- Искусство коренных народов Приамурья
- Бесконечная спираль времен
- Искусство народов Приамурья. Традиции и новации
- Птицы небесные
- Верные стражи — дюлины
- Камлание нанайской шаманки
- Мифический сюжет на древнем суцуку
- Бабушкино наследство Людмилы Пассар
- Уроки моего народа
- Уснувший дракон на берегу извилистой реки
- Любовь таежных мэргэнов
- Нефритовые бусы
- Этюды о Лонки
- Лодки из глубины веков
- Оленья страна эвенкийской детворы
- Цвет небес, земли и солнца в эвенкийском орнаменте
- Тайна врачующего оленя
- Сопка Икалкан. Эвенская сказка
- Удэ — значит лесной
- Тигр и человек. Удэгейская сказка
- Барометр мудрого Карха
- Белый дедушка
- Люди Приамурья
- Магическая аура древнего села
- Сикачи-Алян
- Постижение эстетики тайги
- Мелодии народов Приамурья
- Посвящение народам Амура
- Амулет для счастья
- Айнская шаманка на хабаровской земле
Лет двести назад из древнего стойбища Кондон, которое находилось недалеко от озера Эворон, в верховья таежной реки Кур, переселилось несколько самагирских семей во главе со старейшиной Нэсикэ. В память о родном стойбище новое селение назвали Кондока. Места эти были богаты зверем и птицей, в реке водилось много рыбы, встречался даже жемчуг, и поначалу жители радовались здешнему приволью и изобилию. Но случилась беда. Страшная болезнь обрушилась на стойбище. Старый Нэсикэ видя, что никого уже не спасти, собрал умирающих возле очага, готовый уйти с ними в мир предков. Но жена старейшины не смирилась. Забрав своего внука, младенца, у погибающей невестки, отдала его другой молоденькой женщине, только что потерявшей мужа и грудного ребенка, и устроила ей побег. Та чудом выжила, долго блуждала по тайге, питаясь кореньями. А когда ее, умирающую от голода, подобрали сородичи из стойбища Кондон и привезли к себе, женщина занялась воспитанием ребенка и, верная клятве, которую дала старухе, со временем... вышла за него замуж, не дав угаснуть роду Нэсикэ. С тех пор сменилось более десяти поколений, и поныне потомки Нэсикэ бережно хранят память о своей некогда юной прабабушке, что брела по тайге, прижимая к груди младенца — своего будущего мужа... Да, всякое бывало в старину. И молодые удальцы-мэргэны порой женились на вдовах, содержали семьи своих умерших братьев, а то и убитых врагов, сходились с женщинами намного старше себя. И все-таки именно мужчины чаще были старше своих жен, порой даже на... полвека и более! И это многоженство местных долгожителей, которые в большинстве своем были отличными охотниками и могли содержать большие семьи, осуждалось пришлым духовенством и властями. Но если до революции православные миссионеры действовали убеждением, старались приобщить «туземцев» к христианской вере и морали, а приамурские генерал-губернаторы Н. И. Гродеков и Н. Л. Гондатти вообще рекомендовали не вмешиваться в традиционный быт местных народностей, то в тридцатые годы обвинение в многоженстве было самым удобным предлогом к раскулачиванию и высылке таежных «богатеев». Долгое время этой темы как будто не существовало в литературе. И первым, кто, на мой взгляд, по-настоящему честно, правдиво и талантливо обнажил этот пласт культуры коренных жителей Приамурья, стал нанайский писатель Е. В. Самар. Уже в первой своей книге, изданной в Хабаровске в 1992 году, куда вошли повести «Трудные тропы» и «Из жизни Кесты Самара», он коснулся судьбы репрессированных таежников, с горечью заявив устами одного из персонажей (реального, кстати, как и другие, упомянутые в книге земляки и родственники писателя): «Разве не эта власть судила меня, что имею трех жен? Между прочим, я их не воровал, не отбирал, а отдал за них накопленные деньги, пушнину. Разве за это можно наказывать? Ведь за каждую жену отдавал столько, сколько просили ее родители и сородичи. Таков наш обычай, таков наш закон... Пусть лентяи и лежебоки живут без жен. Они сами виноваты в этом. У них дома нет средств, чтобы заплатить колым-тори. Я же имел все для этого. А чтобы иметь, не жалел себя ни зимой, ни летом, ни весной, ни осенью. На суде при всем народе меня позорили как могли... А моим женам предложили уйти от меня. Но они не ушли, они до сих пор живут со мной». Да, жены репрессированных, в том числе и самые молоденькие, которых порой обижали и ревновали женщины постарше, оставались верны своим престарелым мужьям и, вышвырнутые вместе с ними из обжитых мест, ограбленные, терпеливо обустраивались в глухомани, терпя нищету и лишения. И что было самым обидным для работящих и почитаемых прежде старых мэргэнов, так это нападки своих же молодых и менее удачливых сородичей, иной раз собственных внуков, которые вместе с пришлыми активистами ринулись крушить вековые устои таежного быта, бороться с шаманизмом и прочими «предрассудками». И тем светлее, печальнее была любовь в порушенных и изгнанных семьях. Отголоски ее проходят через все произведения Е. В. Самара, но особенно ярко и трагично выплеснуты они на страницах «Кондонского старосты» — последней повести писателя, опубликованной недавно Хабаровским книжным издательством — к сожалению, лишь спустя пять лет после кончины автора. Книга эта, изданная, как и предыдущая, на двух языках — русском и нанайском, — посвящена легендарному Суэкиэну — Иннокентию Духовскому, который еще в середине девятнадцатого века, будучи молодым, водил по опасным таежным тропам сподвижников капитана