«Старое сломано и разбито настолько основательно, что иной раз по уцелевшим обломкам нет даже возможности установить, что они представляли собою раньше. И тем ценнее при таких обстоятельствах все то уцелевшее, ибо это уцелевшее представляет собою кусок прошлого, которым не может не интересоваться каждый, считающий себя культурным человеком и рассматривающий настоящее, как имеющее неразрывную органическую связь с прошлым…» Этими словами начинается исторический очерк, посвященный роду Скворцовых. Его автор – Василий Александрович Скворцов, известный в Харбине юрист, с которого и началась маньчжурская линия в родословной астраханских казаков Скворцовых. Над рукописью он трудился несколько лет и завершил ее в 1931-м в Харбине.
Занимаясь столь кропотливой работой «исключительно для потомков рода Скворцовых», Василий Александрович в итоге создал основательное исследование, где отразилась история Астраханского казачьего войска, берущая свое начало в 1721 году (именно тогда астраханских стрельцов переименовали в казаков) и обрывающаяся в 1918-м. Материалами для составления очерка послужили самые разные источники: «История Астраханскаго Казачьяго Войска» в 3-х частях, написанная полковником И.А. Бирюковым в 1911 году, редчайшие документы (например, рукопись 1804 года, оставленная правнуком основателя рода Скворцовых), письма современников и собственные воспоминания автора.
Василий Александрович родился в станице Копановской в 1856 году. В семье Скворцовых детям всегда старались давать хорошее образование, а потому отправили Василия Александровича на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1880 году он уже служил в лейб-гвардии атаманского казачьего полка, затем успешно выдержал экзамен и получил офицерский чин. Судьба военного человека – это постоянная дорога. Для Василия Скворцова они проходили через Астрахань и Варшаву, потом – Владивосток, куда он прибыл уже в качестве прокурора окружного суда, а в 1902 году получил назначение в Порт-Артур председателем суда. До начала Русско-японской войны оставалось совсем немного, и потому спустя два года окружной суд из Порт-Артура эвакуировали в Читу и сразу же перевели в Харбин. В Маньчжурии, в полосе отчуждения КВЖД, Василий Александрович Скворцов возглавил Пограничный и Харбинский окружной суд (на должности председателя он оставался вплоть до 1920 года, когда все русские судебные учреждения в Китае были ликвидированы), занимал должность советника при высшем учебном учреждении Особого района, имел звание кандидата права и являлся членом Харбинского отдела зарубежного союза русских судебных деятелей. Словом, фигура значительная. В одной из харбинских газет были напечатаны дружеский шарж и стихи, посвященные В.А. Скворцову, в то время уже степенному старику. Строки незамысловатые, но полные уважения к «герою», который «за закон стоит горой».
Этот интересный и, без преувеличения, уникальный материал, публикуется впервые. Харбинскую рукопись 1931 года редакции нашего журнала любезно предоставил внук Василия Александровича – Александр Борисович Скворцов.
Очерк публикуется в сокращении, с сохранением авторского стиля, а также орфографии и пунктуации оригинала.
Елена ГЛЕБОВА
I. Василий Филиппович Скворцов – войсковой атаман Астраханскаго казачьяго войска. Начало рода Скворцовых
Старое сломано и разбито настолько основательно, что иной раз по уцелевшим обломкам нет даже возможности установить, что они представляли собою раньше. И тем ценнее при таких обстоятельствах все то уцелевшее, ибо это уцелевшее представляет собою кусок прошлаго, которым не может не интересоваться каждый считающий себя культурным человеком и рассматривающий настоящее как имеющее неразрывную органическую связь с прошлым. Это приложимо к истории в широком смысле этого слова, но этот принцип не может быть отвергаем и во всех других случаях, когда приходится обращаться за справкой в прошлое.
Цель написания настоящаго очерка – развернуть одну страницу из истории рода СКВОРЦОВЫХ, к которому принадлежит и пишущий эти строки, и те, для кого они главным образом предназначаются, т.е. потомки.
Что было, то прошло и быльем поросло, но между поколениями, отошедшими в вечность, и поколением настоящим тем не менее всегда остается связь, хотя бы в виде наследственности, которой, конечно, никто не станет отрицать. Хотя бы поэтому для каждого важно знать, от кого он происходит, кто были его предки и как они жили.
Впервые фамилия СКВОРЦОВЫХ встречается в 1790 году в списке казаков, поселенных в станице Городофорпостинской, ныне Атаманской, против Астрахани, на правом берегу Волги, где, между прочим, значится казак Федор Скворцов.
С большой вероятностью можно предположить, что этот Федор Скворцов был прапрадедом пишущего настоящия строки и от него пошел род Скворцовых. Кроме того, отец автора настоящего очерка Александр Васильевич Скворцов и дядя Василий Васильевич неоднократно подтверждали, что они происходят из упомянутой станицы Городофорпостинской и что именно поэтому отец его получил для себя в этой станице усадебное место, на котором построил для себя дом. Наконец, в Войске других Скворцовых не значилось и не значится, что еще больше подтверждает предположение относительно Федора Скворцова как родоначальника.
Более подробные сведения имеются относительно его сына Филиппа Федоровича Скворцова – астраханского казака.
Звание астраханского казака появилось в 1721 году, когда бывшие в Астрахани со времени Иоанна Грознаго стрельцы и казаки были переименованы в казаки.
В семейных бумагах имеется приказ об отставке Филиппа Федоровича, из котораго видно, что он родился в 1732 году и послужил в казаках 20 лет. В котором году он скончался – неизвестно, но по рассказам его внука Александра Васильевича Скворцова, он помер «от горячки» во время пути от Енотаевска до Астрахани.
В распоряжении автора настоящего очерка имеется рукопись деда В.Ф. Скворцова, озаглавленная так: «во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа – Аминь». Родословная Астраханскаго Казачьяго полка есаула Василия Филипповича Скворцова, учинена Генваря I-го 1804 года». В этой рукописи о смерти Филиппа Федоровича Скворцова содержатся следующия строки: «отец мой, снискивая трудами нужное для нас пропитание, пустился один раз с зятем своим, казаком Петром Ртовым, за коим родная дочь его, а моя сестра Лукерья, на небольшом судне для накошения травы и доставления оной на продажу в Астрахань. Во время продолжения пути так жестоко заболел горячкой, что на осьмой день окончил свою жизнь». Ни года, ни числа, отмечающих это событие, в рукописи не приведено.
Если судить по приведенным строкам, то прадед Филипп Федорович был человек бедный, а просматривая рукопись в дальнейшем ея содержании, можно увидеть, что Филипп Федорович был личностью по тем временам весьма незаурядной во многих отношениях, и целой головой стоял выше своих сверстников. Приводим содержание упомянутой выше рукописи в части, обрисовывающей прадеда его, со стороны его духовнаго и нравственнаго облика.
«По абшиду, после его оставшемуся, – пишет В.Ф. Скворцов, – я узнал, что отец мой поступил в Астраханский Казачий полк в службу 1758 году марта 28-го дня и продолжал оную до 1778 года февраля 28-й день, казаком без всяких пороков, а (того) года в означенный день вынужден в отставку и будучи во всем исполнителен, за то был начальством любим, а потому не однократно предлагали быть ему казачьим чиновником, но он того на себя не принимал, почему-то, настоящей причины знать не могу».
Из приведеннаго можно уже видеть, что Филипп Федорович был казаком незаурядным, так как ему, очевидно, несколько раз делались начальством предложения занять место чиновника, для чего, без сомнения, требовалась известная степень хотя бы грамотности, а по тем временам и в астраханской глуши грамотность была достоянием далеко не каждаго. Обращаясь к тому же источнику, мы видим, что назвать Ф.Ф. Скворцова просто грамотным человеком мало. Вот что говорится в рукописи: «Отец мой был человек просвещенный и во всем сведущий, знал и науки, но не известно – почему держал их в секрете».
