Река течет… (элегия)

Нынче как-то особенно гулко летят караваны гусей. Но следить за ними лучше по утрам, где-нибудь вблизи озер или у тихих заводей. А здесь лесные угодья.

Стою на берегу таежной реки, в укрытии от ветра, слегка шумящего по вершинам высоких ильмов. Сквозь запахи талого снега и мокрой древесной коры едва уловимо тянет дымком с того берега. Должно быть, горит сухой вейник.

Очнувшись, река уносит на своих льдинах чье-то кострище. Вон оно — плывет и чернеет; я вижу издали разбросанные головешки. Уплывает на длинной, клинообразной льдине отрезок порыжевшей тропы. Может быть, охотник шел по ней еще недавно, возвращаясь с промысла? Кто знает... И не один шел, а вдвоем, как ходил Мирон со своей Исюндой. Соболевали...

Но вот иссиня-серая вода распорола надвое тропу и развела в стороны, как будто и не было ничего, и сразу мысли мои приобрели какое-то новое направление, обращенное к прошлому. И заныло сердце...

Не так ли разъединяет поток времени близких когда-то людей? Была одна тропа, и по ней шли двое. И вдруг что-то стронулось со своей привычной основы, и мощное течение жизни разъединило их.

Плывут на льдинах остатки потухшего костра, все дальше и дальше уносит их водой, а за ними следом проплывают клочья сена, мусор, рыжие щепки. Все уплыло. Снова стало чисто и светло вокруг. Да свет-то вечерний...

Закатное солнце пляшет между угловатыми и круглыми полями льда. Одно из них, похожее на блюдце, завертелось в водовороте. Черная горластая птица, слетевшая с голой осины, стала кружиться вместе с этим блюдцем, но что-то не понравилось, и ворона, громко крича на весь лес, отлетела прочь.

Я знаю, что мои печальные думы растворятся во времени, как эти льдины, плывущие на закате, и растают до того, как течение занесет их в лиман...

Завтра будет новый день, и в нем для меня уже ничто не повторится...