Предлагается рассмотрение особенностей развития российской культуры в Азиатско-Тихоокеанском регионе в начале XXI века и культурная практика историка-регионалиста в изучении этой проблемы.
Итак, основная часть российской территории и природных ресурсов России находится в Азии. В XVI–XVIII веках огромные территории Сибири и Дальнего Востока явились ключевым фактором превращения Московии в Россию, а колонизация этих территорий стала частью процесса развития российского государства в XIX — начале XX века. В начале XXI века освоение и развитие азиатских регионов России рассматривается важнейшим геополитическим ресурсом.
Какой концепцией сегодня должен руководствоваться историк при исследовании вопросов региональной истории Дальнего Востока XVII–XX веков? Историк-регионалист, изучая процессы в колонизуемых восточных регионах, должен в комплексе учитывать современные исследования исторической гуманитаристики. Некоторые российские историки, изучая те или иные экономические, социокультурные или политические сферы отечественной истории (включая советский период), подчеркивают их уникальность. Особенность — да, но уникальность — тогда историческое развитие страны представляется отдельно, а история России — за пределами существующей мировой исторической науки. В настоящее время, даже отменив все предыдущие разработки советских историков, поменяв все негативные оценки на позитивные, не выстроить работающего метода в изучении российской истории.
Заглянем в труд основоположника мир-системного подхода французского историка Фернана Броделя и остановимся на цитате о колонизации Нового Света в XVI–XVIII веках. Рассматривая изменение пространства мир-экономики во времени, он дает следующую оценку очень схожего с российской колонизацией Сибири процесса: «…Европе пришлось терпеливо перестраивать ее (Северную Америку. — Уточнение автора) по своему образу и подобию, чтобы Америка начала соответствовать ее желаниям. Конечно же, такая перестройка произошла не в один день: поначалу даже наблюдалось определенное ничтожество, некая немощь Европы перед лицом открывавшейся перед ней сверхчеловеческой задачи, которую она скорее плохо просматривала.
В действительности ей потребовались столетия, чтобы (не без огромных вариантов и отклонений) воспроизвести себя на другой стороне Атлантики, и ей пришлось преодолеть целую серию препятствий. Однако же мало-помалу пространством овладели… Но!.. на этих чересчур обширных землях нехватка людей была постоянной проблемой» [2, с.398].
Со временем Северная Америка перестала быть колониальной провинцией европейской метрополии, превратилась в лидера капиталистической мир-системы с высокоразвитой экономикой. Судьба огромной североазиатской провинции России сложилась иначе: темпы ее развития отличались гораздо большей замедленностью, cоциальные, политические и культурные сферы перестраивались по образу и подобию макросистемы самой Российской империи. Пространство за Уралом было пронизано многочисленными зонами, изолятами (т. е. с минимальной единицей сельского населения), лежащими «вне пределов времени мира».
В какой степени стали (и стали ли) азиатские регионы России важнейшим геополитическим ресурсом в XX — начале XXI века? Что сегодня происходит с населением этих территорий? Эти проблемы исследуются современными российскими экономистами, социологами, геополитиками…
Особенность региональной социополитической ситуации Дальнего Востока, становящегося культурного пространства на осваиваемой Россией с XVII века — в его незавершенности, множественности разнородных элементов различной природы. Традиционная культура немногочисленных дальневосточных аборигенов — тунгусо-маньчжуров и палеоазиатов, разрушалась под влиянием макроимперских и микрорегиональных феодально-капиталистических процессов, происходивших в этой далекой российской провинции.
На протяжении столетий (с перерывом на юге Дальнего Востока в XVIII — первой половине XIX века) здесь создавалась т. н. «проточная культура» — общество складывалось из переселенческих потоков, сменяющих один другой. Постоянное население региона (те, кто остался от «прошлых» потоков) было слишком незначительно, чтобы ассимилировать пришельцев. Но и пришельцы были слишком разнородны, чтобы насадить свою культуру. Единственно общая характеристика, позволяющая организовать культурную коммуникацию, — отождествить себя с территорией и территориальным сообществом.