Нужно думать, что или самый секрет был не очень строгим или интеллигентность прадеда, помимо его желания, слишком бросалась в глаза, коль скоро его начальство это заметило и оценило его по достоинству, предлагая ему быть «казачьим чиновником».
Автор рукописи – «родословной» не ограничивается простым замечанием об образованности Ф.Ф. Скворцова, а приводит убедительные доказательства этого:
«Ето, т. е. то, что Ф.Ф. был человек образованный, мне известно стало быть потому, – когда я был в малолетстве и старанием его учился грамоте, к обучению коей о всех нас он имел крайнее прилежание и часто говаривал, что он оставит ето в наследство – ето, величайший Божий дар, – а так как я из всех бывших шести его детей, кои и теперь здравствуют, имел счастье быть ему любимым, а потому больше других старался он о моем воспитании и дабы самому иметь успехи в моей науке, пригласил он учителя моего к себе в дом на квартиру, ибо учитель был человек одинокий и не имел своево дома; а как я начал о науках, то хочу показать, что отец мой их знал».
Из чего это явствует… А вот: «Некогда, – читаем дальше, – случилось учителю моему давать мне вечером в доме нашем одну из арифметических правил – задачу при чем и отец мой былъ, задача состояла во умножении чисел, я уже очень хорошо ето знал, то учитель имел не великое знание в арифметике, не преподал мне знание о поверке, начал преподавать деление, отец мой, сидя спросил ево, почему же я буду знать, верно ли делаю сложение суммы, а учитель мой отвечал ему, потому что я ето знаю, правило выучил. Тогда отец мой сказал ему: он видал, что поверку ету делают накрест. Учитель ему отвечал, якобы ето мне не нужно, а отец мой ему говорил – коль скоро проходить науки по порядку, то не для чего отступать от определенных к тому правил, и тут много говорили о прочих правилах арифметики. Хотя я имел тогда от роду одиннадцать лет, однако слушал их разговор со вниманием, потом спросил отец мой, по правописанию ли я пишу и преподает ли он мне грамматику. Учитель мой сказал ему, что грамматика для меня не нужна, а при этом спросил учитель отца моево, почему он имеет знание о науках, а отец мой отвечал, будто бы он живучи между людьми очень твердо о них наслушался и потом спросил учителя, чтобы преподавать мне таковое знание, хотя бы по одному разу в неделю. Учитель же мой совсем не имел и понятия о грамматике, а потому обучал меня без оной».
В рукописи имеется и еще одно, чрезвычайно интересное замечание: «Судя по сему полагаю, что отец науки знал и верно был какой нибудь благородной фамилии, тем паче…» На этих словах рукопись прерывается. Фактов, подтверждающих это предположение деда, в рукописи, по-видимому, содержаться не могло, что показывают самыя первыя строки «родословной»: «… мой дед откуда вел свое начало, прикрыто неизвестностью». Далее идет рассказ о смерти Ф.Ф. от горячки, а затем «помянутый же зять ево (Петр Ртов), хотя и находился с ним на том же судне, но как человек безпечный не только не спросил ево о каком либо завещании, но и по долгу христианскому не принял благословения; происшествие сие известно мне стало от самого Ртова. Во время продолжения жизни отца моево, хотя и был я намерен спросить ево о роде, но полагал, что в откровении не сделает мне это молодому человеку доверенности. Совестью был от того отвлечен, лься надеждой, что когда достигну совершенных лет и докажу ему сыновью свою признательность, тогда обо всем узнать могу. Брат же хотя и гораздо меня старше и при том имел способный случай о том узнать, но неизвестно почему оставил ето в небрежении, да и никто из родственников не сохранил той драгоценной достопамятности».
Таким образом вопрос о происхождении прадеда Филиппа Федоровича из какой-то благородной фамилии, по-видимому, должен остаться в области предположений. Одно более или менее установлено, что он был сыном казака Городофорпостинской станицы Федора Скворцова и что он был для своего времени довольно образованным человеком.
Отец пишущаго настоящия строки, Александр Васильевич Скворцов, мельком передавал, что дед его учился в иезуитской школе. Действительно, со середины 18 столетия в Астрахани были иезуиты и существовал костел, при котором могла быть школа. Возможно, что здесь и была почерпнута наука Филиппом Федоровичем. Во всяком случае он был человек интеллигентный, он высоко ценил знания и называл их «Божий дар». Все его сыновья, которых было трое, были офицерами.
Теперь несколько слов о рукописи «Родословная». Рукопись эта представляет тетрадь в четверть листа грубой синеватой бумаги, промоченной водой, причем она состоит из двух тетрадей, вложенных одна в другую. Одна была черновиком, другая беловиком. Писаны оне были почерком «рондо». Рукопись эту я получил в 1895 от матери, она хранилась в сундуке, где ее я и нашел. Я совершенно отчаялся когда-нибудь ее возстановить, но в 1920 году я познакомился в Харбине с беженцем, членом Окружного Суда, кажется, Пермскаго, Двужильным, который в разговоре упомянул, что он окончил курс Археологического института. Мне пришла мысль предложить ему, не возьмется ли он разобрать упомянутую рукопись, он взялся и действительно ее возстановил к моей радости. Благодаря этому, была более или менее возстановлена личность моего прадеда. Орфография подлинника сохранена. Дед не употреблял букв «ъ» и «i». Родословную он начал писать, когда ему было 44 года. Очень досадно, что он бросил писать ее, а времени у него было достаточно, он прожил после 44 года – еще 43 года.
Филипп Федорович Скворцов поселился в станице Копановской, которая в 1765 г. причислена к Астраханскому Казачьему полку, построил здесь дом и завел хозяйство. В роде Скворцовых существует предание, что дом и обзаведение при нем были перенесены на место, на котором застал его автор настоящаго, с другого места, подрывавшагося Волгой.
Так как станица Копановская представляет собою родовое гнездо Скворцовых, то необходимо сказать несколько слов о ней. Станица Копановская расположена на правом, нагорном берегу Волги (в 40 верстах от Астрахани и в 30 верстах от г. Енотаевска). Станица эта была довольно значительна, так как здесь в 1817 году помещался штаб второго полка Астраханского Казачьяго Войска, а с 1845 г. – полковое правление 2-го Округа и она была «Окружной» станицей. До образования Астраханского Казачьяго Войска (1817 г.) в станице с 1810 г. имел пребывание обер-офицер, заведовавший 2-ю частью полка. Полковыя учреждения, упраздненные потом, в 1869 г., размещались в казачьих домах. В 1810 г. в станице Копановской 455 дворов и 2 760 жителей (1 385 мужчин и 1 370 женщин). В 1794 году в станице Копановской была выстроена деревянная церковь во имя Успения Божией Матери, постройка ея обошлась в 20 000 рублей ассигнациями и в ней принимал участие дед пишущаго Василий Филиппович Скворцов, умерший 8 июля 1847 г. и бабка Екатерина Михайловна, умершая 7 июля 1848 г., т.е. только на год пережившая своего супруга. Позднее первая деревянная церковь была продана в 1861 году и перенесена в село Михайловское, а прах деда и бабки, стараниями пишущаго настоящия строки, в 1915 г. был перенесен в ограду новой церкви.
По сведениям, имевшимся в распоряжении Василия Васильевича Скворцова, дяди автора настоящаго очерка, у Филиппа Федоровича от его жены Евдокии Антоновны было три сына и три дочери. Сыновья: Василий Филиппович, родившийся в 1760 г., Никифор Филиппович, бывший потом войсковым старшиной (род. в 1778 г.) и Герасим Филиппович, поручик. (Сын его Иван, произведенный за отличие в офицеры в 1814 г. во Франции, в сражении при местечке Бриен ле Шато, был убит 13 февраля того же года в сражении под г. Сезан). Дочери: Пелагея Филипповна, бывшая замужем за казаком Петром Ртовым. Это ея муж упоминается в рукописи – родословной деда В.Ф. Скворцова, как свидетель смерти прадеда Ф.Ф. Скворцова.
