Распахнутое окно

Неизвестные страницы жизни семьи Арсения Несмелова

Арсений НесмеловИмя поэта Арсения Ивановича Митропольского (в литературе Арсения Несмелова) теперь известно всей читающей России. Вынужденный жить вдали от Москвы и России, в Харбине, он в 1935 году окончательно простился с самыми близкими своими женщинами — женой и дочерью, которые, подобно многим харбинцам, решили возвратиться в СССР. С тех пор, скорее всего, они ничего не знали друг о друге. И хотя физическая смерть Арсения Ивановича наступила в 1945 году, в камере пересыльной тюрьмы в Гродеково, его дух, его судьба еще долго странствовали по просторам России вслед за его женой и дочерью. Без вины виноватые перед правительствами своей Родины, они каждый прожитый день ощущали его рядом с собой, не смея говорить о нем вслух. В их душах настойчиво теплилась глубоко упрятанная от посторонних глаз надежда: «А вдруг?». Вдруг удастся еще увидеться? А у дочери эта надежда жила до самой ее смерти.

Судьба свела меня с дочерью Арсения Ивановича Митропольского (Несмелова) Натальей Арсеньевной Митропольской в 1965 году. Молодым специалистом, после окончания Ленинградского института культуры им. Н. К. Крупской, я приехала в город Верхняя Пышма и стала работать заведующей научно-технической библиотекой (НТБ) на Пышминском опытном заводе. Наталья Арсеньевна уже работала на этом заводе с 1959 года.

Высокая, очень стройная дама в строгом костюме. Пышная короткая прическа, волосы светлые, почти белые. Серые глаза, умные, внимательные, на лице никакого макияжа, может, брови чуть-чуть подправлены пинцетом, голова всегда немного приподнята. Во всем облике ощущалась гордость. Нет, не спесь, не чванство, а именно скрытая, молчаливая, каким-то образом проявляющаяся гордость. Это было первое впечатление. Оно не изменилось и потом. Только Наталья Арсеньевна при близком общении оказалась очень внимательным и доброжелательным человеком.

Мне много успели рассказать о ней. Прекрасный специалист, лучшего спектроскописта на заводе нет, отделение свое держит в строгости, в работе очень дотошная, въедливая, не терпит лени, лжи, своих сотрудников защищает, как тигрица, в отделении напоминает наседку с цыплятами, голову ни перед кем не склоняет, с начальством отношения прохладные. Начальство ее уважает, ценит, но старается с нею не связываться. Благодарности за работу получает часто. Живет вдвоем с пожилой уже мамой в однокомнатной квартире. Мужа нет. Был ли — никто не знает. Никому в голову не приходит связывать ее имя с каким бы то ни было мужчиной. В ее судьбе их нет и не было в период, пока она работала на заводе. Никогда. Никого. Все оказалось именно так, когда я узнала ее поближе.

Сблизились же мы не на заводе, а на природе. В то прекрасное время у нас было поголовное увлечение походами выходного дня. Наталья Арсеньевна была большой любительницей путешествий. Если позволяли обстоятельства, она охотно шла в поход выходного дня или просто в лес, на озеро, к любой воде. Вода ее завораживала. Она часами могла любоваться каким-нибудь озером, рекой, любым водоемом.

В одном из таких походов мы оказались вместе на берегу озера Таватуй. Как-то неожиданно разговорились о травах (я увлекалась лечебными растениями), о цветной фотографии, о грибах, ягодах, о природе, о писателях. С этого момента мы стали общаться и говорить не только на производственные темы.

Однажды, после дня долгого хождения по лесам, мы подошли к краю болота. К нему вел крутой спуск. За спиной у нас шумел бор, впереди, внизу, простиралось болото — торжественное, прекрасное, с богатой растительностью, с высокими кочками, с редкими причудливыми сосенками. Мы остановились передохнуть. Наталья Арсеньевна долго молча смотрела вперед, потом тихо сказала: " Все забудется: усталость, какие-то неурядицы, но вот эта красота, эти сказочные виды вы будете помнить всегда. И когда-нибудь, уже старенькие, вы будете радоваться, что видели все это, видели эту великолепную красоту«. Она оказалась права.

