Я из рода Дым’ак

Воспоминания Зои Ивановны Сандаш

Зоя Ивановна Сандаш родилась на Амуре, но живет в городе Тында Амурской области, где долгие годы работала врачом. По национальности она нивхка, ей 80 лет. Зоя Ивановна написала воспоминания о своей жизни, посвятив их семье и друзьям.

Родилась я в 1942 году, во время Великой Отечественной войны. Моя родина — село Тыр в Хабаровском крае. Течение Амура здесь сильное и стремительное, а на берегу возвышается крутой, отвесный утес. По нашим обычаям роженица не должна была находится в доме. Нивхи говорили: нельзя осквернять жилище кровью. Поэтому моя мама родила меня в деревянной постройке возле дома.

Отец мой был нивх, звали его Иврун, а в свидетельстве о рождении записали Иваном. Мою мать он сосватал и привез из ульчского села Булава, она была ульчанкой. В доме, где мы жили, кроме нашей семьи находилась и семья Абрама, младшего брата отца. У моих родителей родилось восемь детей, а в живых осталось всего двое — старшая сестра Лидия и предпоследняя я. Разница в возрасте между нами была 17 лет. Назвали меня в честь комсомолки и партизанки Зои Космодемьянской. В 1940-х о ее подвиге много писали в газетах, говорили по радио.

В те военные годы всем жилось очень трудно, голодно. Я была совсем маленькая, и когда мама уходила на работу, она жевала хлеб, добавляла сахару и этот мякиш в тряпочке давала мне сосать. На левом берегу Амура были распаханы поля, где садили картошку. Там работали женщины, а мужчины рыбачили. Многих мужчин забрали на фронт и моего отца тоже призвали в 1943 году. После ранения его комиссовали, и он вернулся в село. У отца была серьезно повреждена левая рука: головка плеча сместилась на предплечье и из-за этого он не мог поднять ее, поэтому всегда привязывал так, что рука находилась за спиной. Несмотря на ранение, он продолжал со всеми мужчинами ходить на рыбалку. Характер у отца сдержанный, он никогда не жаловался, хотя у него было больное сердце.

Зоя с подругой Лидой. 3-й класс. Село Кальма

Помню, в детстве, когда взрослые собирались у нас в доме, нередко вспоминали, как жили нивхи до прихода советской власти. На скалистом утесе, что возвышался над берегом Амура в нашем селе, стояла небольшая церквушка, где поп крестил всех жителей Тыра — нивхов, негидальцев. Когда рождались дети, он им давал уничижительные имена, больше похожие на прозвища — Таракан, Балда, Шарик, Чижик... Местные из-за этого сильно обижались на попа, и однажды мужчины сбросили его вниз с утеса. А церковь еще долго стояла.

В 1946 году наша семья переехала в Романовку, семья брата отца в райцентр — в Тахту. Романовка находилась на берегу Амура, а наш дом стоял у самого берега, под горой. На горе находились колхозная контора, клуб, школа. Зимой детьми мы катались с горы на самодельных санках, но чаще всего на нерпичьих шкурах. Вечером возвращались домой с синяками, потому что при катании с горы чувствовали каждый камешек! А летом ходили купаться на Амур, часто видели, как на теплых камнях грелись змеи. Но для нас это было привычно. Как-то раз зимой рыбаки поймали на охан (большая сеть) огромных размеров калугу, и когда ее погрузили в сани, голова лежала на санях, а туловище на земле. Так и волокли рыбину по снегу, а потом разделали и раздали всем жителям села.

В 1947 году в Романовку впервые привезли киноустановку. Моя сестра Лидия повела меня в клуб. Вдруг слышим, раздался какой-то гул — это включили кинодвижок, заревел мотор. Я очень испугалась, но сестра все равно завела меня в клуб. Места не хватало, и дети сидели на полу. Перед зрителями повесили белую простынь, которая заменяла экран. И вот выключили свет, зашуршали бобины, зазвучала музыка, и на простыне появилось живое изображение паровоза. Он двигался и приближался — все ближе и ближе! Увидев это, я и остальные дети очень испугались и хором стали кричать: «А-а-а!!!» В общем, пришлось сестре вывести меня из клуба, но эти первые кинокадры я запомнила на всю жизнь...

В послевоенные годы в селе стали появляться первые радиоприемники в виде круглых тарелок черного цвета. Вот и в нашем доме было радио. Вечерами я садилась около него и слушала передачи. С тех пор очень полюбила музыку.