Невельского, оказав немалую помощь героической Амурской экспедиции. Он многое сделал для духовного развития своих сородичей самагиров — и как мудрый старейшина, и как предприимчивый человек, щедро жертвовавший свои средства на строительство церкви и школы, помогавший православным миссионерам в составлении русско-инородческих словарей. Пользовался он и уважением среди ученых, путешественников, имел награды от Н. Н. Муравьева-Амурского, других генерал-губернаторов и даже самого императора Николая II. И в то же время он оставался сыном тайги, жил по ее законам, хранил традиции предков. Прожил Суэкиэну без малого сто двадцать лет, у него было семь жен. И если до революции к такой форме брака власти относились терпимо, то уже в советское время появилось немало трений, и новоявленные «просветители» в тридцатые годы уж очень хотели «переделать» нанайских стариков на новый лад. А старец Суэкиэну к тому же оказался зажиточным, подлежал раскулачиванию. И об этом внук его, писатель Е. В. Самар, пишет с особой горечью: «Я не могу до сих пор освободиться от чувства боли и обиды за своего деда. Сколько сил, знаний, труда, души своей он отдал ради того, чтобы народ стал жить лучше и легче! С приходом же советской власти его раскулачили, отобрали дом, сослали в другое село. До самой смерти он жил в с. Нэмиэкэн, но всегда душа его тянулась в Кондон — родное, любимое село... Вот почему я написал эту книгу. Я очень старался завершить ее, чтобы рассказать людям о жизни и делах своего незабвенного деда и его друзей. Может быть, услышит дед мои слова и станет ему легче, душе его — свободнее...» К сожалению, повесть «Кондонский староста» оказалась не совсем завершенной. Чувствуется, что автор хотел сказать больше, в том числе о годах ссылки «таежного патриарха», когда тот, уже немощный и ослепший, всем сердцем тянулся к своим детям и внукам, и посетить его в Нэмиэкэне для живших в других местах родственников было делом мужества. Тем интереснее их воспоминания. Мне повезло, когда пару лет назад, опубликовав статью об отважных проводниках и разведчиках-нанайцах, я неожиданно получил письмо от пенсионерки из села Ачан Амурского района Валентины Сергеевны Киле, оказавшейся внучкой самого Суэкиэну, или Сэкэну, как его именуют в краеведческой литературе! Между нами завязалась переписка. И выдержки из писем Валентины Сергеевны, с ее согласия, я предлагаю читателям... "Да, по рассказам моей матери, Ходжер Ноны Духовсковны, 1902 года рождения, мой дедушка женился на моей бабушке, когда ему уже было за семьдесят... Она стала его четвертой женой. Все жили в одном доме. Бабушка моя родила от дедушки Сэкэну троих детей, всех поставила на ноги и дождалась внуков, то есть меня и братишку Константина. Мой отец, Ходжер Сагда, не знаю, каким путем, узнал про девушку Нону, проживающую так далеко, на реке Горин, ездил сватать, а дед Сэкэну не сразу дал согласие, поэтому отец мой целый год проходил у него проверку, или, как сейчас говорят, тест: ездил вместе с ним на охоту, на рыбалку, проверялся и в других житейских делах. Только после этих смотрин дедушка Сэкэну согласился выдать за него свою дочь. Так, в 1920 году мой отец Сагда привез на лодке молодую жену в родное село Болонь. Сельчане, узнав, что едут молодые, вышли встречать все. Молодые мэргэны (по-русски это означает удальцы, силачи), выстроившись, устроили из ружей пальбу-салют. Такой был обычай. Чтоб злые духи, которые преследовали невесту, не смели войти в чужое село... Дедушку Сэкэну я запомнила. В 1940 году, когда мне было двенадцать лет, ездила в гости к дедушке и бабушке на реку Горин. Дедушка был весь седой, с красивой бородкой, стройный, слепой. Говорил хорошо. У него был свой угол. Все свои инструменты и атрибуты знал отлично, что где лежит, без работы не сидел. Ему уже тогда было около 116 лет. Мы с братишкой стояли перед ним на коленях из великого уважения, а он нам говорил свои пожелания и целовал нас... Мама моя говорила, что ото всех женщин у него были дети. Она помнит, что в доме было 24 ребенка. Всех детишек, которые подросли и уже могли рыбачить и охотиться, он брал с собой на промысел... Еще мама рассказывала, как жены любили и ревновали дедушку. Между женщинами начинались мелкие недовольства. Мама тогда была маленькая и не понимала, из-за чего они между собой порой не ладили. А так у каждой жены был свой угол и каждая старалась сделать для дедушки что-то хорошее. Детей всех учили труду, всех отдавали учиться в церковно-приходскую школу. Мама моя помнит, что поп всегда говорил только хорошее о дедушке и о его жене, моей бабушке. Еще мама рассказывала, как дед был рад, что его дочка Нона, выданная замуж и уехавшая в далекое по тем временам село Болонь (нынешний Ачан), родила дочку (меня). Дед сказал маме, что девочка обязательно должна вернуться к ним на родину, на реку Горин, вместо нее. Таков обычай. И даже жениха заранее назвал. И тут моя мама в первый и последний раз не послушалась своего отца и сказала, что никуда свою дочь не отправит, она будет жить возле нее. Так оно и вышло." Да, мудрый старец Суэкиэну, любивший всех своих внуков и правнуков, так и не дождался возвращения внучки Валентины на берега Горина. Что ж, такова жизнь. И пусть седые тальники бережно хранят память об этой таежной любви и о самом великом мэргэне, ставшем легендой... Владимир ИВАНОВ, |
|||
|