После Ерофея Хабарова. Первые успехи и неудачи

Амурская экспедиция, которой были отданы лучших четыре года жизни, осенью 1653 года для Ерофея Павловича Хабарова завершилась. Но только не для его дела.

Уезжая с Амура, Д. И. Зиновьев забрал с собой Хабарова в Москву «для объяснений» и тем самым обезглавил Амурскую экспедицию. Он не стал вникать в суть политической проблемы, которая складывалась на Амуре, не интересовала его и расстановка политических сил после присоединения Приамурья к России. Он ехал на Амур с целью личного обогащения, а этого у него не получилось.

Тем временем в приамурских племенах, как пишет В. Г. Шведов, царили явные антирусские настроения среди дючеров, натков и ачанов. И если последние держали себя достаточно независимо от внешних сил, то дючеры полностью попали под влияние империи Цинов. Это могучее государство и стало теперь основным противником России в борьбе за территориально-политическую гегемонию в Приамурье. Маньчжуров беспокоили территориальные приобретения русских в непосредственной близости от их домена в верховьях Сунгари. Поэтому они вели себя крайне агрессивно и бескомпромиссно. А после поражения под Ачанским городком маньчжуры сделали для себя два важных вывода. Первый: в противоборстве с русскими нельзя полагаться на туземные ополчения. Второй: действовать в Приамурье необходимо абсолютно подавляющими по численности силами [40, с. 24].

В рамках этой стратегической доктрины маньчжуры готовились к выдворению русских людей с вновь осваиваемой территории.

Онуфрию Степанову, который стал «приказным человеком» на Амуре, были вручены две «наказные грамоты» («памяти»). Их суть заключалась в выполнении поставленных в Сибирском приказе «московскому посланцу» задач. Однако задачи эти были далеки от практических дел на Амуре. Во-первых, приказывалось завести пашни в устье Урки и к следующей осени засеять там хлеб для того, чтобы обеспечить 5 — 6-тысячное войско, готовящееся для переброски на Амур. Во-вторых, в устьях рек Зеи и Урки на месте Лавкаева городка построить остроги, из которых «радетельно» собирать ясак и отправлять его аккуратно для пополнения царской казны. В-третьих, быть готовым для приема войска, присланного для защиты интересов России на Амуре и охраны «царской землицы».

Перед тем как покинуть амурскую землю, Зиновьев, против мнения Е. П. Хабарова, отправил Третьяка Чечигина к маньчжурскому императору*, поскольку, не имея гарантии за жизнь своих соратников, землепроходец с посылкой к «Богдыхану» не спешил, «задерживался», хотя и считал разрешение пограничной проблемы необходимым и естественным делом [17, с. 80]. По сути, Зиновьеву было, как пишет Г. А. Леонтьева, безразлично: вернется Чечигин обратно или нет [17, с. 100].

Вместе с Зиновьевым в Москву возвращались 150 стрельцов, посланных из Сибирского приказа. Он увозил с собой весь ясачный сбор, ясачные книги вместе с их черновиками, чем поставил Онуфрия Степанова в весьма затруднительное положение, прихватил также всех толмачей (переводчиков) и несколько даурских женщин и подростков из числа пленных.

Перед отъездом Зиновьев оставил привезенных с собой 180 служилых людей-годовщиков, которые имели право только через год, на следующую осень, покинуть дальневосточную реку, однако продовольствие, отпущенное на них казной, он тоже увез с собой. Зиновьев забрал даже порох и свинец, привезенный им на Амур для Хабарова [17, с. 100].

Таким образом, на Онуфрия Степанова надвигалась проблема голодной зимы 1653/54 года, поскольку в отряде было уже 400 человек, за которых он отвечал. Сложность в руководстве отрядом заключалась еще и в том, что Зиновьев подчинил годовальщиков не Степанову, а казачьим десятникам. Поэтому необходимо было срочно решать вопросы продовольствия и зимовки, так как уже с осени возник вопрос: из каких запасов кормить и где размещать прибывших на целый год людей?

Степанов собрал войсковой казачий совет, на котором решили плыть в устье реки Сунгари в надежде запастись хлебом на зиму, заготовить строевой лес для 5–6 дощаников, чтобы разместить на них годовальщиков и груз с продовольствием и плыть дальше вниз по Амуру.

Поход оказался удачным. Землепроходцы получили у дючеров хлеб, собрали большой ясак, нарубили лес, соединили его в плоты и двинулись самосплавом вниз по Амуру, однако до гиляцкой земли добраться не успели. Зимовка в дючерской земле, «заселенной нанайцами» [17, с. 100], прошла в пушном и рыбном промысле, сборе ясака, который взимался не только с тех, кто уже вносил его в течение 3–4 лет, но и с вновь «приисканных».

Землепроходцы также строили новые и чинили старые суда, готовились к будущему лету, обещавшему быть не менее трудным. О. Степанов обдумывал пограничную проблему, поскольку осенью «годовальщики» могли оставить отряд и уйти, и тогда он останется с недостаточными силами для разрешения многих «амурских» вопросов. Степанов понимал, что после «ачанского побоища» маньчжуры это дело так просто не оставят.