II. Василий Филиппович Скворцов в частной жизни
Дед Василий Филиппович Скворцов, как видно из указа о его отставке, родился в 1761 году и умер 8 июля 1847 года. Жил он, следовательно, 86 лет. Об образовании Василия Филипповича в его послужном списке содержатся следующие указания: «Грамоте пороссийски читать и писать умеет, часть арифметики и географии и калмыцкий разговор знает». Нет сомнения в том, что образование В.Ф. Скворцова было значительно выше того скромнаго уровня, который был указан в послужном списке. Это доказывается количеством и качеством книг, которыя остались после него: им получались с самого начала издания «Вестник Европы», газета «Московския Ведомости», «Ежегодник-месяцеслов» Академии Наук. В доме имелись папки с гравюрами, преимущественно военнаго содержания; Василий Филиппович и его супруга любили музыку и имели в доме фортепиано.
Василий Филиппович имел обыкновение ежедневно делать в календарях отметки о погоде и событиях текущей жизни, вел обширную и разнообразную переписку со множеством лиц. В одном из своих писем к сыну Василию в 1842 году он писал: «Я всегда тебе говорил и теперь скажу, единственная твоя надежда на будущность – Бог, усердие к твоим наукам… Молись больше Богу, прилежи к наукам, веди себя как можно скромнее и честнее, вот твоя надежда».
Этот краткий, незатейливый катехизис достаточно выпукло обрисовывает нравственный облик деда: вера, честность, скромность, прилежание к наукам и старание.
Выйдя в отставку от военной службы, Василий Филиппович поселился в станице Копановской, в своем доме, в котором родился и автор настоящаго очерка. Еще на памяти автора все в этом доме говорило о бывшем достатке. Дом был большой, вместительный, в нем, кроме двух передних, было восемь жилых комнат, да в мезонине было пять комнат. В этих комнатах по стенам висели написанные масляными красками портреты каких-то генералов, по всей вероятности – героев 1812 года. Между прочим, автором было обнаружено акварельное изображение католического Св. Антония в золотой раме.
В так называемой «зале» по стенам стояли нечто вроде мягких узких диванов и в простенках висели портреты деда В.Ф. и бабушки Екатерины Михайловны; вместо стульев были кресла с мягкими сидениями, видимо, домашней работы; в спальне отца стояла двуспальная, громоздкая, красного дерева кровать и красного же дерева и такой же громоздкий туалет с зеркалом. Помнится также красного дерева комод с бронзовыми украшениями, интересны были также сундуки с большими английскими гербами со львом и единорогом.
При доме было две веранды, одна внизу, другая наверху. На нижней веранде летом стоял обеденный стол, за которым вся семья обедала и пила чай. Кухня стояла отдельно от дома, и между нею и домом находился ледник. Двор был большой и на двух его сторонах были расположены прачешная, погреб, лавка и баня; среди двора помещался огромный погреб для солки сельдей. Все это стояло на правой стороне двора. На левой помещались глухой амбар и сарай для скота. Хозяйство во дни деда было, очевидно, очень большое: у отца автора настоящаго очерка еще имелся гурт рогатого скота и стадо баранов.
Ниже двора, на берегу Волги был фруктовый сад, который поливался при помощи особаго сооружения, называемаго на местном языке «чигирем». На горке при спуске в сад слева стояла беседка, в которой открывался вид на Волгу; против беседки, немного ниже ея росли два пирамидальных тополя и сосна – деревья редкие в Астраханском крае. В восьмидесятых годах сад был смыт Волгою.
До 1863 г. в доме полностью сохранилась вся обстановка, перешедшая от деда, но в упомянутом году отец автора очерка, из-за отъезда в Астрахань на службу, вынужден был оставить дом заколоченным и поэтому многое, из содержавшегося в нем, было расхищено. Но все же кое какия остатки и потом давали некоторое представление обстановки дома.
Когда, бывало, матерью пишущаго вскрывались для пересмотра сундуки с разными домашними редкостями, можно было видеть множество различных старинных вещей: подушек, вышитых гарусом, шитых бисером кошельков, всевозможных размеров и форм и, между прочим, привлекал внимание султан к киверу деда. Этот султан был длиною не меньше двух четвертей аршина; он был сделан из коротких белых перьев и представлял собою очень красивую вещь; с этим именно султаном дед снят на прилагаемом его портрете, в форме есаула. В числе вещей был также искусно наполовину вышитый шелком герб Скворцовых, снимок с котораго прилагается.
Много интереснаго было в комнате, служившей кабинетом деда. Здесь в углу был целый арсенал: стояли всевозможные сабли, шпаги. Между прочим обращала на себя внимание сабля, отделанная медью с орденом Св. Анны. Эту саблю носил дед. Здесь было несколько трубок с длинными чубуками.
В 1874 году в одной из комнат мезонина был обнаружен целый склад ящиков, наполненных перепиской деда и старинными книгами, газетами и журналами. Летом упомянутаго 1874 года автор очерка с товарищем по гимназии Витольдом Руммелем жил в станице Копановской, где Руммель, любитель старины, залез в указанную комнату и стал копаться в ящиках; он-то и нашел письма и бумаги, содержание которых приводится в настоящем очерке, и составил родословную Скворцовых.
Все письма, полученные когда-либо, дедом сохранялись, и часть их автор настоящаго очерка в 1874 г. взял себе. Теперь этого семейнаго архива не существует, и все остальные хранившиеся в нем документы исчезли безследно. Особенно деятельную переписку вел Василий Филиппович со своим шурином, братом второй жены, Иваном Михайловичем Симоновым, ректором Казанскаго Университета. Большинство писем Симонова передано автором очерка его внуку Анатолию Александровичу Симонову, бывшему в 1875–1880 гг. студентом Института путей сообщения. Особенно интересны были письма Симонова из его кругосветнаго (путешествия) плавания, совершенного им в 20-х годах прошлого столетия. Несколько №№ «Московских Ведомостей» за 1812 г. были переданы автором очерка любителю старины и коллекционеру Н.П. Еракову, председателю Иркутской Судебной Палаты в один из его приездов в Харбин. Вероятно теперь они погибли вместе с коллекциями Н.П. Еракова во время смутных дней в Иркутске, в революцию.
У автора очерка имеются и по сие время некоторые «остатки былого величия»: несколько рюмок и стаканов хрустального стекла и стаканов с вензелями «В Ф С», графинчик для коньяку, также с вензелями деда, и трубка точеная из карельской березы, из которой курил дед.
Имея трех сыновей, Василий Филиппович усадьбу свою, доставшуюся впоследствии отцу автора очерка Александру Васильевичу Скворцову, окружил еще двумя усадьбами с довольно обширными домами. В одном из них постоянно жил сын Иван Васильевич со своим семейством, а во второй усадьбе, принадлежавшей Василию Васильевичу, жил содержатель постоялаго двора, почтенный и обстоятельный мужик, известный в доме под названием «Дворник».
В семействе о жизни деда было много рассказов, но по отдельным замечаниям можно составить впечатление о нем, как о человеке суровом и с большим характером: дети иначе как «папенька» и на «вы» к нему не обращались; все письма детей к нему, родственников и посторонних проникнуты особым уважением и даже с некоторым оттенком подобострастия. В доме деда был установлен очень строгий режим, и, например, после обеда все, не исключая и молодежи, должны были ложиться спать. Само собою понятно, что молодость заявляет свои права и не взирая на строгаго родителя, вместо послеобеденнаго сна, в котором никакой надобности не чувствовалось, потихоньку удирала из спальни через окно.
Должно быть, по наследству от деда, в доме отца автора очерка соблюдался следующий обеденный ритуал: перед обедом дети, прежде чем сесть за столь, крестились, за столом сидели смирно и не смели шуметь и выбегать из-за стола, после обеда тоже крестились и целовали руку у отца и матери.
