- Литературные встречи
- Большая литературная страна
- Страницы воскресших книг
- Книжный ряд
- Миры Чехова, Шукшина, Успенского...
- О писателях, котах и бесконечности бытия
- Далекая страна Сибирь
- Эпистолярный роман с Михаилом Гутманом
- «Красный ландыш» на фоне уральского пейзажа
- Песня моя — Комсомольск
- Чеховское дерево
- Сказочные берега мальчика Акаши
- Сказки Амура
- Единое пространство культуры
- Знаки и символы нашей истории
- Дом народного творчества
- ХОЛОДОК Николай Иннокентьевич
В конце 1955 года Свердловская студия заключила с Юлией Шестаковой, Борисом Можаевым и Всеволодом Ивановым договор «на написание литературного сценария полнометражного художественного фильма «Красный ландыш». Более трех лет они трудились над сценарием, представив на киностудию шесть вариантов, однако со временем он утратил свою «злободневность», и фильм так и не был снят. По истечении многих десятилетий, имея только представления о сюжетных ходах сценария, трудно судить о его достоинствах и недостатках. По задумке «Красный ландыш» должен был пополнить ряды актуальных фильмов на тему советской жизни. В письме к Н. К. Бруни Вс. Н. Иванов говорил о сценарии без энтузиазма — «дело нудное, скушное». И все же благодаря этой работе сценаристы побывали в Свердловске. Здесь Вс. Н. Иванов вел дневник, на страницах которого появились яркие образы города, его людей. Из дневниковых записей писателя, его письма от 15.08.1956, а также сохранившихся воспоминаний Б. А. Можаева в изложении его сына А. Б. Можаева сложилась картина того времени. Все авторы на тот момент имели неодинаковый литературный и жизненный опыт, уровень образования и принадлежали к разным поколениям. Ю. А. Шестакова — член Союза писателей СССР, автор нескольких сборников очерков и рассказов. Б. А. Можаев, в будущем известный писатель, — собственный корреспондент «Строительной газеты» по Дальнему Востоку, начинающий автор (его первый рассказ опубликован в 1954 году). Вс. Н. Иванов, несмотря на богатый литературный багаж — художественные произведения, созданные в годы Гражданской войны и эмиграции, десятилетие, проведенное на родине после возвращения из Китая, только пытался пробиться в круг советских писателей, опубликовав книгу «Тайфун над Янцзы». Членом Союза писателей он стал только в конце 1956 года, и рекомендацию ему дала Ю. А. Шестакова. В течение двадцати дней, с 4 по 24 августа 1956 года, соавторы «Красного ландыша» находились в Свердловске, работая над вариантами сценария, встречаясь с представителями киностудии, писательской организации, знакомыми. Вс. Н. Иванов записывал первые впечатления от уральского климата и атмосферы города: «Сухой, яркий день, сосны, климат [улучшился], превосходно (...) Хождение по улицам и площадям Свердловска. (...) Нравится — ощущение свободы — Новое». Еще в самолете он отмечает особенность частного сектора города — многочисленные огороды: «В полете всюду домики + огороды — выучены все интенсивному землевладению — факт». Немногие записи он отводит описанию киностудии и ее сотрудников. Сценаристы много раз участвовали в обсуждении сценария, встречались с директором Свердловской киностудии В. А. Пястоловым, режиссерами А. А. Литвиновым и Л. Л. Оболенским. Последнего Вс. Н. Иванов охарактеризовал как «болтуна, грассера, ? la Ильин», суть разговора с ним он передает в двух словах: «дикая чепуха». После одного из обсуждений сценария Вс. Н. Иванов оценивает участников, их способность думать: «И из речей видно — думают... Думают... Это то новое, что необходимо отметить». Писатель подчеркивает на Урале все новое, что он видит в поездке: к «ощущению свободы» Иванов присоединяет и способность людей думать, сохранять глубину познания жизни. В ходе их мыслей, в делах он ощущает светлое, божественное начало, защищающее человечество от зла: «Отринув Бога — они, тем не менее, — сражаются с дьяволом во имя человечества». Вероятно, уральцы смогли уже ощутить дух свободы, который пришел с