Учеба в школе. 1950-е

Мой нивхский народ всегда отличался гостеприимством. Если кто-то заходил в дом, его обязательно усаживали на почетное место, ставили угощение. Однажды в моем детстве был такой случай. Жена дяди Абрама, звали ее Дора, купила своей дочери красивые пуговицы с узором в виде цветка красного цвета. Увидев их, я очень сильно захотела такие же. И тут же неожиданно заболела: поднялась температура, появилась рвота, и меня пришлось положить в больницу. А по нашим нивхским приметам это означало нях конь’дора — зависть. У такого человека могут даже заболеть глаза. Тогда тетя Дора пошла в магазин, купила для меня такие же пуговицы, и после этого я пошла на поправку.

Отец ушел из жизни в 1952 году, когда мне исполнилось десять лет. Его похоронили по нивхским обычаям. По традициям нашего рода Ды’мак его сожгли на заранее приготовленном кострище вдалеке от села, на берегу Амура. Пепел после сожжения родственники собрали и унесли, чтобы положить в маленький деревянный домик для умершего. Внутри этого домика рядом с прахом отца поставили идола из дерева — охранителя души, две чашечки, в которых лежали ягода, крупа, хлеб. У изголовья захоронения сложили одежду отца, утварь, предварительно разрезанную и сломанную, чтобы в загробном мире эти вещи снова стали целыми. У нивхов разных родов похоронные обряды тоже были разными. Покойников погребали в лесу, спускали в реку или море, а детей хоронили, подвешивая на деревьях.

До прихода советской власти амурские нивхи жили стойбищами, в землянках. Посередине жилища устанавливали столб для поддержания потолка из деревянного настила, изготавливали печь из глины и камней, а дым из нее выходил в специальное отверстие в потолке. Для освещения дома жгли лучины, смоченные в рыбьем жире. Его вытапливали из жирных сортов рыб — кеты, осетра и других.

По древним нивхским обычаям, если умирал старший брат и у него оставалась семья, младший должен был взять в жены его жену, содержать детей. Строго соблюдался обычай у нивхов при сватовстве. Запрещалось выбирать невесту или жениха внутри своего рода, поэтому искали в дальних стойбищах. Вот почему отец мой женился на ульчанке.

Запомнилось мне, как нивхи проводили медвежий праздник в селе Кальма. Медведь занимал большое место в жизни моего народа, почитался как тотемное животное, ему посвящались многодневные праздники, на которые собирался весь род. Задолго до этого отлавливали медвежат, выращивали в специальных клетках и обращались с ними, как с детьми. Хорошо кормили, часто выводили на прогулку. Причем такое шествие с медвежонком по селению превращалось в торжество, сопровождающееся пением и плясками. Дважды в день его кормили ягодой и рыбой. Это могли делать только мужчины, еду медведю они подавали на длинных деревянных ложках.

Зоя Сандаш среди участников пионерского слета в Хабаровске на встрече с дальневосточным писателем Сергеем Георгиевичем Феоктистовым, автором книги очерков «Нивхская поэма». 1952

Когда зверь достигал определенного возраста, его умерщвляли. Это событие и называлось медвежьим праздником, который был связан с поверьем, что дух убитого медведя расскажет хозяину тайги о хорошем отношении к нему людей. В будущем это могло, по мнению нивхов, сделать промысел в тайге или на реке более успешным.

И вот настал день медвежьего праздника. Позвали шамана, старейшин из других близлежащих сел, молодежь для участия в соревнованиях и играх. Шаман вместе со старейшинами попросил разрешения у духа-хозяина тайги — по-нивхски Ыс. Преподнесли ему угощение, после чего шаман сказал, что Ыс позволил проводить праздник. Развели большой костер, приготовили все необходимое для совершения обряда, над огнем повесили наполненный водой котел. Затем на цепи привели медведя и привязали его к столбу. После этого мужчины закололи его заостренными деревянными копьями и разделали тушу. Снятую шкуру и голову повесили на вкопанные деревянные колья. Мясо и сало порезали на мелкие кусочки, бросили в котел и стали варить. Шаман начал камлание. Когда мясо приготовилось, первым полагалось начать трапезу мужчинам, и только после них приступали к еде женщины и дети.

После захода солнца все участники праздника собрались в большом доме, стали рассказывать сказки, петь песни. Сказки были длинные, и тот, кто не засыпал, говорил рассказчику: «Хыть-а!», что означало: «Я не сплю!». На другой день начались соревнования среди мужчин в борьбе, беге на лыжах и гонках на собачьих упряжках. Дистанции были большие, до пяти километров. Еще соревновались в стрельбе из лука. К вечеру женщины приготовили для всех праздничные блюда: мос, холадь, талу из осетра, юколу. Студень мос изготавливали следующим образом: очищенные рыбьи шкуры (кета, щука, верхогляд) обдавали крутым кипятком, долго толкли до желеобразного состояния и добавляли в него голубику, бруснику. Холадь делали из ягод шиповника, орехов, желудей, черемухи и корней сараны. Тала — мелко нарезанная свежемороженая рыба с черемшой, зеленым луком. Юкола — подвяленная или сушеная кета или горбуша. Водку подогревали и подавали в маленьких медных стопочках. Выпивать разрешалось только мужчинам, и они вели разговоры до утра.