Значительную роль в трансляции российских культурных традиций (необычайно проблемный процесс в настоящее время) играют культурно-просветительные и образовательные институты и один из них — региональный музей. Это важнейший культурный инструмент коммуникативной системы.
Дальневосточный музей является своеобразным арсеналом информации о природных ресурсах территории, материальной и духовной культуре его населения, а главное — политических, социальных, экономических и культурных сферах колонизуемой территории. Сегодня такая информационная картина составляется с помощью всевозможных исторических источников/«вещей» (документов, памятников архитектуры, произведений искусства, предметов из археологических и этнографических коллекций. В разработке экспозиционного образа большую роль играет музейный художник, дизайнер музейного пространства.
Современный музейный проект — это организация научно- исследовательской, художественной и просветительной работы для решения и представления какой-либо проблемы, здесь — музейно-культурный проект как отражение исторической реальности. Эффективность работы музея заключается в использовании полидисциплинарного подхода в добывании источников для проектирования экспозиции. Полидисциплинарность диктует создание команды сотрудников различных направлений музейной гуманитаристики для реализации музейного проекта.
Одно из главных современных направлений региональной социокультурной программы, которую разрабатывает так или иначе любой дальневосточный музей, — это то, что сегодня можно назвать программным музейно-культурным проектом «Россияне на Дальнем Востоке». Россияне (с более или менее интенсивными связями с российским центром, центральными и провинциальными субкультурами) в диалоге с социумами Азиатско-Тихоокеанского региона: дальневосточными аборигенными и зарубежными культурами. В начале XXI века, в наступающую эпоху глобализации, на Дальнем Востоке актуальными становятся внешние диалоги с тихоокеанскими странами — Китаем, Японией, Кореей, Вьетнамом, Австралией, Америкой…
В зависимости от того, в какой сложившейся культурно-географической среде находится тот или иной региональный музей, возможны варианты диалогов, разная степень доминирования внутренних и внешних коммуникаций. Музей принимает участие в этих диалогах и отражает их в своей деятельности. Многое зависит и от интеллектуальной направленности интересов руководства музея.
Так, в настоящее время Приморский государственный объединенный музей им. В. К. Арсеньева (г. Владивосток) участвует во внешних диалогах и отражает этот процесс в своей проектной научной и экспозиционно-выставочной деятельности: история морских исследований на Дальнем Востоке в XVIII — первой половине XIX века; история восточной ветви русского зарубежья конца XIX — первой трети XX века; выставки по культуре сопредельных дальневосточных стран и даже участие создание корейского культурного центра г. Уссурийске. Диалог музея с частицами дальневосточного социума — русскими старообрядцами, аборигенами Приморья (с их экзотическими коллекциями) можно отнести к историческим «репликам» дальневосточной Кунсткамеры.
Сахалинский областной краеведческий музей проект «Россияне на Дальнем Востоке» прочитывает по-иному: освоение островных территорий Тихого океана, диалог с аборигенными островными культурами, изучение контактных и генетических связей этих культур в прошлом, диалог со странами Тихоокеанского региона (Японией, Кореей, США) в настоящее время.
Хабаровский краевой музей больше уделяет внимание внутреннему диалогу и изучению вопросов формирования мир-системных сфер дальневосточной периферии России на отдельных исторических этапах (по теории Ф. Броделя). В контексте XXI века необходимо подчеркнуть: довольно перспективен музейный проект приграничного сотрудничества России со странами АТР (как непосредственного коммуникативного участия, так и музейного «отражения»).
Во внешних диалогах пока нет последовательности: успешные научные связи с Японией по вопросам генетики дальневосточных культур и отсутствие серьезного долговременного диалога с ближайшим соседом — Китаем (например возможен проект «Россияне в Китае в XVII–XXI веках»). Всякие «фобии», связанные с геостратегическим соперничеством между Россией и Китаем в этом регионе — вопросы не культурной, а конъюнктурной политической (притом региональной) природы. [4, гл. 3]
Частью названного программного проекта «Россияне на Дальнем Востоке» в Хабаровском краеведческом музее является создание автором концепции музейной экспозиции «Дальний Восток России в XVII — первой половине XIX века». В экспозиции предполагается рассматривать не только природно-сырьевой фактор колонизации. Основная мысль, на которую обращает автор при формулировании концепции — это слова Г. В. Вернадского: «Русский народ есть основная сила Евразийского государства; русский язык есть основная стихия евразийской культуры… Русский народ создал Евразию как историческое место развития напряжением всех своих сил…» [3, с. 282].