хрущевской оттепелью. Неслучайно Иванов, описывая писательские посиделки, отмечает, что помимо чтения своих произведений они поют «Я помню тот Ванинский порт...» — песню, которую иногда называют гимном колымских заключенных. Из наблюдений на киностудии за работой технических специалистов — монтажеров, звукорежиссеров — писатель делает вывод о значении человека в искусстве, создаваемом при помощи техники: «Как бы ни велика была техника, а без сценариев не обойтись — душа». Довольно много места Иванов отводит описанию облика города. Он пишет: «Вчера мы с утра пошли по городу, были в д. Харитонова, где блеск ампира выявлял как-то купеческо-золотопромышленную сущность». Хабаровчане решили посетить дом Ипатьева — место гибели последнего царя Николая II и его семьи. Б. А. Можаев вспоминал, что принимал их первый секретарь Свердловского обкома партии А. П. Кириленко, который «произнес приветственную речь, воздал славу воспитующей силе „советской литературы“ и под конец предложил экскурсию по городу славных революционных традиций. Поинтересовался, что гости хотели бы увидеть? Иванов назвал Ипатьевский дом». В «Воспоминаниях» Вс. Н. Иванов писал, что был в доме Ипатьева после гибели Романовых в мае 1919 года. Б. А. Можаев дополнял, что писатель был командирован адмиралом Колчаком для информирования о работе группы следователя Соколова. Дорогу к дому он хорошо помнил и отказался от предложенной машины. В записной книжке он воссоздает интерьер, отмечая столовую и лестницу в нижний этаж: «Замечательная столовая — роспись потолка, кубки, кабаны, блюда, где кушали и Николай. Потом — узенькая резная лестница, с какой-то рыбой — вниз в нижний этаж — последний путь...» Б. А. Можаев дополняет эту картину, отмечая поразившую его деталь — дверь заднего хода: «Всеволод Никанорович прошел по комнатам, рассказал, кто и где размещался, где находилась внутренняя охрана и как все выглядело. <...> Иванов показал, кто и где из казненных сидел, стоял, откуда стреляли. Но более всего поражала, буквально — кричала, дверь заднего хода, ведущая во двор. Именно через нее выносили тела, изрешеченные пулями и, для надежности, исколотые затем штыками, и забрасывали в кузов заведенного грузовика. Так вот, эту дверь изнутри обили жестью. Жесть была вспучена, выкрашена чернейшим кузбасс-лаком. И это напоминало приставленную к стене крышку гроба...». Вс. Н. Иванова поражают больше не детали интерьера, свидетели трагедии, а «глаза бабы сторожихи — блестящие, все понимающие. Любопытные. Бесовские». Ее знания о произошедшем, ее немое свидетельство важнее для писателя, в ее глазах заключены и тайное знание, и бесовское начало. Далее он пишет: «А в Хар[итоновском] парке — огромные деревья, пруд, дорожки лирой, виденное все когда-то в 1919 году и огромные дерева кр[асной] бузины и желтой жимолости...». Вс. Н. Иванов вспоминал, что в мае 1919 года ужинал в Харитоновском парке, «в гнезде уральских миллионеров». Продолжая прогулку по Свердловску, писатель отмечает архитектурную красоту зданий и вкус их прежних владельцев. В этой записи просматривается ностальгия по ушедшей эпохе, характерная для писателя в это время: «...мы пошли прямо к набережной Исети, к пруду, по нему — на ул. Ленина. Широкая эспланада над нефтяным прудом — в р. Урал рыбы нет. Дома — есть очень красивые, комфортабельные, в каком-то своем вкусе. Видно, что люди жили со вкусом». Помимо прогулок по центру города Вс. Н. Иванов знакомится и c жизнью поселков Уралмаша, Эльмаша, Химмаша, Сельмаша. Он связывает уральские пейзажи, особенности строения изб с характером местного населения. Людей Урала, по мнению писателя, отличает сочетание основательности, цельности и высокого духа. Стройные сосны, прямые солнечные лучи и потаенная река, камни, плитняк, сравниваемые с костями, основой Земли, устремленные вверх шатровые крыши на крепких срубах: «Благоустроенные поселки — пролетариат устроился неплохо. Кроваво — тучи и солнце, под ним 4 трубы