- Звезда археолога
- Экспедиция в древность
- В неведомый мир
- Арсеньев и археология
- Материалы по изучению древнейшей истории Уссурийского края
- Жизнь великана
- Колымская экспедиция Окладникова
- В поисках древних костров
- Эпоха Николая Дикова
- Исследователь древних коряков
- Вглядываясь в древние зеркала
- Фантастическая Шайга
- Очерк истории древнего мира Нижнего Амура
- Наскальное искусство Амура
- Модель космоса в древних масках
- «В прекрасном – правда, в правде – красота…»
- Отражение времени
- Связь времен
- Научное наследие Маргариты Диковой
- Единое пространство культуры
- Литература
- Знаки и символы нашей истории
Колымская археологическая экспедиция была организована Институтом истории материальной культуры им. академика Марра АН СССР и Арктическим институтом Глав-севморпути. В июле 1946 г. в Магадан прибыли начальник экспедиции А. П. Окладников и В. Д. Запорожская. У Алексея Павловича имелось письмо от историка Б. Н. Грекова к начальнику Дальстроя генерал-лейтенанту И. Ф. Никишову с просьбой об оказании помощи в организации экспедиции. Руководство Дальстроя и Охотско-Колымского краеведческого музея оказало содействие экспедиции в организационных, транспортных вопросах и обеспечении рабочей силой. В 1946 г. отряд Окладникова провел разведку на Охотском побережье, в долине р. Колымы и на побережье Восточно-Сибирского моря, и его основной задачей было выяснение «общего характера тех древних культур, которые существовали в прошлом на Северо-Востоке, и их отношений к уже известным сопредельным культурам других областей как Старого, так и Нового Света». В газете «Cоветская Колыма» А. П. Окладников писал: «... Работы этого года являются рекогносцировочными. Они должны дать общее представление об археологических памятниках Колымы и окрестностях Магадана с тем, чтобы явиться основой для дальнейших более широких по масштабу археологических исследований, в которых, безусловно, важное место должен занять местный Краеведческий музей. В качестве ближайших объектов работы намечены разведки на острове Завьялова и в районе поселка Сиглан, в которых примут участие директор Охотско-Колымского музея тов. Хмелинин и другие местные работники. В дальнейшем работы будут продолжены в долине реки Колымы». На Охотском побережье археологические работы велись в окрестностях Магадана и прилегающих районах — на острове Завьялова, мысе Алевина, полуострове Кони, в местности Атарган. На остров Завьялова и полуостров Кони экспедиция отправилась на катере. Для помощи в раскопках и для охраны руководство Дальстроя предоставило Окладникову двух отбывших наказание уголовников. Им пообещали, что если начальник археологического отряда даст им положительную характеристику, они получат разрешение уехать домой. О результатах разведочных работ на Охотском побережье А. П. Окладников сообщил в интервью газете «Советская Колыма»: «В этих пунктах зарегистрированы многочисленные остатки древних полуподземных жилищ, принадлежавших предкам коряков. При раскопках внутри жилищ обнаружены многочисленные изделия из камня, в том числе: топоры, тесла, скребки различных форм и наконечники дротиков. Обитатели этих жилищ с большим искусством обрабатывали также и кости животных, они изготовляли из них гарпуны для охоты на морского зверя, наконечники копий и стрел, части луков, латы и различные предметы домашнего обихода. В жилищах оказались обломки древней глиняной посуды, украшенной различными орнаментами. Жилища имеют размер в диаметре 10–12 метров, в центре их выложен очаг из каменных плит. Жилища группировались целыми поселками в местах, удобных для охоты на морского зверя и лова рыбы. Самые древние из жилищ имеют примерно тысячелетнюю древность, а поздние могут относиться к XV–XVI вв. Все найденные при раскопках находки имеют большой археологический интерес». Находки с древнекорякских стоянок передали в Охотско-Колымский краеведческий музей. Наиболее древним археологическим памятником на Охотском побережье Окладников считал мастерскую на полуострове Кони, где