В доме жили какия-то старыя женщины, доживали свой век старыя няньки. При доме жил какой-то Григорий Иванович, несомненно хохол, считавшийся постоянным плотником и экипажным мастером. Он был занят главным образом сооружением какого-то особеннаго «тарантаса», на котором мать пишущего эти строки должна была ехать в Киев на поклонение святым мощам. Тарантас этот делался чуть ли не в течение 10 лет, но так и не был закончен. Когда семья автора очерка в 1863 г. переехала на жительство в Астрахань, Григорий Иванович остался жить при доме в бане.
Говоря об экипаже, нельзя обойти молчанием имевшуюся в доме дедовскую, чрезвычайно громоздкую коляску с очень высоким сиденьем для кучера, на дверцах которой был изображен пожалованный деду в 1816 году герб. Хотя этот герб по его «молодости» можно было бы и не выставлять напоказ. Но дед, очевидно, держался на этот счет своей точки зрения и не находил ничего особеннаго в таком «доказательстве» своего свежаго дворянства. Очевидно, в характере Василия Филипповича была некоторая доля честолюбия, как знать, не она ли навела его задним, так сказать, числом на мысль, что и до возведения в дворянство, род Скворцовых не был простым родом, и не отсюда ли проистекает предположение деда о высоком происхождении его отца Филиппа Федоровича, который почему-то находил нужным скрывать это вместе со своей «ученостью».
В упомянутой коляске Василий Филиппович выезжал в церковь и в большие праздники делал визиты. В станице Копановской жили две офицерских семьи Скворцовых – Гавриил Петрович и Дмитрий Петрович, полковник Донцов, крупный рыбопромышленник Василий Иванович Сережников с большой семьей, а также офицерские семьи – Плескачевых, Ершовых и др. Значит, было кому показать свой герб.
Василий Филиппович был женат дважды: первый раз на Матрене Васильевне Васильевой, воспитаннице полковника Донцова. С этого брака он имел детей: сына Василия, который был хорунжим артиллерии. Он был женат на Марии Васильевне, оба они умерли бездетными. Кроме того – дочерей Марию Васильевну, по мужу Снегиреву, Варвару Васильевну, по мужу Филиппович. (Муж ея был отставной полковник из смоленских дворян). Мавру Васильевну, по мужу Кондакову и Любовь Васильевну, по мужу Жоголеву.
Первая жена Матрена Васильевна умерла 19 января 1817 года, и Василий Филиппович в 1822 году женился вторично на Екатерине Михайловне Симоновой. Деду в это время было 60 лет, а его второй супруге всего лишь 25 лет. Но годы, видимо, не особенно сильно повлияли на Василия Филипповича, и от второго брака он имел еще шесть детей: Василия Васильевича (младшаго), Ивана Васильевича, Александра Васильевича, Агриппину Васильевну, Ольгу Васильевну, Юлию Васильевну и Елизавету Васильевну.
Все сыновья получили вполне приличное образование; дочери были замужем за людьми более или менее образованными и, можно полагать, что и дочери были по тому времени девицами довольно интеллигентными. В действительности это так и было: сын Василий Васильевич учился в Казанской Гимназии и в Казанском Университете, Иван Васильевич также в Казанской Гимназии, но курса не кончил; отец автора очерка Александр Васильевич окончил Астраханскую Гимназию в 1846 году и из-за смерти родителей в 1847–48 гг. остался в станице Копановской. Дочери – Елизавета Васильевна и Юлия Васильевна учились в Казанском женском институте, где Елизавета Васильевна умерла в девичестве. Только Ольга Васильевна, неизвестно почему, получила образование дома. В доме Василия Филипповича в качестве гувернантки и учительницы жила нянька Анна Павловна Дубенская – полька, которая, по-видимому, и готовила всех детей к поступлению в учебныя заведения.
После смерти деда не осталось денег, чем были чрезвычайно удивлены все станичники, так как они были убеждены, что у старика их было много. В станице создалась даже легенда, что Василий Филиппович закопал свои деньги в саду, под одной из груш. Легенда эта жила долгое время после его смерти. В свое время автор настоящаго очерка ознакомился с завещанием деда: оно было очень обширно, в нем предусматривались всякия мелочи и, между прочим, поручалось наследникам получить разные долги и очень значительные от разных лиц, иногда в десятках тысяч. Но это все были долги безнадежные. Сумма капитала, оставленная дедом жене, в завещании не была указана. Возможно, однако, что деньги у него имелись, так как после смерти деда бабушка Екатерина Михайловна предполагала переехать на жительство в Казань, где жил ея брат Иван Михайлович Симонов, и купить в Казанской губернии имение, и будто бы даже отвезла свои деньги в Казань. Но смерть ея, последовавшая через год после смерти мужа, в июле 1848 года, помешала выполнению этого намерения. Никаких сведений о судьбе денег не сохранилось.
Сам Василий Филиппович также, очевидно под влиянием жены, имел намерение стать казанским помещиком: в одном из писем шурина его И.М. Симонова, помеченном 28 апреля 1831 года, содержится следующее: «поручение Ваше исполнил, т. е. написал в Дубовку и какой получу ответ не премину Вас уведомить; да и здесь в Казани стану наведываться о способном и выгодном именьице. Как бы я желал, чтобы Вы со временем сделались казанским помещиком. Это верх моего желания». Надо думать, что родственное влияние на деда было очень сильным, коль скоро старик, вросший всеми корнями в астраханскую почву, готов был переселиться так далеко от своей родины.
Дед оставил по себе добрую память не только среди своих потомков. В августе 1889 года пишущий настоящия строки получил от своего брата Харлампия письмо из калмыцкаго улуса около Камышина или Чернаго Яра, где он пил кумыс. «Тут, – пишет брат, – есть старики, которые помнят деда; они считают своею обязанностью являться перед мои светлыя очи и заявлять свое сочувствие и доброжелательство. Очевидно, в памяти их дед сохранился в каком-то ореоле величия. Разсказывая про его строгости, они поднимаются и принимают почтительные позы, славят его доброту и заботливость о калмыках. Мне постоянно твердят: заводу Василия Филипповича плохо делать не надо, калмыцкий народ много хлеба его ел». Эти же старики рассказывали, что дед был ранен во время битвы с разбойниками, грабившими на Волге, причем было убито 80 человек разбойников. Дед при этом командовал казаками. Такое отношение калмыков к памяти деда спустя сорок лет после его смерти убедительно доказывает, что он действительно пользовался симпатиями этих диких людей и заявления калмыков характеризуют его как человека, несмотря на все его строгости, добраго и отзывчиваго.
Автор очерка в детстве неоднократно был свидетелем того, как казаки, проходя мимо дома Василия Филипповича, снимали шапки, независимо от того, видели или нет кого-либо из обитателей дома. Это делалось в знак почтения уже в то время, когда деда давно давно не было в живых. На Масленицу казаки проделывали следующее: скакали мимо дома и холостыми зарядами стреляли в фундамент дома. Это также проделывалось в знак почета жившим в доме.
Приведу эпизод из моей жизни: мое поступление в гимназию в августе 1866 г. связано с именем Василия Филипповича – моего деда. Я поступил в 1-й класс, но подготовлен к экзамену был чрезвычайно слабо. Экзамен начинался с Закона Божия; меня экзаменовал священник, сердитый на вид, Павлинов, глубокий старец. Что он меня спрашивал, я не помню, но спросил меня, не внук ли я Василия Филипповича. Я ответил утвердительно. Тогда он меня благословил. На этом и закончился мой экзамен. Я был принят в 1-й класс. Василий Филиппович умер в 1847 г., а Павлинов его вспоминал в 1866-м, через 20 лет.
По сохранившимся от весьма обширной переписки деда письмам можно видеть, что это был честный, прямой человек, ставивший пред собою совершенно определенные, строго обдуманные планы и задачи, от которых уже не допускал уклонений. Все письма к детям, написанные в период их обучения, полны непрестанных напоминаний и наказов во что бы то ни стало закончить определенный курс науки и советов о послушании старшим.
