мыслей и ощущений вдруг возникает что-то неясное, расплывчатое, настойчивое, во что бы то ни стало требующее воплощения. И пока художник не придаст этому «нечто» конкретные черты и форму, оно не отступит, будет и мучить, и тревожить, и сниться. Подобно образу крылатой женщины, который уже несколько лет не дает покоя художнику декоративно-прикладного творчества Юлии Власенко. «Может быть, это Вдохновение? — размышляет Юлия.— Вижу ее отчетливо, вплоть до малейших деталей».

Когда готовился материал о дирижере Борисе Бабенко («Словесница Искусств» № 16, стр. 116–119), искусствовед Халида Бабенко, много лет проработавшая директором Томского художественного музея, принесла в редакцию каталог работ томского художника Германа Завьялова. На одной из его картин, датированной 1983 годом, изображен Борис Бабенко за несколько минут до начала выступления оркестра — собранный, как пружина, сосредоточенный. Однако и в самой статике ожидания ощущается порыв, сила, погруженность в мир звуков. Кажется, сейчас дирижер взмахнет рукой и унесет слушателей вслед за музыкой на недосягаемую вершину, откуда льется горний свет.

Удивительно, как судьба порой испытывает людей, словно проверяя их на прочность и выносливость. Одни при этом ломаются, опускают руки и смиряются со своей участью. Другие, напротив, и в самых жестоких обстоятельствах находят в себе душевные силы не только жить, но и радовать своим даром других. Известно, что душа растет в страдании.

Принято считать, что люди публичных профессий — это те, которых узнают в лицо, просят автограф, интересуются подробностями личной жизни.