вместе со скоплением отщепов были найдены типично неолитические артефакты — лавролистный наконечник стрелы, скребок и ножевидная пластинка. Полученные новые материалы с Охотского побережья позволили составить представление о существовании в этом районе в древности своеобразной и высокоразвитой приморской культуры, принадлежавшей предкам коряков. Через четверть века, вспоминая о Колымской экспедиции в предисловии к монографии Р. С. Васильевского, А. П. Окладников написал: «... Первое, что поражает при взгляде на наиболее распространенные здесь следы древней жизни, — масштабность древних поселений. На самых удобных местах, в устьях быстрых речек с прозрачной и чистой водой в просторных и уютных бухтах, нередко кишащих рыбой, расположены огромные по размерам ямы-котлованы давно заброшенных полуподземных жилищ, тех самых, которые так живо и так обстоятельно были описаны Степаном Крашенинниковым, а затем и путешественниками последующего XIX столетия». Удивительно то, что А. П. Окладников довольно точно определил возраст древнекорякских памятников, что впоследствии подтвердилось дальнейшими исследованиями, хотя абсолютных датировок в это время еще не было. Ученый выдвинул гипотезу об особом очаге формирования зверобойной культуры на Охотском побережье. В августе 1946 г. работы Колымской экспедиции продолжились. Кроме Алексея Павловича в ней участвовали В. Д. Запорожская и И. И. Барашков. В отряде были двое рабочих из отбывших свои сроки заключенных. Запорожская выполняла все графические и фотографические работы экспедиции, вела расчистку комплексов и полевую обработку находок. Маршрут по Колымской трассе проходил до поселка Среднекан, расположенного на правом берегу р. Колымы, в 500 км от Магадана. С этого места дальнейший путь продолжался сплавом на деревянных лодках до Амбарчика, а затем катером вниз до устья Колымы и далее до Большого Баранова мыса на побережье Восточно-Сибирского моря. Протяженность маршрута составила 1 665 км. К важнейшим задачам исследования этого региона, по мнению А. П. Окладникова, относились проблема первоначального заселения Северо-Востока и Американского континента, а также изучение культурно-исторического развития древних культур, их своеобразие (специфические пути, формы и темпы формирования). Долина реки Колымы была археологически не исследованной территорией. В верховье этой реки удалось обнаружить только поздние «мастерские» (о. Столб, Ороёк, Слёзовка, Тарагай и др.). Они располагались на древних галечных валах. Находки были представлены грубыми заготовками различных орудий. В сборах имелись оббитые гальки, галечные сколы и отбойники. Результаты разведочных работ привели Окладникова к заключению, что «верховья реки с их относительно мягким климатом, со своеобразной и гораздо более богатой, чем в соседней Якутии, природой оказались почти целиком лишенными следов древней человеческой культуры». Также он считал, что эта территория никогда не была густо заселена человеком и не служила главным путем его расселения. Этот вывод, по-видимому, связан с тем, что на Верхней Колыме древних стоянок, даже кратковременных, не обнаружено. Вероятно, отсутствие находок связано с поисками стоянок в неудобных местах, с наличием мощных перекрывающих отложений, а также спешкой в разведочных маршрутах. На Средней Колыме Окладников открыл неолитические стоянки Лабуя, Помазкино, а на Нижней Колыме — стоянки Кресты Колымские и Петушки. Они располагались вблизи речек, на скалистых мысках. Всего в среднем течении р. Колымы от острова Столб до оленесовхоза «Петушки» зафиксировано было 18 археологических объектов, из которых два упоминаются со слов информатора. Эти разведочные работы привели Окладникова к мысли о том, что заселение Северо-Восточной Азии, в том числе Нижней Колымы, происходило из бассейна Нижней Лены и из более западных областей Севера носителями субарктической неолитической культуры Северной Азии — нижнеленской, которая развивалась во многом иными путями, чем среднеленская. Идея исследователя о существовании в