Под синим шелком иерусалимских небес

Полет

Самолет называется загадочно — «Юрий Воробьев», класса ТУ, из тех, что машут крыльями. Летим. Расчетное время полета — 15 часов. После дозаправки в Ташкенте затруднительно сидеть на чем бы то ни было, разве на животе. Книги, СD-плейер, дневники в раздражении отброшены. Чтобы помочь пассажирам пережить этот длинный перелет, каждые 15 минут им предлагаются соки, каждый час самая разнообразная еда на выбор: курица, рыба, мясо? Паштеты: гусиный, куриный, грибной? К концу полета пассажиры резко прибавляют в весе и реагируют, как сытые удавы, только на блестящие предметы (как у Чехова). Наконец в иллюминаторе разворачивается огромная цветная панорама Тель-Авива. Шасси касаются взлетной полосы, и пассажиры разражаются аплодисментами! Так приветствуют Землю обетованную.

В иллюминаторе по периметру взлетного поля — силуэты пальм в дымчато-сером сумраке. Плюс 22 градуса, южная разнеженная ночь. Аэропорт Бен-Гурион. Ничего красивее не видела: охряно-медовые стены, синие фонтаны, острый запах молотого кофе. Появляется пкида (служащая аэропорта) с вопросом: кто впервые в стране? На «глазастом» автобусе едем в другой терминал, и через какие-то полчаса выдают первые документы и первые деньги — подъемные, около 2 000 шекелей. Деньги напоминают новогодние флажки. Пкида задает вопрос: «Где госпожа желает жить?» Такси везет меня (на него выдается бесплатный талон в любую точку страны) в Бейт-Шемеш (буквально — Дом Солнца) — маленький гористый городок в предгорьях Иерусалима.

Бейт-Шемеш. Вдали Иудейские горы, похожие на ХехцирНа въезде возникает комическая ситуация: шофер, коренной тель-авивец, не ориентируется и нарезает круги понизу, сестра Дина носится поверху, и их диалог по сотовому начинает крепчать и накаляться. Молодежь на заднем сиденье машины заливается хохотом, видимо, знает иврит хорошо. А я смотрю в окно: в крапчатых предрассветных сумерках качают ажурными ветвями финиковые пальмы с «ананасными» стволами. Наконец я вижу Дину. Шофер в сердцах вышвыривает чемоданы и сумки из багажника. Приехали!

Переводные картинки

Просыпаемся в двенадцать дня. Как в детских переводных, картинках небо налилось густой атласной синевой, в которую впечатаны оранжевые стволы финиковых пальм. Я тороплю Дину скорее пойти знакомиться со страной, но она печет бурекасы, попросту слойки с картошкой, и не торопится.

Первая встреча. Под волнами июльского зноя (27 сентября) сонно дремлет маленький городок, увитый бугенвиллеями, всюду пальмы и розарии, и каких только роз там нет, вплоть до бледно-зеленых. Идем в супермаркет «Мистер Золь» («Мистер Дешево»). Много непривычных продуктов: творог с укропом (зеленый) тхина, хумус, горы авокадо.

Небоскребы Азриэли. Тель-АвивЗавтра едем в Тель-Авив.

Это огромный, трехмиллионный, мегаполис у Средиземного моря. Дневные плюс тридцать плавно переходят в ночные плюс тридцать. Во влажном дрожащем воздухе горят голубым огнем огромные небоскребы — Азриэли. Шум трасс такой, что не слышишь голоса своего спутника.

Иерушалаим

Я влюбилась в него в первые же пять минут. Гористый, видны бесконечные панорамы. Длинная улица Яфо, золотая брусчатка, прохладный ветер с арбузно-огуречным запахом — горный озон. В кипении его улочек — Гилель, Агриппас все равно неспешный ритм. В октябре — настоящая осень, под ногами шуршат листья платанов. Нашла маленькие локальные концертные залы. В музее Анны Бейт-Тихо каждую пятницу в одиннадцать утра царит фортепианная или скрипичная классика.