«Молись Богу, прилежи к наукам, веди себя как можно скромнее и честнее, вот твоя награда, бабиньку и дединьку почитай, более всего слушай и исполняй их советы по возрасту твоему», – пишет он сыну Василию, обучавшемуся в Казанской Гимназии. – «Остается тебе идти путем трудным два года, положив упование на Отца Небеснаго, постарайся перейти этот период жизни твоей и крепости душевной и утешить нас своими трудами и добродетелями, которые для тебя и для нас всего нужнее».
А вот письмо к Василию Филипповичу Петербургскаго Митрополита Ионы:
«Милостивый Государь, Василий Филиппович.
Плоды хозяйства и трудов Ваших, при прочтенном писании Вашем имел честь получить, за что искреннюю приношу Вашему Высокоблагородию благодарность. Внук Ваш, г. Кондаков, в свободное от учений время, с товарищем своим, астраханским таким же казачком, как и он, посещают меня. Я ожидаю их к себе на сей сырной неделе и буду угощать их прекрасною Вашею икрою и рыбою.
Всякий раз, когда они бывают у меня, я делаю им наставления, чтобы они учились прилежно, вели себя кротко и честно. Начальству были послушны и Богу молились усердно.
Общий приятель наш Кирилл Федорович, как к сожалению слышу, в великих скорбях и болезнях находится. Господь Бог или искушает веру его постигшими страданиями, или очищает душу его, чтобы ввести оную в покой и вечную славу Свою. Если будете иметь случай быть в Астрахани и видеться с ним, то прошу засвидетельствовать ему почтение, с пожеланием великодушия, терпения и благодарения Всепромыслителю, все устраивающему на пользу и спасение наше.
Моля Господа, да благословит труды, молитву Вашу паче, и паче, и паче, и да благодать, милость и мир дому Вашему умножатся, честь имею быть с истинным почтением и любовию, Милостивый Государь, Ваше Высокоблагородия покорнейшим слугою митрополит Иона. 22-го Февраля 1834 года».
Комментарии к этому письму излишни. Между прочими письмами обращает на себя внимание письмо Василию Филипповичу Султана Шугая Нурамаева:
«Ваше Высокоблагородие Искренней приятель Василий Филиппович. Я при сей вернейшей оказии не мог преминовать, чтобы не засвидетельствовать Вам своего и с дражайшим семейством Вашим почтения, а при том посылаю к Вам урядника Голубева и что нужно он Вам объяснит словесно, прошу, искренний приятель, Вашего совета; я не нахожу более просить по семи никакого другого, кроме Вашего Высокоблагородия. С дружелюбным моим расположением и преданностью имею честь быть Вашего Высокоблагородия, Милостивый Государь, покорный слуга Султан Шугай Нурамаев, Прилагаю именную печать свою. Июня 20-го дня 1818 года». К письму приложена печать грушевидной формы с монгольскою надписью и арабскими буквами.
III. Служебная деятельность В.Ф. Скворцова
Василий Филиппович Скворцов начал службу казаком 1 мая 1778 года. Прошел все старшинския звания того времени – капрала, урядника, хорунжаго и сотника (1737). 2 марта 1788 г. он был произведен в действительный офицерский чин прапорщика, а в 1790 г. 28 августа в подпоручики.
К этому времени уже последовало уравнение казачьих войсковых чинов с офицерскими военными чинами и В.Ф. 3 июня 1801 г. был произведен в есаулы, а 24 мая 1812 г. в Войсковые Старшины. Из знаков отличия имел только 4 степень ордена Св. Анны на сабле, пожалованной ему 26 ноября 1807 г. за разбитие киргизской воровской шайки. 9 мая 1816 г. он был возведен в дворянское достоинство Российской Империи 25 января того же года ему было объявлено «Монаршее благоволение», взамен полученнаго им вдвойне чина Войскового Старшины. 13 марта 1817 г. Василий Филиппович был выбран в Войсковые Атаманы, в каковой должности Высочайше утвержден 22 августа того же года.
Отбыв 21 ноября 1821 г. полный трехгодичный срок своей выборной службы, он правил Войском до марта 1822 г.; когда 9 марта он, по болезни, был уволен от службы с производством в подполковники, о чем командиром отдельнаго Кавказскаго корпуса генералом Ермоловым был отдан приказ 25 апреля 1822 г.
Военную службу Василий Филиппович, как и все казаки его времени, нес на кордонных постах, против киргиз кайсаков и в разных командировках.
В 1806–1807 гг. Василий Филиппович начальствовал над командами казаков, которым была поручена охрана Эмбенских рыбопромышленников. Объезжая берег моря, он открыл большую партию воровских киргиз, вступил с ними в бой и, несмотря на значительное превосходство сил противника, разбил его, отнял одну лодку и одну пушку, 16 человек киргизов забрал в плен. За это дело он был награжден орденом Св. Анны 4-го класса при именном Высочайшем раскрипте Императора Александра I, от 26 ноября 1807 г. Раскрипт этот следующаго содержания:
«Господин есаул Скворцов. В воздаяние отличной храбрости, оказанной Вами против киргизских хищников захвативших наших промышленников рыбной ловли на Эмбенских водах с рабочими людьми 25 человек, о каковом похищении, когда Вы узнали, то, обыскивая кочевья киргизов, достигли до некоторых кибиток и взяли в плен 16 человек и одну медную пушку, а потом, разъезжая по разным местам, приметили выезжающих лодок тех хищников из за камышей, по которым не смотря на превосходящую их силу, произвели ружейный огонь и, отняв у них лодку, принудили их обратиться в бегство; жалуя Вас кавалером ордена Св. Анны 4-го класса, коего знаки при сем препровождаю, повелеваю возложить на себя и носить по установлению уверен будучи, что сие послужит Вам поощрением к Вашему продолжению усердной службы Нашей. Пребываю Вам благодарный Александр. В С. Петербург, 26 Ноября 1807 г.».
Подлинный документ хранится у детей В.В. Скворцова.
По поводу этого события неизвестный современный поэт сочинил стихи, которые в свое время были напечатаны в книге А.И. Бирюкова «Астраханские казака», в которых имеется место, относящееся к Василию Филипповичу:
…То на Эмбу смелых
Ведет молодцов
Командир отважный
Есаул Скворцов.
9 мая 1816 г. Василию Филипповичу была пожалована Императором Александром I жалованная грамота на потомственное дворянство, в которой после перечисления Большого Императорского Титула, содержится следующее:
«Объявляем всем вообще и каждому особливо через сию Нашу жалованную грамоту, что хотя Мы по Самодержавной от Всемогущего Бога Нам дарованной Императорской власти и по природной Нашей милости и щедрости, всех Наших верных подданных честь, пользу и приращении Всемилостивейше всегда защищать споспешествавать им желаем; однако же наипаче к тому склонны, чтобы тех Наших верных подданных и их роды честью, достоинством, також и особенною Нашею милостию по их состоянию награждать, повышать и надлежащими преимуществами жаловать и в оных подтверждать, которые по всеподданнейшей своей к службе Нашей ревности к Нам и Государству Нашему отменныя перед прочими услугу и верность показывают.