В проекте выделяются два смысловых узла:
I. Открытие русскими северо-востока Азии, ее приморских территорий — неотъемлемая составная часть великих географических открытий мировой истории. Походы русских землепроходцев XVII века И. Москвитина, В. Пояркова, Е. Хабарова, С. Дежнева, В. Атласова и многих других столь же значимы, как и всемирно известные открытия Нового Света Христофором Колумбом, Америго Веспуччи, Фердинандом Магелланом в XV–XVI веках.
Сложность в экспозиционном решении данной проблемы заключается в том, что все документы по этому периоду истории Дальнего Востока хранятся в центральных российских архивах. Непременным же условием проектирования любой музейной экспозиции, как считает автор, является наличие «вещей» — документальных и предметных комплексов. Книжные библиотечные информационные исследования могут дать копии материалов XVI–XVII веков: «Чертежной книги Сибири» С. Ремезова; миниатюр Лицевого летописного свода XVI века; записок А. Олеария, С. Герберштейна, Д. Горсея, Э. Бонда; отписок землепроходцев XVII века, архивной графики с изображением поселений и городов Сибири и Дальнего Востока.
Историческая предметность здесь возможна лишь с помощью археологических исследований (например Албазинского острога на Амуре), историко-архитектурных разработок. К сожалению, Хабаровский музей не проводит подобных исследований, требующих научной специализации в этой области дальневосточной археологии. Показ дальневосточные острогов, укрепленных зимовий, средств передвижения первопроходцев XVII–XVIII веков (речных и морских судов), вооружения русских, одежды и других предметов материальной культуры решается в графике, моделях.
XVIII — первая половина XIX века — эпоха великих российских Тихоокеанских экспедиций на севере Дальнего Востока (I и II Тихоокеанских экспедиций В. Беринга — А. Чирикова, Северо-Восточных экспедиций П. К. Креницина — М. Д. Левашова, И. И. Биллингса — Г. А. Сарычева, исследований Русской Америки). Для юга Дальнего Востока это время академических экспедиций 40-50-х годов XIX века, Л. И. Шренка, Р. Маака, М. И. Венюкова, Амурской экспедиций Г. И. Невельского. К сожалению, и эта часть экспозиционного проекта решается в основном с помощью копийных архивных и картографических документов, книжных репродукций.
Необычайно интересен коммуникативный диалог «Свои — чужие в XVI—XIX вв. на Дальнем Востоке» в музейной интерпретации. Здесь определяющим является комплекс, по оформлению границ дальневосточной провинции России: подписание русско-китайских договоров: Нерчинского (1896), Айгунского (1858) и Пекинского (1860); первого русско-японского договора в 1855 году в Симоде; подписание российско-американского договора 1867 года о продаже Аляски.
II. Еще одна не менее сложная задача для историка — представить в музейной экспозиции развитие дальневосточной периферии экономической, социальной, политической и культурной сферами. Но как, какими средствами раскрыть эту сложнейшую историческую картину музейным языком, да и возможно ли это? Нужна ли такая иллюстративность современному музею и не лучше ли ее оставить научным монографиям и учебникам?
Рассмотрим политическую и социальную сферы. Центром, к которому тяготеет все периферийное пространство Азиатской России XVII — первой половины XIX века (и пространство данной экспозиции), является биполярный центр из двух столиц — Москва (XVII век) и Санкт-Петербург (XVIII–XIX века). Управление Забайкальем стало складываться в условиях уже оформившейся в XVII веке в России общегосударственной системы воеводского правления. Нерчинскому воеводству в 50-е годы XVII века было передано и Приамурье. В 80-е годы уже самостоятельное Албазинское воеводство имеет южную границу по Амуру от слияния Аргуни и Шилки и по низовьям Сунгари и Уссури, а северную — по верховьям Зеи, Уды, Селемджи и левых притоков Аргуни.