Улица Хамапилим, 56

Уголок ИерусалимаУчиться (учить язык) буду в Иерусалиме. Только одно это поднимает дух. Мой маленький Бейт-Шемеш находится в 20 минутах езды на моните (маршрутном такси). А с 1 ноября я переселяюсь в «свою» снятую трехкомнатную квартиру на улице Хамапилим (Первопроходцев).

Израильские родители

Самую счастливую карту я вытащила, заимев соседей из квартиры напротив. Профессор Фаина и международный переводчик Вера стали моими настоящими израильскими родителями. Арбатские москвички, они отличались настоящим московским хлебосольством, давали толковые и дельные советы. Я называла их квартиру, как пьесу Фермо — «Двери хлопают». У их набитых деликатесами холодильников паслись целые стада гостей, а в шабат (празднование субботы) наблюдалось настоящее вавилонское столпотворение.

В свободное плавание

Первая самостоятельная поездка в Тель-Авив. Еду на встречу с Яковом Меровичем. Человек с уникальным голосом — белькантовским тенором и такой же уникальной биографией. Был принят в Тель-Авивский оперный театр в 64-летнем возрасте. Ехать побаиваюсь. Уши для языка пока закрыты. В Тель-Авиве почти не звучит русский, в отличие от Иерусалима, где по-русски говорит каждый второй. Мы гуляем с ним по центру города, и Яша поет во все горло арию Ленского. Шум трасс таков, что его почти не слышно. Впрочем, проходящая мимо русская израильтянка улыбаясь кричит: «Онегин?»

С шофером междугородного автобуса объясняюсь заученной фразой: «Гам бэ хазара» («билет туда и обратно») не без страха, что не поймет меня.

Тур-а колледж (он же ульпан Мораша колледж)

Первые занятия начались. В классе 41 человек. Публика разновозрастная, но уровневая: профессор математики, переводчица из Перу, которую все зовут сеньорой, тупой как бревно тренер из Симферополя.

Пять часов чистой говорильни. Через два с половиной часа — афсака (перерыв) на чай, кофе, молоко (все за счет заведения). Голова плывет. Директор со звучным именем Арье (Лев) тасует педагогов как колоду карт. Никогда не знаешь, кто придет: носители языка — Орна, толстая Финна, россияне — лохматая Оля или обаятельный Вадим.

Шабат Шалом

В какой-то степени Израиль живет в своем измерении — поперек всего мира. Шабат (празднование субботы) начинается около четырех часов пополудни пятницы. По радио объявляют время зажигания субботних свечей. Замирают улицы, закрываются магазины, не работает общественный транспорт. На виллах, коих в Бейт-Шемеше великое множество, у большого обеденного стола собирается вся семья, седой патриарх читает Тору. Шабат длится до вечера субботы. Сначала было странное чувство, что не можешь никуда поехать, но потом я научилась использовать эту благословенную передышку для интенсивных фортепианных занятий. Отец прислал мне 700 долларов, и я купила старенькое немецкое фортепиано «Кэмлер» с «измученной» душой.

Невыразимая легкость бытия

А лето все продолжается, хотя уже середина октября. Полностью в белом хлопке под жарким залитым вездесущим израильским солнцем улочкам иду на остановку, чтобы через какие-то тридцать минут оказаться на Средиземном, в городке Бат-Ям (Дочь моря). Каждый шабат нас возит на моря русская репатриантка Рая. Средиземное! Изумрудное, с белыми барашками волн. Помнится, в автобусе кто-то счастливо выдохнул: «МОРЕ!!!» Когда плывешь в упругой горько-соленой воде, впадаешь в настоящую эйфорию! Совсем иное — Мертвое море (Ям мелах, переводится — соленое). Дымчатые краски, розовые горы за которыми Иордания. Пейзаж для художника-импрессиониста. Сестра Дина плавает в одетом виде на пластиковом стуле и читает газету. Вода концентрированная и напоминает жирный бульон. Утонуть невозможно, она выталкивает плечи, покрытые узорами соли, независимо от того, какая под тобой глубина — 1 метр или 10. Россияне намазывают себя черной грязью «для здоровья», серой для косметики. Черные тела и серые лица — картина маслом!