позднем неолите — начале бронзового века особой «нижнеленской» культурной области, отличной от «среднеленской» сохраняет актуальность, что подтверждается сходством культур позднего неолита Северной Якутии, Средней Колымы и Чукотки. Исследования на Верхней Колыме также свидетельствуют о том, что заселение Колымы в древности шло с западных территорий и тем самым указывают на правильность выводов А. П. Окладникова. Археологи также осмотрели по дороге до Нижнеколымска огромные кресты, поставленные русскими землепроходцами. Экспедиция, достигнув устья Колымы, продвигалась к востоку вдоль побережья Ледовитого океана. Наступили холода, стыло лицо, мерзли руки и ноги. Одну из остановок археологи сделали у р. Большая Бараниха (Раучуа). От чукчи Тальвахтена из Раучуа они узнали о древних жилищах в бухте у подножия Большого Баранова мыса. Тальвахтен привел участников экспедиции в эту бухту, о которой ему рассказывали старики-сородичи. Большой Баранов мыс, расположен примерно в 70 км к востоку от устья Колымы. Берег в районе мыса изрезан небольшими бухтами, по берегам которых в прошлом обитали древние морские охотники. Их поселения обнаружены в «восточной бухте» (одно жилище), в бухте «около маяка» (одно жилище) и в «бухте Сарычева» (пять жилищ). К западу через одну бухту выявлены еще три жилища. В 1787 г. русский мореплаватель Г. А. Сарычев на Барановом мысе обнаружил древнее поселение, где в одном из жилищ произвел раскопки поверхностного слоя. Именно в этой бухте Окладников решил начать археологические исследования. Раскопками подверглись жилища 1 и 5. А восточнее этого места, в другой бухте, расположенной в 2 км и названной Второй (Восточной), раскапывалось одно жилище. Из-за мерзлоты археологи не смогли расчистить жилища полностью. Жилища в бухте Сарычева были сделаны из частокола плотно примкнутых друг к другу тонких столбов. Нижние концы обработаны каменными топорами и железными орудиями. Площадь жилищ № 1 и 5 превышала 100 кв. м. Туннелеобразный входной коридор у жилища № 1 вел в две хозяйственные постройки. Конструкция жилища № 5 не определена. Входные коридоры этих жилищ были сделаны из бревен и тесаных досок. Мерзлота также не позволила расчистить жилища. Удалось вскрыть только верхнюю, оттаявшую в летние месяцы, часть отложений мощностью 0,5–0,6 м и отчасти мерзлые слои, которые расчищались по мере оттаивания. Работа велась попеременно на разных участках. Жилище в бухте Второй имело фигуру шестиугольника в плане. В конструкции использовались столбы, иногда они стояли попарно (большой и малый). Для устойчивости они заклинивались внизу камнями (один из них укреплялся деревянными клиньями). Крыша покрывалась плавником. В восточной части жилища выявлен выход в виде сеней. Очага в жилище не было. У одного столба находилась подставка в виде пенька из пропитанной ворванью глины, что свидетельствует о том, что в этом месте стоял жирник. Внутри жилищ обнаружены сотни различных предметов — остатки домашней утвари, охотничьего снаряжения и оружия. Детальное описание древнеэскимосских материалов с Баранова мыса было опубликовано только через 25 лет. В работе подробно дано описание остатков полуподземных жилищ, домашней утвари, охотничьего снаряжения. Большинство находок представлено фрагментами керамики. Сосуды были толстостенные с округлым дном. Преобладает штриховой орнамент, имеется гладкостенная керамика, сосуды с оттисками в виде зерен или ячеек, с орнаментом из концентрических пересекающихся кружков, с ложнотекстильным орнаментом (два фрагмента в жилище бухты Второй). Широко представлены изделия из камня. Почти все они изготовлены из глинистого сланца. Иногда орудия делались из сланцевых плиток, но большей частью изготавливались из расколотых пополам галек и галечных отщепов. Использовалась техника оббивки, ретуширования и зашлифовки по рабочему краю. Преобладают ножи: крупные ножи для резания кита из массивных сланцевых плиток, женские ножи полулунные, мужские охотничьи ножи кинжаловидные. Из других изделий встречены скобели, дисковидные