В 1975 году Наталья Арсеньевна ушла на пенсию. Ушла сразу же, как только ей исполнилось 55 лет. Но с заводом связи не порывала: звонила, приходила. В экстренных случаях начальник цеха частенько вызывал на работу. Сложилась традиция: 13 июля, в день ее рождения, собирались у нее. Приходили работники лаборатории, начальник цеха Аркадий Владимирович Антонов, приезжали ее свердловские приятельницы. Было много цветов, разговоров. Так, день за днем шли годы. Все знали Наталью Арсеньевну как человека высокой культуры, интеллигентного и гордого, уважаемого всеми. Но никто из окружающих не знал, какую жизнь она прожила до приезда в наш город и каким миром заселена ее душа. Ни с кем она никогда не откровенничала, никому ничего о себе не говорила и держалась так, что никто из окружающих не решился бы спросить ее о прежней жизни. Кто-то слыхал, что вроде бы у нее был сын. Какой? Когда? Где он? Никто не знал. Жила она со своей старенькой мамой в однокомнатной квартирке. И о ее маме тоже никто ничего не знал. Видели, как эта высокая старушка в белой панамке часто сидит на скамейке возле дома и читает. Слышали, что была она учительницей. И все.

Мне случилось раньше других от нее самой узнать о ее жизни. Точнее — отдельные моменты ее жизни. За годы общения она кое-что рассказала, но очень скупо. Лишь отдельные эпизоды. Естественно, то, что я узнавала от нее, меня поражало, но я не могла никому ни полслова сказать об этом, иначе дверь к ней закрылась бы передо мной сразу и навсегда. Мы сохраняли с ней молчание вплоть до момента, когда стали появляться публикации о ее отце. Но и тогда она еще всего боялась. Лишь в 90-е годы она как-то смирилась с популярностью отца и хоть чуть-чуть стала говорить со мной и о матери, и об отце. Но страх все равно жил в ней. Страх и за себя, и за имя отца...

Наталья Арсеньевна Митропольская родилась 13 июля 1920 года в г. Владивостоке Приморского края. Отец ее — Митропольский Арсений Иванович, мать — Худяковская Екатерина Владимировна. В 1920 году они волею судьбы оказались во Владивостоке, но разными путями. Арсений Иванович — офицер белой армии, москвич, дворянин, воспитанник кадетского корпуса, служил в Колчаковской армии и вместе с ней отступал от Омска до восточных границ России. Оказавшись, как и многие отступающие, в Маньчжурии, он с поддельными документами, нелегально, в апреле 1920 года появился во Владивостоке. Где-то тут должна была быть его жена, но он не торопился ее разыскивать, пока как-то не закрепится в городе. Обо всем этом он рассказывает сам в воспоминаниях «О себе и о Владивостоке». Он писал: «Жену я нашел на Русском острове, но до него часа полтора езды морем, значит, надо перетаскивать жену в город. За бухтой Золотой Рог в горах нашел я крепостной, лишь наполовину разрушенный флигель, и захватил его, поселившись в уцелевшей половине. Место было глухое. Я возвращался домой поздно, переправляясь через бухту на юли-юли». Может, именно в этом глухом месте Владивостока и родилась Наталья Арсеньевна? Мы этого не знаем. Известно только, что 21 сентября 1920 года родители зарегистрировали свою дочь Наташу в Николаевской церкви города, о чем была сделана соответствующая запись № 12 (свидетельство о рождении ГЩ 105962). В 1924 году, когда в городе начались аресты белых офицеров, Арсений Иванович, тогда уже известный поэт Арсений Несмелов (он взял этот псевдоним в 1920 году, здесь, во Владивостоке), не дожидаясь ареста, тайно покидает город и малоизвестными тропами, подсказанными ему знаменитым В. К. Арсеньевым, уходит пешком в Китай. Жить обосновался в Харбине. О Харбине теперь написано много. Нам важно напомнить лишь о том, что город строился русскими, заселен был в основном русскими, чьи судьбы большей частью были связаны с КВЖД.