В третий класс меня отправили учиться в село Кальма, где были школа-семилетка и интернат. Оно находилось на берегу Амура между двух сопок, а школа и интернат стояли посередине села. Жили здесь нивхи и русские. Мне запомнился один старик нивх по имени Чуя. Он вырыл себе землянку на берегу Амура, смог провести туда электричество, и в его жилище горела настоящая лампочка.

Зоя Сандаш – студентка Хабаровского медицинского института

Кроме детей нивхов здесь учились негидальцы, эвенки, русские из близлежащих селений. Нам не разрешалось говорить на родном языке, учителя требовали, чтобы говорили только на русском. В те годы нас, как представителей малочисленных народов, содержали на полном государственном обеспечении. Было хорошее питание, одежду и обувь давали на весь год. Помню, что учителя и воспитатели хорошо к нам относились, уважительно. Вечерами после уроков мы ходили на занятия школьного хора. Активно занимались спортом. В интернате девочки постарше помогали на кухне, мальчики кололи дрова и топили зимой печи. В комнатах мы жили по 15–17 человек, старшие ухаживали за младшими. Жили большой дружной семьей. В то время директором школы был Иван Моисеевич Донец. Мы к нему относились с большим уважением, потому что он был добрым и справедливым. До сих пор, если я встречаюсь с бывшими одноклассниками, мы с теплотой вспоминаем и его, и наших учителей.

Моя мама умерла в 1953 году, и я осталась круглой сиротой. Похоронили ее в селе Кальма, в нивхской одежде. Одели на нее четыре халата, лицо закрыли платком из китайского шелка. На голову шапку с двумя рожками и отороченными мехом краями. Она была из ульчского рода шаманов. После похорон, когда стемнело, я возвращалась по дороге в интернат, оглянулась назад и увидела, что следом за мной идет мама. Видимо, это была ее душа. Наверное, переживала за меня... Я очень сильно испугалась со всех ног побежала в интернат, и там уже потеряла сознание. Было ощущение, что все стены рухнули на меня. С тех пор меня на воспитание взяла семья дяди Абрама, младшего брата моего отца.

Когда мне исполнилось 12 лет, я во время школьных каникул пошла работать в рыболовецкий кооператив и еще устроилась уборщицей в сельский магазин. Когда заработала свои первые деньги, сразу купила самый дешевый драп и сшила пальто. Это было летом, но мне так хотелось его надеть! Не выдержала и все-таки надела пальто и пошла в клуб смотреть кино. Как же мне было жарко! Однажды я решила сшить себе школьную форму из сатина синего цвета, но она у меня получилась с воротником, который был перекошен по длине. Вот такая я была портниха!

В те годы меня с другими школьниками отправили на пионерский слет в Хабаровск, и там за участие в художественной самодеятельности мы с подругой Лидой получили диплом 3-й степени за танец «Полька-лошадка». На уроках труда и девочек, и мальчиков учили строгать, пилить, мастерить столы и табуретки. Думаю, в школе не было учителя по рукоделию для девочек.

Нивхи, жители села Тахта.  1950-е

Вот и завершилась моя учеба в Кальме. Закончив семилетку, я поехала учиться в Тахту. В этой школе мне запомнилась завуч Нина Семеновна Самбур, немка по национальности, отличавшаяся строгостью. Она была всегда подтянутой, элегантно одетой. Но больше всего мне нравилась классная руководительница В. Ф. Солдатова, учившая нас математике. А директором школы был кореец по фамилии Огай.

В школе-интернате учились и жили в основном старшеклассники в комнатах по семь человек. Была у меня подруга Дуся с очень веселым характером. Ее мама считалась искусной мастерицей, ее называла Мачка ымык — по-нивхски «маленькая мама».

В те годы государство оказывало большую помощь народам Севера. Молодежь отправляли учиться, чтобы она получала профессии медиков, учителей. Я очень благодарна за эту помощь! Окончив восьмилетнюю школу, я поехала по направлению в Хабаровск, на подготовительное отделение народов Севера, чтобы потом поступить в медицинский. Окончила там десять классов и была зачислена на первый курс института. В сентябре всех студентов отправили на месяц убирать картошку. Было физически тяжело и непривычно, но по вечерам мы жарили сою, и для нас она было лучшим лакомством.

