Словесница Искусств

Жизнь так длинна и так быстротечна. Мы спешим выполнить тысячи дел, которые видятся большими и важными. И так изо дня в день, не замедляя шага. Но вдруг передышка, и ты осознаешь бесполезность этой суеты. А совсем рядом вдруг оказывается действительно важное — стоит только увидеть и услышать.

Примерно четыре года назад я совершенно случайно познакомилась с Ксенией Титовной Поляковой — женщиной на первый взгляд самой обычной. Тихая, скромная хабаровчанка много лет проработала курьером. Всю жизнь Ксения Титовна хранила несколько ветхих фотографий и две старинные иконы. Говорят, были еще церковные книги, да сожгла она их в период гонений на верующих. В момент нашей встречи Ксении Титовне исполнилось 106 лет. Сегодня ее уже с нами нет, она умерла в возрасте ста восьми лет. Но магнитофонная лента сохранила рассказ этой женщины, жизнь которой неразрывно связана с историей Хабаровска. Уверена, воспоминания Ксении Титовны Поляковой, человека земного, праведного, пережившего очень многое за столь долгую жизнь, бесценны.

Наши родители... Никто не знал, сколько им лет. Тогда ведь не было паспортов. Я старших сестер все спрашивала, а они говорят — откуда мы знаем? Может, в тот мясоед они родились, а, может, в тот пост.

Звали их Тит Яковлевич и Дарья Севостьяновна Здутовы. У них детей всего было четырнадцать. Жили то ли в Самарской, то ли в Саратовской губернии. Там начался страшный голод, десять детишек-то поумирали. Они гонца тогда послали на Дальний Восток. Он три года добирался туда и обратно, а когда вернулся, рассказал, что земли там много, есть где строиться и жить, много рыбы. Собрались тогда родители, взяли дочку, что в живых осталась, и поехали. Целый год добирались, в пути еще одна дочка родилась. Где на паромах ехали, где на лошадях. Мама рассказывала, что добрались они до Дальнего Востока примерно в 1884 году. Поселились на Красной Речке, недалеко от Хабаровки. Я-то уже здесь родилась в 1890 году.

Как жили в первое время после переселения? Я помню только то, что мама рассказывала. Был там какой-то богач по фамилии Усманцев, что ли? Ходили сначала к нему на поденную работу — мужики пахали, сеяли, женщины стирали, на огороде работали. Хорошо помню, что отцу платили 50 копеек в день, а маме — 25, но чтоб хлеб с собой свой приносили. А его сами пекли.

Родители где-то за пять лет отстроились, лошадь купили, свиньи у нас были, птица. Потом отец вздумал еще один дом строить. Мама тогда мной беременная была. Говорит ему: «Для кого строишь? Мальчиков все равно нет». А отец: «Кто родится, тому и будет дом». Так этот дом и стали называть Ксениным. Братья помогали строить, да и люди из деревни подсобляли. Выпьют бутылочку — веселые, сильные...

А рядом у нас школа была. Зимой, кто мог, ходил туда. Я очень хотела в школу. Бывало, убегу, приду в класс, сяду, а учитель, Макар Пантелеймонович, хороший такой был, говорит: «О, Ксенюшка пришла!» А потом мама за мной приходит и спрашивает: «Беглянка моя тут?» А учитель ей говорит: «Давай-ка, Севостьяновна, оставь ее в школе. Она хорошо осваивает». А мама ему: «А, девчонки! Замуж выйдут да детей будут рожать, на что им грамота?» Раньше ведь так рассуждали. Мальчонка, брат мой младший Лука, не хотел учиться, а я хотела. А мама все время говорила: «Надо варежки, носки вязать, сетку отцу готовить. Придет лето — рыбу пойдет ловить».

Летом ягода поспевала. Мы ее собирали и продавали. Потом корова отелилась, сметанку, творожок стали делать и тоже продавать. Оперились, стали жить своим хозяйством, уже по прислугам не ходили. Вот мы выросли, плохого слова от отца с матерью не слышали и ничего плохого не видели. Но что они скажут — закон.