В XVIII веке мы видим на востоке российских владений Иркутское наместничество, Нерчинскую, Якутскую и Охотскую области с городами (но без южных территорий — по первому в истории взаимоотношений России и Китая русско-китайскому Нерчинскому договору 1689 года). Социальная стратиграфия на колониальных территориях — дворянство московское и местное, купечество, казачество, работные люди, ремесленники, мещане, крестьяне, ясачные люди.
У Ф. Броделя находим следующее описание социальной системы: «Иерархизированный порядок никогда не бывает простым, любое общество — это разнообразие, множественность… Так, „феодальное общество“… было [формой] сосуществования по меньшей мере пяти „обществ“ (возникших в разное время), пяти разных иерархий. (Это: общество сеньориальное; общество теократическое; общество, связанное с территориальным государством; феодальная иерархическая сеньориальная надстройка; города).
Итак, в целом — несколько обществ, которые сосуществовали, которые худо ли, хорошо ли опирались друг на друга. То была не одна система, но несколько систем, не одна иерархия, но несколько иерархий, не одно сословие, но сословия, не один способ производства, но несколько, не одна культура, но несколько культур, [само]сознаний, языков, образов жизни…
На самом деле общества эти жили совместно, они перемешивались, предполагали определенную связность,… и (подвижность, социальную мобильность, трансформацию)» [2, с. 464, 466, 467].
А вот описание французским историком характерной особенности сибирской (дальневосточной) мир-экономики, а именно развития торгового капитала: «Если Европа „изобрела“ Америку, то России пришлось „изобретать“ Сибирь. Как та, так и другая были выбиты из колеи громадностью их задачи. И все же в начале XVI в. Европа находилась уже в высокой точке своего могущества, и Америку связывали с ней привилегированные дороги, дороги Атлантического океана. Россия же в XVI в. была еще бедна людьми и средствами, а морской путь между Сибирью и Россией, некогда использовавшийся Великим Новгородом, был малоудобен… За одно столетие русские в поисках пушнины этап за этапом овладели бассейнами Оби, Енисея, Лены…
Великие сибирские ярмарки — Тобольская, Омская, Томская, Красноярская, Енисейская, Иркутская, Кяхтинская — были связаны одна с другой. Выехав из Москвы, русский купец, направляющийся в Сибирь, задержится в Макарьеве, в Ирбите, потом — во всех сибирских торговых центрах, ездя между ними туда и обратно (например между Иркутском и Кяхтой). В целом поездка длилась четыре с половиной года, с продолжительными перерывами; в Тобольске „караваны калмыков и башкир… пребывают всю зиму“. Это порождало продолжительные скопления людей, вьючных животных, саней, в которые запрягали и собак, и северных оленей, кроме тех случаев, когда поднимался ветер; тогда ставили парус, и животные шли за „кораблем“, который двигался сам собой. Эти города-этапы с их лавками были местом сборищ и развлечений…
Города и ярмарки Сибири оживляла, таким образом, двоякая сеть обменов: сеть крупной торговли — русские и европейские товары в обмен на товары из Китая и даже из Индии и Персии; сеть обмена местных продуктов (прежде всего пушнины) на продовольствие, необходимое всем поселениям, затерявшимся в сибирской беспредельности и нуждавшимся в мясе, рыбе и драгоценнейшей водке, которая крайне быстро покорила Северную Азию — без нее кто бы вынес ссылку? …На обмене таких припасов купец в 1770 г. наживал 200% прибыли и удваивал эту прибыль, перепродавая меха в Китае…»
И далее, сравнивая темпы экономического развития российской и европейской мир-системы в XVIII веке, Ф. Бродель пишет: «Россия даже великолепно приспособилась к промышленной „предреволюции“, к общему взлету производства в XVIII в. По велению государства и с его помощью появлялись горные предприятия, плавильни, арсеналы, новые бархатные и шелковые мануфактуры, стекольные заводы… Зато, когда придет подлинная промышленная революция XIX в., Россия останется на месте и мало-помалу отстанет» [2, с. 468, 469, 472, 478].