Известно Нам, что Наш верноподданный Войсковой Старшина Василий Скворцов в службу Нашу вступил в 1778 году в Астраханской Казачей полк казаком, и производим: 1787 – Хорунжим и сотником; 1788-м Марта 2 Прапорщиком; в 1790 Августа 28-м Подпоручиком; 1801 Июня 3 Есаулом; 1812-го Мая 24-го Войсковым Старшиной. Во время сей службы повсегодно находился в кардонной страже, против киргиз кайсаков. В 1799, 1806 и 1807 годах в сражении с киргизцами, отбил у них взятых в плен россиян; отнял на море, не смотря на превосходство их, лодку, пушку и взял в плен 16 человек, а прочих обратил в бегство; за что в 26-й день Ноября 1807 года Всемилостивейше пожалован Кавалером ордена Святыя Анны 4-го класса. И всегда он, Скворцов, службе Нашей оказывал усердие и храбрость; но на дворянское достоинство, приобретенное службою его, Диплома и Герба пожаловано ему не было. То Мы, в воздаяние ревностных его Войскового Старшины Василия Скворцова заслуг, також и по Нашей Императорской склонности и щедрости, которую Мы для награждения добродетелей, ко всем Нашим подданным имеем и по дарованной Нам от Всемогущаго Бога Самодержавной власти Всемилостивейше соизволили помянутаго Нашего верноподданнаго Войскового Старшину Василия Скворцова в вечныя времена, в честь и достоинство Нашей Империи Дворянство, равно обретающемуся в Нашей Всероссийской наследной Империи Царствах, Княжествах и землях прочему дворянству возвести, постановить и пожаловать, якоже Мы сим и силою сего его, Скворцова, в вечныя времена в честь и достоинство Нашей Империи Дворянства возводим, постановляем и жалуем и в число прочаго Всероссийской Империи Дворянства таким образом включаем, чтобы ему и потомству его по нисходящей линии в вечныя времена сими всеми вольностями честью и преимуществом пользоваться, которыми и другие Нашей Всероссийской Империи Дворянства по Нашим правам, учреждения и обыкновениям пользуются.
Для вящшего же свидетельства и в знак сей Нашей Императорской милости и возведения в дворянское достоинство жалуем ему, Скворцову, нижеследующий Дворянский Герб.
Щит, разделенный на четыре части, из коих в первой на красном поле находится в казацком одеянии ездок с пикой, скачущий на белом коне в левую сторону. Во второй и третьей, в серебряном поле две красные полосы, означенныя: верхняя к левому верхнему углу с золотым на оной крестом, а нижняя в правом углу с золотою на ней шестиугольною звездою. В четвертой части, в голубом поле на древесном отрубке с ветвию изображена птица – скворец. Щит увенчан Дворянским Шлемом и Короною, с страусовыми перьями. Намет на Щите голубой и золотой, подложенный золотом с красным.
Чего ради жалуем и позволяем помянутому Нашему верноподданному Войсковому Старшине Василию Скворцову вышеписанный Дворянский Герб во всех честных и пристойных случаях, в письмах, в печатях на домах и домовых вещах и везде, где честь его и другия случающияся обстоятельства того потребуют, употреблять по своему изволению и разсуждению, так как и другие Нашей Империи Дворяне оную вольность и преимущество имеют; и того ради всех иностранных Потентатов, Принцев и Высоких Областей Владетелей також Графов, Баронов, Дворян и прочих чинов, как всех обще, так и каждаго особливо, через сие дружелюбно просим и от всякаго по достоинству, чину и состоянию благоволительно и милостиво желаем одному Скворцову от Нас Всемилостивейше пожалованное преимущество в Их Государствах и областях благосклонно позволить, а Нашим подданным какого бы чина, достоинства и состояния оные ни были, сим Всемилостивейше и накрепко повелеваем упомянутаго Василия Скворцова за Нашею Всероссийской Империей Дворянина признавать и почитать и ему в том також и в употреблении вышеозначеннаго Дворянского Герба и во всех прочих Нашему Всероссийской Империи Дворянству от Нас Всемилостивейше позволенных правах, преимуществах и пользах, предосуждених, обид и препятствий отнюдь ни под каким видом не чинить.
А для вящшего уверения Мы сию Нашу жалованную грамоту Нашею собственною рукою подписали и Государственною Нашею печатью укрепить повелели.
Дана в Санкт Петербурге месяца Мая в девятый день, в лето от Рождества Христова тысяща восемьсот шестнадцатое, государствования же Нашего шестоенадесять. Александр.
Управляющий Министерством Юстиции Министр Внутренних Дел Осип Козодавлев.
В Коллегии Иностранных Дел запечатано в 22 Мая 1816 года и в книгу записано под № 18800.
В Сенате в книгу записано под № 717».
В энциклопедическом словаре Ефрона, изд. 1890 г. в томе 2, под буквою А, в статье «Астраханские казаки» значится: «в 1817 г. учреждено положение о Войсковом и гражданском управлении и полки (3) переименованы в «Астраханское войско. Первым Войсковым атаманом, в 1818 г., выбранным из казачьяго сословия, был Войсковой старшина В.Ф. Скворцов».
IV. Василий Филиппович Скворцов – Войсковой Атаман Астраханскаго Казачьяго Войска
9 октября 1813 г. последовало на имя Командира Астраханскаго Казачьяго полка Попова сообщение Военнаго Министра князя Горчакова, согласно которому было признано нужным образование Астраханскаго Казачьяго Войска, для чего командировать в Астрахань полковника Чуйкевича для ознакомления с местными нуждами и условиями. В конце ноября Чуйкевич прибыл в Астрахань. К его приезду в полковую штаб-квартиру в станице Казачий Бугор были вызваны из всех станиц и команд депутаты числом 73 и выслушали выработанный проект «положения о Войске». Проект был подписан всеми депутатами и представлен в Военное Министерство.
7 мая 1817 г., т. е. через 3 года и 4 месяца, положение об Астраханском Казачьем Войске, одобренное Государственным Советом, было Высочайше утверждено. Согласно этого положения Управление Войском возлагалось на Войскового Атамана, избираемаго из числа войсковых офицеров и утверждаемаго Высочайшей властью. Извещение об утверждении положения последовало в предписании командира войск 19-й дивизии генерал-майора Дельпоццо от 9 сентября 1817 года.
Войску предлагалось избрать Атамана и 3-х полковых командиров и членов войсковой канцелярии. На Василия Филипповича Скворцова было возложено командование 2 полком от Енотаевска до Царицина. Выборы Войскового Атамана и членов Войсковой канцелярии предписывалось произвести в присутствии Астраханскаго коменданта генерал-майора Отто.
20 ноября 1817 г. депутаты собрались в Астрахани. Всего явилось по 6 человек от станиц – 103 депутата, офицеров явилось: служащих 27, обладавших 50 голосами; отставных 17, имевших 40 голосов. Всего депутатов было 152 с 198 голосами. Общее собрание состоялось 1 декабря 1817 г. в Астрахани, и были произведены выборы. Избранными оказались в Атаманы временно командовавший Войском полковник князь Багратион и кандидатом к нему Войсковой Старшина В.Ф. Скворцов.
Избрание кандидата было необходимо, так как на должность Атамана по закону можно было избрать только лицо войскового сословия. Князь же Багратион, как не казак, не мог рассчитывать на утверждение, депутаты же, избирая его, видимо, хотели «угодить начальству».
22 августа 1818 г. последовало Высочайшее соизволение на утверждение в должности Атамана В.Ф. Скворцова.
Вступление в должность Атамана могло и должно было состояться при соблюдении известных необходимых церемоний. Вступление этого было решено ко дню принятия Атаманом присяги на службу и вступления его в должность вызвать на Казачий Бугор депутатов из станиц от Красноярской до Черноярской включительно: «…по одному офицеру, по два неслужащих казака и по одному служащему добраго поведения, исправно и прилично одетых, по выбору станичнаго начальства».
19 ноября временно командовавший Войском князь Багратион издал свой последний приказ о сдаче командования Войском Войсковому Старшине В.Ф. Скворцову.
21 ноября состоялся привод Атамана к присяге. По этому случаю на Казачьем Бугре около церкви состоялся «Войсковой круг», в состав котораго входили члены Войсковой канцелярии, штаб и обер-офицеры и вызванные из станиц депутаты. В круг были внесены войсковое, перваго полка и все старые знамена. По прибытии Атамана к кругу, он вошел в него, после чего непременный член Войсковой канцелярии прочитал приказ об утверждении Атамана и затем вручил ему Высочайшую грамоту, пожалованную при войсковом знамени. Приняв грамоту, Атаман вошел в храм в сопровождении всего Войскового круга. Здесь его встретило духовенство.