И вот начались занятия. На первом и втором курсах пришлось нелегко. Я училась на факультете педиатрии в группе № 17. Занимались мы до семи часов вечера, изучали анатомию, химию, физику, гистологию и другие предметы. На третьем курсе начались занятия по специальности: пропедевтика, хирургия, терапия, детские и инфекционные заболевания. Иногда к нам приходили студенты музыкального училища, и мы устраивали танцы на площадке четвертого этажа. Познакомилась я со студентом по имени Слава, дружили мы три года, но потом расстались. Он женился на другой девушке, а у меня была только одна цель — закончить учебу в мединституте. Во время летних каникул я с подругой Светланой Дечули ездила на летнюю путину на берег Охотского моря в село Иня. Условия для работы были суровые. Мыли рыбу, солили селедку, и руки были постоянно в холодной воде, из-за чего я заработала себе артрит кистей рук. На четвертом курсе вышла замуж за нивха из родного села Тахта, а на пятом заболела воспалением легких, здоровье было сильно подорвано, и мне пришлось взять академический отпуск.

Зоя Ивановна  Сандаш – врач-дерматолог. Тында. 1980-е

Вот и позади шестой курс мединститута! Мне дали направление на работу в Николаевск-на-Амуре, оттуда послали в Хабаровск на специализацию по дерматологии на пять месяцев. Закончив стажировку, начала работать врачом в кожвендиспансере в Николаевске-на-Амуре, и мне предоставили двухкомнатную квартиру. Начались трудовые будни, работе я отдавалась целиком. Были и трудности, и радости. Город расположен на берегу Татарского пролива, и в безветренную погоду издали можно увидеть берег острова Сахалин. Климат здесь суровый, с сильными ветрами и метелями в зимнюю пору. Нередко, когда начиналась пурга, приходилось с окраины города, где находился кожвендиспансер, идти домой пешком, потому что автобусы уже не ходили. Но работа, дружный коллектив пришлись мне по душе. За ответственное и добросовестное отношение к своему делу мне даже доверяли заменять главного врача.

Пролетели шесть лет работы в этом городе, и жизнь внесла свои коррективы. Пришлось расстаться с мужем и с двумя детьми уехать работать врачом-дерматологом в Тынду. Здесь как раз разворачивалось строительства Байкало-Амурской магистрали. Когда я прилетела туда в ноябре 1974 года, уже стояли сильные морозы. Устроилась по специальности в районную больницу. В те годы там работали врачи всех основных специальностей, часто приезжали специалисты с проверкой из Благовещенска. В первые годы большую помощь мне как специалисту оказывала доцент кафедры дерматологии из мединститута А. Г. Самарина, давала ценные советы. Дневная работа сопровождалась ночными дежурствами по три-четыре раза в месяц. Тогда по трассе дислоцировались воинские части, поэтому нередко на лечение привозили солдат. Работа была напряженной, вместе с коллегами-врачами я выезжала на медицинские осмотры в поселки Тындинского района.

Здесь впервые познакомилась с местным коренным населением — эвенками, увидела оленей. В 1970-е годы, в марте, здесь всегда устраивали День оленевода. Он проходил в городе, на берегу реки Тында. У меня появились подруги-эвенкийки из Первомайского, Усть-Уркимы, Усть-Нюкжи. Приходилось выезжать в командировки по оленеводческим бригадам. Стала носить теплые унты из оленьего камуса, шапки из соболя и песца.

За добросовестную работу и общественную деятельность меня наградили медалями «За строительство БАМа», «Ветеран-строитель БАМа — 45 лет», «Ветеран труда». Сейчас я на заслуженном отдыхе, но сохраняю дружеские отношения с бывшими коллегами, встречаюсь с подругами.

День оленевода и охотника у эвенков. Тында. 1980-еВремя идет, постепенно изменился климат. Зимы уже не такие холодные, а лето стало мягче. Люблю летом ходить в лес за голубикой, грибами. Мое хобби — вышивка и бисероплетение. Недавно освоила технику «алмазной живописи». Свои работы дарю на память друзьям.

Оглядываюсь назад, в прошлое, и многое встает перед глазами: полуголодное детство, счастливая юность, учеба в институте, работа, семья... Свои воспоминания посвящаю родным, внукам, друзьям. Думаю, все, что рассказала я о своем жизненном пути, характерно для всех малочисленных народов Севера, живущих в России. Хочу выразить искреннюю благодарность своей стране, давшей возможность нивхам и другим малочисленным народам Севера обрести письменность, получить профессию, быть полезными своей родине.

Свое повествование хочу закончить словами:

Любите жизнь, которую нам подарили мать и отец.
Любите свой народ, язык, обычаи и традиции.
Любите и дорожите своей Родиной!

Записала Татьяна САФРОНОВА, этнограф, хореограф
Фото из семейного архива З. И. САНДАШ