Екатерина Владимировна Худяковская (слева) с подругойНе известно, где, когда и как впервые встретились родители Натальи Арсеньевны. Но, судя по документам, это могло быть в Москве или Омске в 1917 или 1918 году. Арсений Иванович после ранений и демобилизации с фронта империалистической войны приехал домой в Москву в 1917 году. Екатерина Владимировна в это время училась в Москве. 12 апреля 1917 года получила «Диплом Высших женских курсов» за № 1275 (сохранился подлинник диплома). А уже 1 сентября 1917 года она начала преподавать в женской гимназии города Омска, и в 1918 году она была в Омске и тоже преподавала русский язык и литературу. Это видно из «Перечня работы преподавательницы русского языка и литературы Худяковской Е. В. по годам». Известно также, что Арсений Иванович в 1918 году выехал в Омск, в ставку генерала Колчака, чтобы продолжать борьбу за свою Россию в рядах белой армии. Где была Екатерина Владимировна в 1919 году? Можно предположить, что она отступала вместе с белой армией, вместе с Арсением Ивановичем, стремясь попасть во Владивосток. Во всяком случае, во Владивостоке она оказалась раньше него. Из документов видно, что во Владивостоке она начала работать с апреля 1920 года, за три месяца до рождения ребенка. Работала в вечерней школе для взрослых им. А. Н. Островского. Затем, с 1 сентября 1920 года, — школа № 27 первой ступени, позже — школа № 8 второй ступени. Можно только предполагать, догадываться, какие трудности пришлось пережить Екатерине Владимировне с только что родившимся ребенком на руках в бурлящем Владивостоке тех лет, без родных и знакомых. Но свидетельств об этом не сохранилось, а мы будем говорить лишь о том, что подтверждено документами или рассказано Натальей Арсеньевной.

Обе школы, в которых работала Екатерина Владимировна (№ 27 и № 8), относились к КВЖД. И вот из Приказа № 10 от 27 октября 1924 года видно, что Екатерина Владимировна увольняется из школы № 8 с 1 ноября по собственному желанию. Позже она устраивается в другую школу, также относящуюся к КВЖД, но находящуюся уже на территории Харбина. Это школа для детей служащих КВЖД. В архивной справке, выданной из Государственного исторического архива СССР в Ленинграде, сказано, что Худяковская Екатерина Владимировна поступила на КВЖД преподавателем 1 сентября 1920 года и была уволена 24 марта 1935 года в связи с продажей КВЖД.

Итак, в 1924 году семья Митропольских воссоединилась в Харбине. Так вот и случилось, что детство Натальи Арсеньевны прошло на китайской земле, хоть и в почти русском городе. Ей не пришлось говорить по-китайски, она слышала вокруг себя русскую речь, говорила по-русски, ее окружали русские люди, но земля эта была китайской, что в полной мере почувствовали русские в 1935 году.

О харбинском периоде своей жизни (как и вообще о своей жизни) она почти ничего не рассказывала. Правда, в последние 9 лет (1990 — 1999 годы) случалось, что она вдруг задумается, а потом возьмет и расскажет какой-нибудь кусочек. Вот о таких «кусочках» я и расскажу.

В семье постоянно отсутствовали деньги. Материальная неустроенность раздражала Екатерину Владимировну. Родители, как выражалась Наталья Арсеньевна, «часто резонились». Жили сначала в комнате при редакции, где работал Арсений Иванович. Потом — в захудалой гостинице рядом с мастерской по ремонту и чистке одежды на Биржевой улице. Когда Наташа стала постарше (6 — 7 лет), родители частенько отправляли ее на время ссор в магазин за колбасой. В 1927 году родители разошлись. Екатерина Владимировна с Наташей уехали в Цицикар — станция на КВЖД. Там Екатерина Владимировна учила детей железнодорожников. Как-то Наташа заболела. Отец приезжал к ней, привозил подарки.

В 1929 году произошел конфликт с Китаем. Всех русских уволили с КВЖД. Мать и дочь перебрались в Харбин. Сняли комнату у машиниста паровоза Шепелева Константина Михайловича. У Шепелевых была большая квартира, в которой одну комнату «мама сняла с полным пансионом». Арсений Иванович часто приходил к ним. По вечерам играли в карты в «пьяницу». Помнила Наталья Арсеньевна, как сын хозяев приехал из Шанхая и привез радиоприемник РВ-15. Это была для окружающих сенсация. Радиоприемники тогда были редкостью.