скребки, лезвия тесел, концевые копьеца наконечников гарпунов, боковые лезвия-вкладыши, провертка, шлифовальные плитки и точильные бруски, плитки для растирания волокон и охры, терочники, песты, молоты или отбойники. В коллекции имеется большое количество разбитых пополам галек, галечных отщепов и сланцевых плиток со следами обработки и являющихся, вероятно, заготовками орудий. Инвентарь жилищ содержит различные орудия из кости, оленьего рога, моржового клыка и бивня мамонта, дерева, кожи и китового уса. Найдены костяные наконечники гарпунов поворотного типа с каменными лезвиями, вставлявшимися в специальные боковые желобки. Из других предметов, относящихся к морскому зверобойному промыслу, встречены головка гарпунного древка, колок, упор для пальца, сколки для ран, мясные крюки, ледовые пешни, поплавковые мундштуки. К орудиям рыболовства относятся части остроги, рыболовная ледовая пешня, орудия для плетения сетей, грузила для сетей и рыболовных удочек. Среди орудий охоты обломок деревянного лука, наконечники стрел из бивня мамонта, оленьего рога и кости; защитные пластины для большого пальца при стрельбе из лука, наконечники копий, зубцы птичьих дротиков, костяные ножи. Отдельную группу составляют орудия для расчленения туш животных и для обработки шкур. Среди находок рукоятки мужских ножей, женские ножи, чашечки-скребки, лощила, шилья и проколки. Для сверления и добывания огня использовались лучки. Два экземпляра встречены в жилище № 1 и три — в жилище бухты Второй. Также найдены деревянные стержни дрелей со следами обугленности на концах. К орудиям, применявшимся для копания земли, устройства жилищ, вырезания дерна, устройства прорубей, принадлежат мотыги, а для выкапывания съедобных корней — кирки. В жилищах обнаружены предметы домашнего обихода: посуда деревянная, посуда из китового уса и березовой коры, ручки для ношения сосудов, ложки из рога, бивня мамонта и дерева, трубочки из птичьих косточек для питья, крюки из рога, деревянные затычки. В материалах раскопок имеются предметы и принадлежности одежды, среди которых части кожаной обуви — целые подошвы и их фрагменты, куски верхней части сапог, пуговицы, обломок обруча для волос, амулеты в виде просверленного клыка белого медведя, игольники из птичьих костей. Найдены детские игрушки — миниатюрные луки, целая стрела, обломки стрел и древков, лодочки (каяки), маленькое весло, блюда или корытца, коробочка или ведерко, ложка, волчок и два диска от волчков. Предметы искусства немногочисленны. Среди них особо примечательным является реалистическое изображение белого медведя из бивня мамонта. Встречены схематичные изображения животных, модели различных предметов, украшения и один неопределенный (лироподобный) предмет. Обитатели жилищ на Барановом мысе для обработки дерева и кости использовали металлические инструменты. Было установлено, что дерево обрабатывалось железным орудием. По заключению Н. К. Верещагина, многие обломки рогов северных оленей, клыков моржей и бивней мамонтов имеют глубокие насечки и зарубки, нанесенные металлическими орудиями. В жилище № 1 найдены две костяные рукоятки: в одну сбоку у переднего конца вставлен железный вкладыш в виде лезвия ножа, в другую в глубокий паз наверху — железный резец. Определено, что железо, используемое в этих рукоятках, не метеоритного происхождения. У древних арктических охотников имелись собаки. Их кости обнаружены во всех раскопанных жилищах. Собаки могли использоваться как ездовые, мясные и пушные животные. Поселения на Барановом мысе — самые западные древнеэскимосские местонахождения. Окладников отмечал, что почти все находки на Барановом мысе поразительно сходны с изделиями на Аляске и на Чукотском побережье вдоль Берингова пролива. Аналогии археологическим предметам он находил в памятниках бирниркской культуры, но в материалах присутствуют также изделия, характерные для древнеберингоморской и пунукской культур. Важным открытием стало то, что древние эскимосы Баранового мыса широко использовали железные орудия