Во время зимовки 1653/1654 года О. Степанов столкнулся со второй проблемой, созданной Д. И. Зиновьевым: ясачные записи отсутствовали, и потому ничего больше не оставалось, как верить на слово и заново создавать учет приема ясака. А это не всегда приводило к комфортным взаимоотношениям между аборигенами и русскими.

Нельзя назвать проходившую зиму голодной. Как всегда, рыбная ловля и охота стали основным источником питания русских людей, обживающих восточные окраины России [38, с. 50]. Поэтому при выборе мест зимовки приоритетными всегда считались те места, где для названных видов промысла имелись подходящие условия.

Весной 1654 года, как только Амур очистился ото льда, степановцы пошли к устью Сунгари. 20 мая, недалеко от устья, они встретили отряд во главе со служилым человеком Михаилом Кашинцем (Кашинецем). Еще в 1652 году он был отправлен Е. П. Хабаровым с отпиской в Якутск. Теперь Кашинец возвращался с подкреплением, в его отряде насчитывалось 52 человека [17, с. 106], и среди них находились казаки Иван Юрьев и Виктор Тешков из отправляемой О. Степановым группы для сопровождения Зиновьева от Зеи до Тугирского зимовья. От них-то и стало известно, что отряд Зиновьева зазимовал на Тугире, а также о гибели остальных шести казаков, отправленных назад по весне на утлом суденышке, затертом льдами в устье реки Урки. Казаки рассказали, что, когда лодку перевернуло во льдах, только они и смогли чудом выбраться из ледяного плена и водоворота, а остальные погибли. Утонула и отписка, посланная Зиновьевым Степанову. Голодные и промерзшие, Иван Юрьев и Виктор Тешков связали из нескольких бревен небольшой плот и поплыли вниз по течению в надежде, что встретят свой отряд. Вскоре люди Кашинца заметили их и подобрали.

Этой же весной 1654 года в отряд О. Степанова влились еще 30 енисейских казаков из-за начавшегося у них голода. По поручению боярского сына Петра Бекетова они строили Нерчинский (Шильский) острог. Таким образом, отряд О. Степанова уже насчитывал 502 человека.

Нужно отметить, что в рамках стратегической доктрины в начале 1654 года в бассейн Амура началось выдвижение крупных соединений имперской маньчжурской армии [40, с. 24]. Их лазутчики старались вызвать среди местного населения Приамурья негативное отношение к нахождению здесь русских землепроходцев и подталкивали местных князцов к созданию ополчения против степановцев. Обстановка на Амуре накалялась.

20 мая 1654 года степановцы вошли в Сунгари, чтобы пополнить продовольственные запасы и собрать ясак с местного населения. Однако сначала Степанову пришлось разгромить дючерское ополчение. Преследуя противника, он поднялся вверх по Сунгари до ее среднего течения [40, с. 24]. За 16 дней плавания против течения отрядом был собран с дючерского населения большой, как и осенью 1653 года, ясак. Однако дючеры предупредили землепроходцев, что по реке Сунгари им навстречу из Нингуты движется большой отряд маньчжурского войска.

С подобной проблемой отряд О. Степанова столкнулся и в отношениях с гольдами. Поэтому в ходе разгрома гольдского ополчения ему пришлось подниматься до района Бикина. Результатом стало принятие гольдами русского подданства [40, с. 25].

Таким образом, в ожидании встречи с маньчжурами (а Степанов понимал, что иного пути у него не будет) ему удалось обезопасить важнейшую транзитную артерию региона — реку Амур — и установить, как далее пишет В. Г. Шведов, прямую территориальную связь между владениями России в Среднем и Нижнем Приамурье (гиляцкой земле) [40, с. 25].

Основных причин отправки военной экспедиции Цинским двором, с точки зрения маньчжурского руководства, было несколько. Как уже указывалось, причиной стали успехи О. Степанова в том, что он сумел обезопасить Нижний и Средний Амур как важнейшую транзитную артерию региона и установить связь между владениями России в Приамурье. Обеспокоенность Цинского двора была вызвана тем, что русские люди привлекут на свою сторону местных князцов, и тогда маньчжуры лишатся возможности безответственно грабить местное население. Но особенно маньчжурский императорский двор беспокоило начало развертывания хозяйственной деятельности землепроходцев на Амуре, строительство острогов и приток русского населения на вновь открытую для них богатую землю Приамурья. В связи с тем, что пока пограничный вопрос не был решен, маньчжуры усматривали в действиях русских нарушение их геополитических устремлений. Они рассчитывали на то, как пишет Г. В. Мелихов, что если на Амуре не будет хлеба и людей, платящих ясак, то этот район потеряет для России всякое значение, и русские люди его покинут. Словом, успехи россиян побудили маньчжуров к решительным действиям, и в этом видит главную причину маньчжурского вмешательства В. Г. Шведов [40, с. 25].