Уралмаша, грандиозный завод, цветные дымы из труб, кругом уральские пейзажи — горушки, увалы, сосновые леса — высокие, строевые. Солнце, его лучи, к[a]к стрелы, река Сысерть, вроде озера, в какой-то небольшой лощинке — камни, плитняк, как кости Земли, — Урал. Шатровые крыши, белые, с цветниками наличники, черные, аккуратные избы, рубленые — кержацкие». В конце фразы он резюмирует: «Здесь, на Урале — кондовое население, усидевшееся, культурное. Здесь думают по-своему, по-своему живут». Знакомясь с людьми Урала, сопоставляя увиденное с жизнью на Дальнем Востоке, Вс. Н. Иванов отмечает их внутреннюю упорядоченность и цельность. Ему импонирует сдержанная молчаливость уральцев и то, как она помогает сохранить духовную полноту. Писатель стремится увидеть иное, новое, отличное от жизни в столице и на Дальнем Востоке. И для него это, конечно, ощущение внутренней свободы мысли и порядка. «Здесь в центре — все не так растрепано, больше порядку. Но молчаливее. Свое блюдут. На окраине у нас — больше разговоров, но порядку меньше. Люди — случайные. Внове все». В письме к Н. К. Бруни он повторяет мысль об отличии людей на Урале от дальневосточников: «Очень интересны аккуратные маленькие домики, с белыми ставнями, с шатровыми крышами, черные от времени, где живут кержаки-старообрядцы. И сразу видно отличие от Хабаровска: там новое население, новый город, а тут старое, плотное...» На Урале Вс. Н. Иванов размышляет об органичности природы народа, которая позволяет ему вопреки планам государства устраивать свою жизнь: «Пока п[равительст]во подымает идеи, строит башни — народ сам обихаживает свои жилища, строит без материалов и раб[очих] рук, разводит коров и налаживает свою жизнь все энергичнее, так что от него отстают все плановики-рационалисты. Органика — великая сила». Его общее впечатление, которое рождается от внешнего облика местности, от пейзажа, подтверждается наблюдениями Иванова при встрече с новыми людьми. В театре писатель познакомился с тремя пожилыми женщинами, своими ровесницами, живущими в одном городе и доме на протяжении четырех десятков лет. Иванов, переживший за несколько десятилетий немало драматических событий, поражен таким постоянством, привязанностью к одному месту: «Живут в квартире по Тургеневской, д. 11, кв. 17 с 1913 года!» В уральском пейзаже Вс. Н. Иванов для себя выделяет разрушенные церкви, сравнивая их со сломанными зубами. И от окружающего нового мира он вновь обращается к человеку, к цели его жизни, значению материального и духовного созидания: «Как сломанные зубы, торчат сломанные церкви <...> Если люди строят и создают, так во имя чего ищут богочеловеческое...». Как человек верующий, Иванов не мог не побывать в церкви. В записи от 13 августа он дает описание Ивановской церкви, священнослужителей и прихожан: «Вчера, 12.08 был в Ивановской церкви. Великолепное, огромное кладбище, типа губернских старых кладбищ, запыленное, заросшее, среди строевых сосен и лиственничных деревьев. <...> В самой церкви — ремонт, служит старый архиепископ, очень торжественно. Он стар, хил, сутул, худ, но серебряная борода и голос звучит. <...> Здесь поистине „ангельские со человеческими все пресладце соединяху“ без всякой гоголевщины, без изобличения, разоблачения.. Одна девушка — крепкая, простое лицо, неотрывно смотрит на епископа, на его митру. Протодьякон, с длинными женскими волосами. В зол[отых] очках басит снисходительно. Иподьяконы — молодые ребята, как ангелы. <...> А толпа прибывает, матери, когда я уходил, несли ребят крестить вереницей. Нищие, нищие и треньканье колоколов в осеннем почти воздухе — завтра Первый Cпас...». Вс. Н. Иванов подчеркивает торжественность службы, простоту и истинность веры служителей, сравнивает иподьяконов с ангелами. Описывая прихожан (матери, дети, нищие, толпа), автор выделяет из них крепкую девушку с простым лицом. Для него в ее образе соединены главные черты, сохраняющие веру, — простота и цельность. Наталья ПОЗИНА |
|||
|