для обработки дерева. Окладников установил, что обитатели Баранового мыса были морскими зверобоями и охотились главным образом на нерпу. Кроме того, они добывали оленей, белых медведей, мелких животных и птиц. Ученый отмечал, что наличие железных изделий в бухте Сарычева свидетельствует о раннем появлении железа у обитателей арктического побережья и что металл к ним попадал из районов, находившихся к югу и западу от Колымы. По мнению исследователей, поселения на Барановом мысе датируются первой половиной II тыс. н. э. По образцу плавникового дерева, взятого с поселения на Барановом мысе, получена радиоуглеродная дата — 1690±165 (РУЛ-210). Вероятно, что эта датировка завышена, так как. плавник мог долгое время находиться на берегу. Основная масса находок относится к бирниркской культуре, которая по современным данным определяется временем VI–X вв. н. э. Н.. А. Береговая, изучая наконечники гарпунов с Баранова мыса, пришла к заключению, что эти находки предположительно можно отнести к концу I тыс. н. э. Поселения на Барановом мысе свидетельствуют о том, что носители бирниркской культуры распространились по северочукотскому побережью из района Берингова пролива. Центром возникновения этой неоэскимосской культуры считается район мыса Барроу. Однотипность орудий охоты и бытовых предметов подтверждает существование широких культурных связей между бирниркскими поселениями Северной Чукотки. Экспедиция Окладникова не имела радиостанции и была полностью оторванной от внешнего мира. К концу работ закончились почти все продукты. Рейсовый пароход, на котором они хотели уехать, задерживался. Ближайший поселок Амбарчик находился в более ста километрах. Без транспорта это расстояние по раскисшей тундре преодолеть сложно. Когда руководитель экспедиции и один из рабочих уже собрались идти пешком в поселок за подмогой, археологи увидели приближавшегося чукчу, кочевавшего на Раучуа. Он принес несколько крупных рыбин и вяленое мясо, а также сообщил, что пароход будет через несколько дней. Рейсовый пароход появился через три дня. К этому времени коллекции уже упаковали, и лагерь на Барановом мысе за считаные минуты был свернут. Обратный маршрут, во время которого отряд осмотрел древнюю постройку «Дом воинов» в устье Колымы на мысе Амбарчик, проходил по следующему пути: Большой Баранов мыс — Амбарчик — р. Медвежка — Кресты Колымские, откуда они отправились в Москву. В Ленинград исследователи вернулись 12 октября 1946 г. Намеченное на 1947 г. продолжение раскопок на Барановом мысе по ряду причин не осуществилось, и в дальнейшем на побережье в Билибинском районе Чукотки археологических исследований не проводилось. Об особенностях Колымской экспедиции А. П. Окладникова поведал на страницах своей книги, где рассказывается, что эти маршруты прокладывались в условиях Крайнего Севера, в районах сурового климата, короткого лета, вечной мерзлоты, слабой заселенности, «где даже простая археологическая разведка часто является научным подвигом». В одну ночь на Охотском побережье (полуостров Кони) к археологам один за другим пришли семь медведей. Кроме того, маршруты на Колыме были весьма небезопасны из-за сложной криминогенной обстановки. В то время в лагерях Дальстроя находилось множество уголовников. Особенно в летнее время они совершали побеги и не останавливались ни перед чем, чтобы выбраться из этого района, а для этого стремились завладеть документами, продуктами и оружием случайно попавшихся на их пути людей. Побеги заключенных отличались дерзостью, часто сопровождались убийством охраны. Вооруженные банды нападали на автомашины, грабили и терроризировали местное население, поджигали тайгу, убивали геологов. Но даже в таких условиях ученые продолжали работать. Колымская экспедиция 1946 г. стала первой археологической экспедицией Академии наук СССР в этом регионе. Окладников считал, что прямой обязанностью археологов перед отечественной и мировой наукой является продолжение археологических работ на Северо-Востоке. Александр ЛЕБЕДИНЦЕВ ЛИТЕРАТУРА
|
|||
|