Оперный театр в Тель-Авиве, ул. Леонардо да ВинчиИзраильский оперный театр

Впервые в оперном театре. Дают «Армиду» Глюка. Качество голосов выше всяких похвал, поскольку приглашаются молодые оперные звезды Европы и США. Но на сцене минимум декораций, никакого сценографического решения, интерьер также странен: черные стены, а вместо люстр софиты. Театр не начинается с вешалки, ее нет по определению.

Еду после трехчасового оперного действа к себе в Бейт мимо мандариновых садов, освещенных закатным светом солнца, висящего над садами большим мандарином. Подъезжаем. Бейт-Шемеш — это ботанический сад, наполненный ароматами эвкалиптов и кипарисов. Розы, пальмы, бугенвиллеи — вся эта южная красота долго застит глаза, забываешь что это просто сонный маленький городок, где главные события — вторник, четверг — базарные дни. В дальнейшем, думаю я, надо перебираться в Иерусалим.

Первые ученики

Мои первые ученикиУ меня трое новых учеников. Это внуки хозяев квартиры. Батель (дочь Бога), Зоар (сияние), Элиор (божий свет). Имена детей красивы и многозначны. Все трое обладают абсолютным слухом и итальянскими голосами. Отец — Авнер — выходец из Марроко, мать — Люба — россиянка. Батель и Зоар занимаются фанатично, Элиор разгильдяй. Бабушка (родом из Чернигова) разрешает мне свернуть ноты в рулон и огреть его по башке. «Но-но, — говорит Элиор, — я звоню в полицию!» Дети Израиля отлично знают свои права! Вспыльчивый и своенравный Авнер может только повысить голос на своего отпрыска, даже шлепнуть нельзя. Для начала папу ждет крупный штраф, потом и вовсе могут счастья отцовства лишить!

«Бройлерная» балетная школа

Первая работа. Я концертмейстер балетной школы, что находится в кибуце Цора. Во французские окна балетного зала доносится «упоительный запах» навозных брикетов. Работать сложно, потому что нет ни единого человека, говорящего по-русски. Но язык балета — французский, и все эти «батман тандю», «батман фраппэ» знакомы. Опыт работы в балетной школе у меня был. Среди балерин, учениц старшего школьного возраста, двое-трое с фактурой бройлерных кур и весом 90–100 килограмм. На мой вопрос, почему принимают таких, ответ короток: кто платит, тот и танцует! В перерывах «бройлерные куры» едят бутерброды, типа нарезной батон продольно, а на нем хумус, сыр, ветчина. Потом они идут к автомату и пьют кофе, чай, шоколад, пока не начинают булькать. Хореографы на высоте: и школа отличная, и вес балетный. Однако реплика «Играйте из головы балеты Чайковского!» обескураживает, нот нет в принципе. Комментарии, как говорится, излишни...

Служебный вход в театрЭвелин

У меня появляется новая взрослая ученица-пианистка Эвелин. Балерина в прошлом, ныне врач, она проявляет завидный фанатизм и дисциплину. Когда я впервые позвонила ей для составления расписания, она издала восторженный марокканский вопль! На Песах она опустошила свою виллу и привезла 15–16 курток, пальто, более 200 тарелок, старенький, но вполне работоспособный компьютер. Щедрая душа. Михаэль, муж Эвелин попросил меня поиграть прелюдии Скрябина, а потом задумчиво так сказал: «Большое искусство — оно в России...»

Приезд Анки

Приезжает моя юная племянница. Гуляем с ней по Иерусалиму, по его древним улочкам, по арабскому рынку. Витражная дверь среди его торговых рядов выводит прямо к храму Гроба Господня. Внутри храма — скамья Тайной вечери, к которой все прикладывают крестики, а в маленькой пещерке, в которую стоит небольшая очередь, скамья, на которой лежал Христос после снятия с креста. Мы заходим в нее, становимся на колени и вдруг, раскованные и развеселые после арабского рынка, начинаем плакать разом. Дух — он нетленен...