Несколько слов о сфере культуры. С расширением границ Российской империи христианизация народностей Сибири, Дальнего Востока приобрела для русской церкви и государства важнейшее значение — она преследовала не только религиозные, но также культурные и просветительские цели: переводы на местные языки, составление азбук и словарей, научные исследования в области гуманитарных и естественных наук. В экспозиции это представление с помощью изобразительных, картографических, этнографических и документальных источников, предметов церковного обихода и облачения, миссионерской деятельности.
Ф. Бродель о культуре: «Культуры (или цивилизации: два этих слова, что бы там ни говорили, в большинстве случаев могут употребляться как взаимозаменяемые) тоже были порядком, организовывавшим пространство, на тех же основаниях, что и экономики… Не объяснялось ли это тем, что культура вела свое происхождение из нескончаемого прошлого, которое превосходило, и намного, саму по себе впечатляющую долговечность миров-экономик. Она — самый древний персонаж человеческой истории: экономики сменяли одна другую, политические институты рушились, общества следовали одно за другим, но цивилизация продолжала свой путь… В сердце любой цивилизации утверждаются религиозные ценности. Это реальность, идущая издалека, очень издалека… Тем не менее религиозная реальность не составляет сама по себе всей культуры, которая охватывает также дух, стиль жизни (во всех значениях этого термина), литературу, искусство, идеологию, самосознание… Культура создана из множества богатств, материальных и духовных… И как бы для того, чтобы все усложнить, культура одновременно является обществом, политикой, экономической экспансией. То, в чем не достигает успеха общество, удается культуре…» [2, с. 60, 61].
Существующий стереотип представлений как населения края, так и туристов о социокультурном пространстве дальневосточной периферии России фокусируется на уникальной этнической (аборигенной) специфике региона, тогда как современное культурное пространство Дальнего Востока сформировано конгломератом культур. Культура российских переселенцев, с которой соотносит себя 94% населения, представлена в гораздо меньшем объеме, чем культура аборигенного населения. Современное население Приамурья представляет собой в определенной степени наследников культуры переселенцев из различных областей Центральной России, Сибири. Этот локальный культурный фрагмент можно рассматривать как вариант общерусской национальной культуры, сложившейся в среде колонистов Дальнего Востока на берегах Амура и Уссури в XVII–XX веках.
Проект направлен на актуализацию значения российской культуры в освоении региона — ресурса, который до сих пор практически не использовался. Его цель — обеспечение реальной преемственности народной традиционной культуры на местах, сохранение всего многообразия российского историко-культурного наследия.
Региональный музей может разработать этот культурный проект, направленный на изучение и сохранение российской культуры Дальнего Востока XVII — середины XX веков, используя наследие российских колонистов как фактор актуализации национальной идентичности. Участие в проекте «Россияне на Амуре» даст возможность Хабаровскому краевому музею расширить досуговые функции музея, предложить формы культурно-познавательного туризма. Проект нацелен на создание в ДФО прецедента включения регионального музея в индустрию туризма.
Основные задачи регионального музея в этом социально ориентированном проекте:
-
создание культурно-туристических и одновременно музейно-образовательного центров по амурскому речному маршруту от г. Хабаровска до г. Николаевска, используя ряд историко- и этнокультурных памятников в природных ландшафтах Приамурья: района Воронежских поселений, селений Петропавловки и Сикачи-Аляна, Нижне-тамбовского, Богородского и Мариинского, г. Николаевска и п. Чныррах (Николаевской крепости). Проект включает также маршрут по Амурской протоке от Хабаровска к п. Бычиха — до старинного казачьего села Казакевичево; культурно-туристические комплексы могут сочетаться с разнообразными досуговыми и спортивными комплексами, формируя таким образом рекреационные зоны для активного познавательного, досугового и спортивного туризма;
-
проектирование культурно-музейных комплексов, состоящих из нескольких сохранившихся или реконструированных среднерусских, южнорусских, белорусских и украинских усадеб (имеющих дальневосточную специфику), усадеб амурских и уссурийских казаков на основе этнокультурных и историко-архитектурных исследований.