После присяги был отслужен молебен о здравии Государя Императора и всего царствующаго дома. Из церкви Атаман со всеми присутствующими на церемонии последовал в приготовленную для него квартиру, где ему поднесены хлеб и соль. Здесь же состоялся обед, во время котораго были произнесены тосты за здравие Государя Императора и всей августейшей семьи, за Астраханскаго Губернатора, за Наказнаго Атамана, Войсковую канцелярию, за сословие и всех присутствующих на обеде. Тосты сопровождались выстрелами из орудий войсковой артиллерии.
На другой день – 22 ноября Василий Филиппович вступил в должность. Квартира для Атамана была нанята в станице Казачий Бугор в доме наследников б. Командира полка П.С. Попова за 600 руб. в год. Здесь помещались атаманская канцелярия, Войсковое знамя и гауптвахта. Содержание Атаман получал 1000 рублей в год, и на разъезды ему отпускалось 500 рублей.
Пост Войскового Атамана, на который Василий Филиппович был выбран в возрасте около 60 лет, был этапом, начиная с котораго ему пришлось много трудиться. Кончились разъезды по кордонам, погоня за разбойниками и т. п., началась служба административная – организация Войска. Территория Войска растянулась от г. Краснаго Яра (за Астраханью) до г. Саратова, на протяжении 500 верст. Станицы были вкраплены среди крестьянскаго населения. Войско тогда имело всего 8 850 душ обоего пола. Войско, живя среди крестьян, сохранило самобытность и, подчиняясь общегосударственному укладу, имело свое полувоенное устройство и полувоенное начальство в лице полковых командиров и начальников станиц. Казаки несли службу военную до смерти и снаряжались на свой счет, но не платили государственных налогов и не несли общих земских повинностей.
Растянутость территории Войска и своеобразный уклон жизни его требовали от Атамана большой работы. Он, спустя несколько месяцев по вступлении в должность, в январь или февраль 1819 года произвел инспекторский осмотр Войску и объехал все станицы и форпосты. Последствием этого смотра был приказ его от 18 марта за № 10. Приказ этот ярко характеризует положение Войска. Согласно приказа этого, казаки с военной службою были знакомы очень плохо; форменной одежды еще не имели; оружие и огнестрельное, и холодное было из рук плохо; содержать его в порядке казаки не умели. Атаман отмечает, что во многих станицах и постах кордонной линии он не нашел «военных артикулов и кордонной инструкции», что казаки всюду и многие офицеры и урядники имели чрезвычайно слабое представление о строе и военной дисциплине. Останавливаясь на деталях Атаман отмечает: «…казаки, стоя шеренгою, не могут садиться на лошадей, не могут спешиться, не причинив вреда друг другу пиками, а офицеры и урядники есть неумеющие командовать; иные употребляют разные свои вымыслы. Много есть казаков, кои во время спрашивания их начальниками не умеют давать порядочный ответ или, отвечая, чешут голову или бывают в безпрестанном движении, а урядники не умеют рапортовать и спрашивать приказов. Между казаками находились такие, которые не знали года своего зачисления на службу, не знали сколько им лет от роду и не могли назвать своих главных начальников, даже командующих полками».
Из приведеннаго можно видеть, в каком первобытном состоянии застал Атаман свое войско и сколько было перед ним работы.
Между прочим, Атаман делает в своем приказе указания: «… чтобы иметь фигуру, должно сидеть на лошади всегда прямо и во время скакания не хлопать ногами, ибо от сего теряется фигура, а лошадь задыхается». Далее он предписывает: «…твердить казаку чаще всегда о том, для чего он служит, как давно служит, сколько имеет лет, для чего стоит на часах, что охраняет. Он непременно должен знать главных начальников. Казак вообще должен быть поворотлив и смел».
В ином состоянии Войско не могло быть. Дело в том, что на необходимость для казаков, как войска нерегулярнаго, правильнаго строевого обучения, очевидно, не было; в старину смотрели на это совсем по-другому, чем в отношении регулярных частей. «Для нерегулярнаго войска не положено эволюции», говорит в своем приказе Атаман Скворцов, почему все необходимыя команды в строю подлежало подавать «просто». С другой стороны, постоянно занятые службою по кордонам и калмыцким улусам, казаки не имели возможности изучать строй даже и в тех скромных пределах, на которые указывал хотя бы тот же Атаман. Само собою разумеется, что при отсутствии правильных занятий у казаков строевое образование отсутствовало и среди офицеров.
Помимо указаний на чисто военную сторону жизни Войска, Атаман в своем приказе касается вообще благоустройства казачьей жизни. Он предписывает: «…дома покрывать крышами опрятно, делать трубы непременно из кирпича, а летнее время иметь у каждаго дома бочку или кадушку с водой и необходимые пожарные инструменты. Улицы мести каждую неделю по субботам, навоз и всякую нечистоту вывозить за станицу версты за полторы. Навоз и падаль убирать с проезжих дорог и проч.».
Он обращает внимание на случаи столкновения казаков с крестьянами, и к учрежденным на этот предмет «дежурным» он прибавил в помощь им «помощников» и при этом поясняет, что он одновременно предложил Войсковой канцелярии выработать для их действий «особое наставление», а ввиду того, что в канцелярии «дела делались вообще медленно», он, чтобы не ждать того, пока она даст указанное наставление, объявил для настоящаго случая ряд указаний.
Атаман определяет порядок порубки общественного леса, позволяя рубить только суховершинник, а для построек рубить разрешил только с общаго согласия станицы.
Между прочим Атаман в своем приказе от 18 марта писал: «Дабы искоренить в казаках из крещеных калмык и их семейств дикость кочевой жизни, поселить в них образ жизни образованной, охоту к прочному водворению и их благоустроенному хозяйству, так и к чистоте и опрятности и прочим благовидным обыкновениям, то поселить их в станицах и командных домах, а на первый случай хотя бы в землянках…» При этом Атаман высказал желание видеть свой приказ исполненным не позже весны 1819 года.
Следует заметить, что в ответ на приведенное требование калмыки подали прошение о том, что хотя «они и обязаны подчиняться без ропота этому распоряжению, но к оседлой жизни не привыкли и лишение их возможности кочевать не выгодно отразится на их скотоводстве, а также на здоровье их самих и их семейств. Поэтому калмыки просили не принуждать их к оседлой жизни». Был ли ответ на эту просьбу – неизвестно, но во всяком случае в течение 17 лет это дело оставалось без движения, и только в 1837 г. вопрос этот поднялся, но никакого определеннаго разрешения не получил и он остался не разрешенным до 1918 г., до революции.
Отношение Василия Филипповича к образованию сказалось, между прочим, в следующем случае: 13 ноября 1819 г., ознакомившись с познаниями в грамоте сына поручика Алеева – Гавриила и найдя их особенно хорошими, «в поощрение и на пользу общую» произвел малолетка в урядники сверх комплекта.
Кстати, в 1872 г. внук Василия Филипповича Василий Скворцов (автор) и правнук Михаил Скворцов будучи пансионерами и учась в Астраханской гимназии, за успехи в науках были награждены Наказным Атаманом Гулькевичем ундер-офицерскими нашивками. Пансионеры носили тогда не общеустановленную гимназическую форму, а казачий мундир.
Во время атаманствования Василия Филипповича в станицах училищ не было, и грамотность была не то чтобы в загоне, но на нее мало обращалось внимания. В 1819 г. Войско было осмотрено Астраханским Комендантом Дельпоццо. Он обратил внимание на поголовную безграмотность населения станиц и тогда же потребовал, чтобы были приняты меры к распространению грамотности среди казаков, но при этом рекомендовал начать дело «с крещенных калмыков». Приказано было выбрать из самых беднейших калмыцких казачат десять мальчиков и отдать их для обучения грамоте в военно-сиротское отделение в Астрахани. Отдавая распоряжение прислать в Астрахань намеченных калмычат, Канцелярия Коменданта рекомендовала исполнить это «с возможною деликатностью, чтобы... калмыки данное распоряжение не приняли за угнетение». Удивительная заботливость об «инородцах».