Археологический парк в г. Шифта. II век до н.э.Юлька

Неделя Песаха. Под окном раздается бибиканье Юлькиного «форда». Загрузив своих трех шумных отпрысков на заднее сиденье машины, она везет нас по атласным дорогам Израиля. Благодаря ей мы увидели археологический парк города Шифта (II век до нашей эры), волшебный город Яффо — по набережной его разгуливал Наполеон, скульптура которого напоминает об этом событии. Старинный Яффо — это мост зодиаков, и найдя свой, можно положить на него ладонь и загадать желание, это улочки зодиаков, мастерские художников, маленькие театры. Назавтра мы едем в Эйн Керем — средоточие религиозного духа и храмов православных и католических, а также во французский монастырь, где покоятся мощи матери Иоанна Крестителя. Мы смотрим на страну через призму Юлькиных влюбленных глаз. Приехав в Израиль из Харькова пятнадцатилетней девчонкой, она обошла его вдоль и поперек, где автостопом, а где пешком. Как-то их с подругой обнаружила полиция на горе Кармель, где они устроились на ночлег в спальных мешках. «Что вы здесь делаете, девчонки?» — спросили полицейские. «Как что? Изучаем страну», — донеслось из мешков. «Ну тогда спокойной ночи», — сказали стражи закона.

На пасхальном седере у Эвелин

Мы с Анкой приглашены на пасхальный седер. Это когда многочисленные родственники собираются все вместе и читают Агаду — исход из Египта. На столе соленая вода — слезы рабства, куриные крылышки — символ свободы. Мы тоже читаем (на русском), а потом начинается пир горой в марокканском вкусе.

Заканчивается вечер вполне по-европейски: меня просят поиграть Шопена.

Садик у Дома-музея Анны Тихо. ИерусалимУжасы израильской зимы

Зимней одеждой в Израиле считаются толстые шерстяные носки и тапки, потому что зима в полном смысле слова в квартире. Это на улице сияют свои плюс 14. Россияне, привыкшие к горячим батареям, обескуражены: батарей нет по определению. Два мозгана (кондиционеры), три электрокамина и масляная батарея едва нагревают квартиру до плюс 21 градуса. Сплю под пуховым атласным одеялом в шерстяном трико. Утром первое движение к пульту — я устанавливаю на 29 градусов, через 10 минут можно вставать. В зале всего плюс 14!!! От пола (мраморные плитки) несет холодом. Зима длится примерно с ноября по конец апреля.

Доктор Коскин и другие

Пережив пять месяцев израильской зимы, в июне я все-таки заболела какой-то чудовищной смесью ангины с гриппом с температурой 39,4. Моя поликлиника, которая правильно называется Меохедет («особенная») и впрямь оказалась чем-то из ряда вон! Доктор не придет, сбивай температуру и ползи как можешь по адской жаре. Зайдя в кабинет доктора (ее фамилия оказалась Коскин), я приготовилась перечислять симптомы: але гарон (болит горло), как вдруг услышала привычное: «На что жалуетесь?». Оказалось, что антибиотиками население пичкают лишь в случае нахождения стрептоккоков и стафилоккоков, если же обычный вирус — аккомоль (мягкий аспирин), вода в больших количествах, фрукты, Мертвое море. «Мы не травим химией людей», — подвела итоги доктор Коскин.

На волне любви к Иерусалиму

Это единственное место в Израиле, где мне хотелось бы жить. Часто, гуляя по нему, я испытывала странное ощущение иррациональной эйфории: когда в маслиновом садике слушала репетицию прекрасного пианиста Анатолия Тартаковского, играющего «Крейслериану» Шумана, в Доме-музее Анны Тихо, когда на улице Агриппас в русском книжном подруга купила мне полное собрание сочинений М. Зощенко, когда с друзьями сидела в кафе и любовалась панорамой Биньяней ха Ума, когда бродила по шуку (старый рынок) и смотрела на синий шелковый купол высокого иерусалимского неба. В октябре я засобиралась домой, в Россию, как полагала, на месяц... Но приехав, поняла, что не смогу вернуться, в приоритете оказалось ТВОРЧЕСТВО! Мой класс (14 человек) собрался за неделю. Начались концерты — фортепианные и вокальные. Возродилась «Фортепианная гостиная». В филармонии были каскады фортепианных концертов.

Но что же было делать с маленькой страной, любовь к которой прочно вошла в мое сердце? Может быть, следовало бы жить на две страны? Об этом стоит поразмыслить.

Марина ЦВЕТНИКОВА
Фото автора