В реализации части этого проекта уже есть опыт. В 2007–2009 годах под научным руководством автора студенты-архитекторы Института архитектуры и строительства Тихоокеанского университета участвовали в правительственном гранте «Истоки» МГОФ «Знание». Состав работы — концептуальное проектирование досугового центра Хабаровского отделения Российского фонда культуры «Славянская деревня» в п. Бычиха. Стиль формируемого культурного центра был определен как вариант русской национальной экзотики. Культурно-мифологическое пространство славянской деревни прочитывается лирическим воплощением древних славянских традиций, культурный ландшафт связан с функционированием русского земледельческого календаря. Структура культурного образования состоит из двух частей: а) соборной части с часовней Святой Ольги и иконописной мастерской (построены в 2007 году); б) славянской деревни (усадьба, гончарная, кузнечная и столярно-бондарная мастерские), площади для обрядов и праздников «Солнцеворот», аллеи с сюжетными комплексами, избушки на курьих ножках, беседки-календаря и т. д.
В 2008–2009 годах Хабаровский краевой музей им. Н. И. Гродекова выиграл президентский грант творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства. Грант «Встречь солнца» помог (в том числе и автору этой статьи) создать экспозицию экомузея с. Казакевичево по истории уссурийского казачества. Другая часть концептуального музейно-культурного комплекса «Амурские и уссурийские казаки» в с. Казакевичево Хабаровского района, разработанного студентами-архитекторами в рамках спецкурса «Историко-культурное регионоведение Дальнего Востока», только в проекте.
Казакевичево — населенный пункт, находящийся непосредственно рядом с Большим Уссурийским островом, где проходит современная граница с Китаем. Здесь наиболее четко просматривается пограничный пейзаж Дальнего Востока: левобережье реки Уссури — территория Китая, правый берег — российский, с пограничным столбом и российским флагом на высокой береговой площадке. Основание села относится к эпохе оформления дальневосточной границы с Китаем в середине XIX века, подписания Айгунского и Пекинского российско-китайских договоров. В колонизации Приамурья принимали активное участие казаки из Забайкалья, Кубанской области и области Войска Донского, из которых формировались Амурское и Уссурийское казачьи войска. Казаки-забайкальцы и были основателями на правом берегу Уссури сторожевого Усть-Уссурийского поста в 1857 году, переименованного позже в станицу Казакевичева (в честь первого военного губернатора Приморской области).
Казаки несли пограничную службу, отбывали почтовую повинность, заготавливали дрова для пароходов, занимались земледелием и всякими промыслами. В 30-е годы ХХ века многие уссурийские казаки подверглись репрессиям. Собственно, на этом и закончилась история уссурийского казачества.
Сохранившиеся отчасти историко-культурный ландшафт, ряд традиционных сельских построек, усадьбы жителей последующих десятилетий XX века — основа для создания в этом старейшем дальневосточном селе этноархитектурного музея/«музея под открытым небом»: помимо уже существующего экомузея воссоздание здесь усадеб уссурийского и амурского казаков, украинских и белорусских крестьян-переселенцев конца XIX — начала XX века, водяной мельницы, бондарной и гончарной мастерских. При реализации проекта «Россияне на Амуре» музейный комплекс с. Казакевичево может занять одно из ведущих мест в системе опорных центров историко-культурного наследия Приамурья.
Итак, проблема российского наследства и наследия. Для Дальнего Востока России, когда в последние два десятилетия довольно быстро сокращается его население, наследие восточнославянских колонистов XVII–XX веков становится важнейшим фактором, определяющим жизненность многих аспектов существования современного социума. Именно через наследие возможно осознание населением своей большой и малой родины.
Сегодня исследуется механизм культурного наследования. Безусловно, огромная роль в этом отводится гуманитарному образованию. Без изучения отечественной истории, истории региональной культуры невозможно формирование поколения культурных, с высоким уровнем самосознания людей — следующего поколения дальневосточников, населения Дальнего Востока России XXI века. И еще раз вспоминаем слова Ф. Броделя: «То, в чем не достигает успеха общество, удается культуре…» Надеюсь, такова миссия российской культуры на Дальнем Востоке.
Наталья СОБОЛЕВСКАЯ,
кандидат исторических наук