Серьезное движение в пользу развития образования в Войске началось по инициативе Наказного Атамана Генерал-майора П.И. Петрова (1826–1834). Им было выработано положение о пансионе на 30 штаб- и обер-офицерских детей и детей нижних чинов, а в случае недостачи – первых. Пансион был образован при местной гимназии. Положение это было Высочайше утверждено 22 января 1831 г. при наличности 10 воспитанников, в числе которых было два Скворцовых – Петр и Степан. Затем поступили в пансион дети Василия Филипповича: в 1833 г. – Василий, в 1834 г. – Иван и в 1838 г. – Александр.
Обезпечив образование для детей офицеров. Атаман Петров исходатайствовал Высочайшее разрешение от 6 февраля 1834 г. на учреждение училищ в 10 станицах и для помещения их выстроить однотипные дома на войсковой счет, отпустить по 40 руб. в год из войсковых сумм и учителями определить «на первый раз способных урядников или казаков, производя им сверх положеннаго от казны жалования за каждого ученика от родителей по одному рублю в месяц». Училища были открыты начиная с 1836 по 1839 гг. За это время было принято во все 10 училищ 155 учеников в возрасте от 5 до 16 лет. Значит на устройство училищ пошло около 5 лет. Встретились затруднения в подыскании учителей и в постройке училищных зданий. Как бы то ни было, основание к образованию было положено. Если бы Василий Филиппович, при его отношении к образованию, прослужил бы дольше одного трехлетия, то он, несомненно, поднял бы вопрос об образовании в Войске.
В.Ф. Скворцов отбыл в своей должности полный трехлетний срок. 21 ноября 1821 г. его полномочия кончились и к этому времени надлежало произвести новые выборы, но их назначено не было. Василий Филиппович, подавший после 21 ноября прошение об отставке, продолжал править Войском до марта 1822 г., когда было получение известие о его отставке, последовавшей 3 марта.
В это время командир Грузинскаго Корпуса генерал Ермолов потребовал от коменданта Зварыкина произвести выборы, предварительно наметив для атаманской должности наиболее подходящего человека из наличных в Войске штаб-офицеров. На это предложение Зварыкин ответил, что он командует Войском недавно, людей хорошо не знает, поэтому предполагает в скором времени объехать Войско, поближе познакомиться с офицерами и потом уже донести, на ком остановиться, до тех пор просил выборов не назначать.
Генерал Ермолов разрешил приостановить выборы и приказал временно поручить исполнение атаманских обязанностей непременно члену Войсковой Канцелярии Н.В. Петриченкову. Он командовал Войском до 1826 г., когда 25 января этого года был назначен Атаманом полковник Г.М. Петров. Атаманских выборов больше не было, скорое всего, потому, что не находилось подходящих людей.
Очевидно генерал Ермолов был недоволен Атаманом В.Ф. Скворцовым. Неудовольствие против него и чинов Войсковой Канцелярии в 1821 г. дошло до того, что он усмотрел неправильность в действиях их по делу о разгромлении Енотаевскаго уезднаго казначейства и приказал прокурору Сучкову подвергнуть Атамана Скворцова домашнему аресту на трое суток, асессоров на 7 и секретарей на 10. Не имея под руками это дело трудно судить об основательности распоряжения генерала Ермолова, но это взыскание едва ли имело под собою основательную почву, так как насколько был аккуратен в делах Василий Филиппович, можно видеть хотя бы уже из того, что сдавая свой полк князю Багратиону, он сделал это в течение двух дней, причем все оказалось в блестящем порядке.
После атаманства В.Ф. Скворцова выборов «войсковых атаманов» более не производилось. Войско в дальнейшем управлялось «наказными атаманами».
По выходе в отставку Василий Филиппович поселился в своей родной станице и в своем доме, где и прожил до глубокой старости, занимаясь сельским хозяйством, а главным образом ловлей и засолкой сельди и вытопкой из нея жира, вообще рыбопромышленностью, для чего он арендовал принадлежащия Войску воды в пределах Копановской станицы. Скончался он 8 июля 1847 г. от холеры, на 87 г. жизни. Он и его первая жена Матрена Васильевна, умершая 14 января 1817 г., были похоронены в ограде церкви во имя Иоанна Богослова.
К 1850 г. была выстроена каменная церковь в честь Успения Божией Матери. Старая церковь оставалась на своем месте до 1861 г., когда была продана в село Михайловку. Бывшия в ограде ея могилы Василия Филипповича и Матрены Васильевны оказались среди площади, на обрывистом берегу Волги. Река, подтачивая мало помалу берег, стала угрожать и могилам. Местная учительница предупредила об этом автора настоящаго очерка, который и принял меры к перенесению праха в ограду существующей церкви. Хлопоты по переносу могил взял на себя местный священник Иоанн Третьяков. Станичное Общество почему-то противилось переносу, и только тогда, когда отец Иоанн разыскал в церковных книгах о пожертвовании Василием Филипповичем на построение этого храма 6 000 руб., согласилось на перенос.
3 декабря 1915 г. с разрешения губернатора наказного Атамана Генерал-лейтенанта Соколовскаго, останки Василия Филипповича и Матрены Васильевны были перенесены на новое место упокоения в ограду церкви во имя Успения Божией Матери. При этом оказалось, что оба гроба сохранились настолько хорошо, что их даже не пришлось заменить новыми.
При перенесении присутствовал из близких покойным людей проживавший в станице Копановской крестный сын Василия Филипповича 75-летний старик урядник Егор Дмитриевич Скворцов, его правнук. На новое место упокоения был положен памятник, лежавший на прежних могилах, сделанный из песчаника в виде саркофага с выветрившимися уже надписями. Памятник это весил около 50 пудов.
Стерлись надписи на памятнике первому Атаману Астраханскаго Казачьяго Войска, конечно, сотрутся последния воспоминания о нем. Пусть же оживит их в потомках настоящий очерк.
В 1912 г. автор этого очерка взял на себя инициативу поставить памятник перваго Атамана Астраханскаго Казачьяго Войска и обратился в свою бытность в Астрахани лично к Наказному Атаману Генерал-лейтенанту Соколовскому с просьбою, не примет ли Войско участие в этом деле. Войсковое Правление уведомило автора, что Военным Советом «разрешено израсходовать из общаго Войскового 100 руб. на поставку памятника с надписью: «Первому и единственному Войсковому Атаману Астраханскаго Казачьяго Войска от Войска и потомков». Войско не особенно щедро расхошелилось на памятник своему Войсковому Атаману. Потомки пожертвовали около 700 р., всего было собрано около 800 рублей.
Ввиду наступления «смутнаго времени» поставить памятник не удалось и вряд ли удастся и в будущем, тем более, что и собранныя деньги на него, помещенныя в государственную кассу, к настоящему моменту утратили свою ценность.
Последним Наказным Атаманом был Генерал-лейтенант Соколовский, его сменил выборный Атаман из местных казаков – Соколов.
Последним Атаманом был местный казак присяжный поверенный Ляхов. О нем Генерал барон Врангель в своих записках «Белое дело» (том 1, стр. 166) пишет следующее: «В Царицин прибыл (в июне 1919 г.) Астраханский Атаман Ляхов – честный и скромный человек. По приглашению его я посетил станицу Верхнее-Царицинскую, первую из Астраханских станиц, станичный сбор поднес мне звание – «Почетного казака».
Это, несомненно, было последним действием Астраханскаго Казачьяго Войска. В 1918 г. Войско было упразднено.
Материалами для составления настоящаго очерка главным образом послужило: «История Астраханскаго Казачьяго Войска» в 3 частях Полковника И.А. Бирюкова, изд. 1911 года, подлинные документы и письма современников, собственныя автора воспоминания.
Очерк этот составлен исключительно для потомков с целью сохранения в памяти их сведения о личности Василия Филипповича Скворцова.
Составил В. Скворцов, 1931 год, г. Харбин