Отсюда брали начало практические задачи Цинского двора. Во-первых, не дать возможности отрядам русских землепроходцев пополнять свои запасы продовольствия. Для этого маньчжуры уничтожали все посевы хлебов, где это было возможно. Во-вторых, уничтожать поселения аборигенов Приамурья и насильственно переселять их на территорию Маньчжурии. Людьми, захваченными во время грабительских налетов, маньчжуры пополняли живую силу своих войск, связывая их кровнородственными заложниками. Эта живая сила применялась маньчжурами для проведения агрессивной политики за пределами своей территории. В-третьих, не только вытеснить, но и разгромить русские военные силы в Приамурье, которые являются основным гарантом развертывания хозяйственной деятельности и проведения самостоятельной политики России на Дальнем Востоке, в том числе и на Амуре.

Уже к 1654 году столкновения между русскими землепроходцами и маньчжурами становились неизбежными, и Онуфрий Степанов это понимал. Понимали ли это в Якутске и Москве — сказать трудно.

Первая встреча степановцев с богдойцами произошла 6 июля 1654 года. Обе стороны были к ней готовы и не знали только точного времени. Противники прекрасно понимали свои возможности и потому предполагали об исходе событий. Маньчжуры надеялись на свое большое превосходство сил, зная, что у О. Степанова отряд всего до 500 человек, а также дефицит продовольствия и боеприпасов.

Казаки О. Степанова также знали о большом перевесе сил богдойцев, об их устремлениях. Они понимали: маньчжуры сделают все, чтобы отрезать русских от источников пополнения хлеба.

Итак, во время столкновения вражеских отрядов после пушечной перестрелки и нескольких береговых атак казаки надеялись выиграть в рукопашной схватке, но из-за большой численности противника вынуждены были отступить. Многих казаков ранило, оказались на исходе порох и свинец. Захваченные в плен в ходе сражения богдойцы рассказали О. Степанову, что Цинский двор выслал в район устья Сунгари экспедиционный отряд из 3 тысяч человек на три года с целью не пускать туда русских людей. Кроме того, богдойцы должны были запрещать местным жителям сеять хлеб и насильно переселять их «на реку Наун, берущую исток к югу от Амура» [34, с. 574]. Таким образом, маньчжуры не дали отряду Степанова возможности пополнить продовольственные запасы в верховьях Амура, на что землепроходцы возлагали надежды. Рассчитывая обречь русских на голод, богдойцы начали выживать с Верхнего Амура всех, кто занимался земледелием. Их хозяйства разоряли, жилища сжигали, словом, действовали с позиции политики «выжженной земли».

Вскоре к отряду Онуфрия Степанова присоединился пришедший на Амур с Байкала по реке Шилке отряд во главе с сыном боярским Петром Бекетовым, который также искал защиты от голодной смерти. В его составе находилось 16 служилых и 12 вольных казаков, и с их приходом под началом Степанова было уже 530 человек.

Выполняя землепроходческие задачи и собрав ясак, 2 августа 1654 года с Амура, минуя Якутск, О. Степанов отправил в Сибирский приказ отписки и ясачную казну — 28 сороков соболей, 6 шуб собольих и 2 лисицы черные [17, с. 108]. Среди сопровождающих ясачную казну был Никифор Хабаров, который стремился разузнать о судьбе своего брата, увезенного Зиновьевым год назад в Москву. Нужно сказать, что эта поездка, возможно, спасла Никифора от неминуемой в будущем гибели.

Осенью 1654 года О. Степанову пришлось столкнуться с еще несколькими неприятными моментами. По приказу «богдойского царя» в устье реки Сунгари вновь появилось трехтысячное маньчжурское войско. Кроме этого, в улусе дючерских князцов Ортока и Есюня, которые должны были (по договоренности) сопровождать посланников Т. Чечигина к «богдойскому царю», люди Степанова ничего не нашли. Они лишь обнаружили явные следы насильственной смерти своих посланников: обрезки одежды и обуви, утварь, котлы, топоры и т. д. Все это предвещало тяжелую зиму 1654/55 года. На казачьем сходе, вопреки указу Зиновьева, решили силы не дробить, с учетом максимальной безопасности острог ставить один, а не три, как велел московский посланник, а также добыть продовольствие на зиму. К тому же боеприпасы были на исходе, а наряд в три пушки, полученный еще Е. П. Хабаровым в 1650 году, не пополнился ни одним стволом (кстати, ситуация оставалась такой до самого конца пребывания О. Степанова на Амуре). Сложности возникали еще и потому, что вместо помощи якутская администрация нередко чинила всевозможные препоны в деле хозяйственного освоения Приамурья. Был даже создан специальный отряд, не пропускавший грузы на Амур, с которым О. Степанову пришлось вести борьбу [40, с. 24].

Таким образом, перед землепроходцами стояли сложнейшие задачи не только государственного значения, но и самовыживания.


* Г. Г. Левкин утверждает, что посольство Чечигина в Китай было отправлено Е. П. Хабаровым раньше, еще из Даурии [18, с. 208]. Вернуться