Замуж я вышла в двадцать втором году. Отца тогда уже не было, умер в пятнадцатом. Мой муж Федор был коммунаром, жил в коммуне недалеко от нашей деревни. Там пчел разводили, сеяли, садили. А мы с мамой как-то раз за воском к ним приехали. Зашли и ахнули — за столом человек сорок сидят, и все такие мордатые парни. Едят какую-то фасоль. А женщин у них нет, только тетя Маня — вроде как их экономка. А потом эти парни стали ходить к нам в деревню. Мой Федор и его друг пришли к нам, а я была с подругой Марусей, и говорят: «Давайте на лодочке покатаемся». Сели мы в лодку, а парни-то грести не умеют! Мы взяли весла — дело-то привычное, всегда на лодке до города добирались. А они хохочут над нами — надо же, девчонки, и так лихо с веслами управляются!

Потом Федор к маме моей пришел, сватался. Мама раз отказала ему, два, а потом Марусина мать ей говорит: «Чего вы думаете? Парни эти из коммуны не избалованы, водку не пьют». В общем, уговорили мою мать. Ой, Федор рад был! Потом в церковь пошли, обвенчались. Так и жили, трое детей у нас родилось. Муж работал секретарем в сельсовете, потом на известковом заводе работал, а позднее его председателем сельсовета выбрали. В Хабаровск переехали мы в тридцать третьем году.

А в тридцать седьмом я одна осталась с четырьмя детьми. Муж умер. Он работал тогда директором кирпичного завода, поехал с рабочими сено косить и простудился. Заболел воспалением легких, восемнадцать дней в больнице пролежал, а потом умер. Я была все время с ним.

При муже-то я не работала, с детьми занималась. А тут пенсию дали на них — 94 рубля на четырех человек. Конечно, денег не хватало, и я пошла работать в питомник Лукашова на лето. Зимой устроилась уборщицей в один трест, а потом посоветовали пойти уборщицей в крайисполком: там дневная работа, чисто, тепло. А потом моя начальница поговорила с другим начальством и предложила: «Давайте возьмем ее курьером в спецчасть. Она немножко грамотная, справится». Проверили мою родословную, документы и оформили на работу.

Это самое трудное время было, когда я одна с детьми осталась, и за душой ничего нет. Допоздна работаю, а потом бегу на кладбище. Оно тогда в районе вокзала было. Приду на могилу и кричу, кричу: «Почему ты не спросишь про детей?» Отолью горе, и домой. И вот раз иду на кладбище, а снежок был, и кустами чья-то могила закрыта. А я из-за слез ничего не вижу, оступилась и в эту яму улетела. Кричу: «Спасите!» А кто спасет? Потом слышу — вроде шаги, снег скрипит. «Кто тут?» Оказывается, муж моей крестной. Он работал там, где гробы делали, и домой возвращался. Кое-как вытащил меня из ямы и говорит: «Куда же ты бежишь, что тебе муж скажет? Ты могла тут замерзнуть, а у тебя четверо детей». После этого я уже не ходила на кладбище, а потом там все застроили и вообще ничего не осталось.

Страшно было жить. А детей нужно поднимать. Выучить, правда, дальше семи классов я их не смогла. Помню, сынок мой старший Вася перестал ходить в школу, а мне не говорит. А потом приходит его учитель, Морозов Михаил Иванович, и спрашивает: «Почему Вася в школу не ходит?» А сынок плакать стал: «Мальчишки дразнят в школе, говорят: поляк, что тебе мама к Рождеству купит? У нас есть костюмы, а у тебя нет!». Вася говорит мне, что лучше работать пойдет. А сам такой маленький, худенький. Когда учитель Морозов узнал про это, похлопотал, и дали нам ордер, по которому я бесплатно получила для Васи костюмчик бумажный да рубашонку. А одни добрые люди ботинки ему отдали. Вот он рад был! Были добрые люди, помогали. И потом ведь остались на Красной Речке брат с сестрой. Они посылали картошку, молоко, рыбу.

Так я и проработала всю жизнь курьером. И все пешком, с портфелем из одного конца города в другой. А потом, когда дети уже совсем взрослыми стали, говорят мне, мол, хватит, мама, тебе по городу бегать. Разве мы тебе не поможем? Так я на пенсию ушла.

Столько пережито, столько выплакано. Такая вот моя жизнь... Не дай Бог никому такую же прожить...

Елена ГЛЕБОВА, журналист
Фото из Госархива Хабаровского края и личного архива семьи Поляковых.