Потом жили в доме купца Ягунова в Новом городе (старый район Харбина). В саду при желсобре (железнодорожное собрание) иногда давали концерты. На один из таких концертов пошли все вместе: Арсений Иванович, мама и Наташа. Но Наташа усиленно портила им вечер, хныкая: «Пойдем домой, пойдем домой», и — испортила.

Еще эпизод. Жили вдвоем с мамой. В сочельник пришел к ним отец, а Наташа должна была идти на елку к своей подруге Фальченко Елене. Арсений Иванович пошел с Наташей. Там у Фальченко были одни женщины всех возрастов, в том числе две сестры матери Елены. Одна из них была не замужняя молодая и очень красивая девушка, похожая на знаменитую в те годы артистку. Арсений Иванович танцевал со всеми, но особенно с этой молодой красавицей. Наталья Арсеньевна говорила, что отец очень красиво смотрелся в танце с нею. Подружка Натальи Арсеньевны Елена Фальченко стала потом Богатыревой, живет в Москве, имеет внуков и правнуков, они переписывались постоянно. Богатырева присылала Наталье Арсеньевне свои фотографии. Женщины, родственницы Фальченко, которые были тогда на елке, все приехали в свое время в СССР и все были репрессированы.

И еще. В начале 30-х годов в Харбине многие врачи увлекались поэзией, пытались писать. Арсений Иванович многим из них помогал, консультировал, подсказывал. Особенно преуспевал врач Жемчужный. Арсений Иванович с ним дружил. У Жемчужного был свой частный небольшой санаторий-профилакторий. Видимо, по приглашению Жемчужного Наташа отдыхала в этом санатории, а отводил ее туда — отец. Сохранилось несколько фотоснимков этого периода. Несмотря на то что родители разошлись, отец часто встречался с дочерью.

Наташе 10 летВ 1935 году КВЖД продали японцам. Начался великий исход русских из Харбина. У кого были деньги, те уезжали в США, Францию, Австралию. У кого их не было, ехали в Шанхай или возвращались на Родину в СССР. Екатерина Владимировна нисколько не задумывалась, куда ей ехать. Она хотела на Родину. У Наташи должна быть Родина. Наташе было уже 15 лет, когда она простилась с отцом. У Арсения Ивановича в этот момент была уже другая женщина (Анна Кушель). И хотя из нее так и не получилось жены и они очень скоро расстались, но именно в этот момент, когда решался вопрос об отъезде, Арсений Иванович был с нею. Может быть, и это ускорило их отъезд. Для самого Арсения Ивановича пути на Родину не было. Хотя его очень часто охватывало желание хоть в каком-нибудь медвежьем углу поселиться, лишь бы в России.

Из Харбина они возвращались в теплушках бесплатно. Ехали семьями вместе со всеми вещами. Их с мамой поместили в вагоне вместе с большой семьей. В теплушках стояли кровати. Еду готовили на керосинках. Наташа с мамой спали на одной кровати. Из Владивостока вглубь страны состав двигался медленно. На некоторых станциях часть едущих высаживали и определяли на жительство в намеченных заранее пунктах. Екатерине Владимировне «светила» какая-то Балахна, которую она совсем не знала и не хотела. Ей удалось задобрить женщину-распределительницу. Она отдала ей свои украшения и получила свободное распределение. Они поехали в Москву, где у Екатерины Владимировны были родственники: сестры и брат.

Сама Екатерина Владимировна была из Тобольска, из многодетной семьи. У ее родителей, Владимира Флегонтовича Худяковского и Александры Петровны (в девичестве Романовой) было 11 детей. При рождении одиннадцатого ребенка, Гавриила (Гаврюшки, как выразились родственницы), Александра Петровна умерла в 1905 году. Первым ребенком в семье была Елизавета, 1886 года рождения. Потом почти каждый год рождался следующий ребенок: Елизавета, Александр, Лидия (1888 г.), Михаил, Нина, Николай, Екатерина (1894 г.), Константин, Софья (1899 г.), Елена (1903 г.), Гавриил (1905 г.).

Когда Екатерина Владимировна с Наташей приехали в Москву, там на этот момент жили: Елизавета, Лидия и Елена. Брат Константин жил в селе Глубоком Серебряно-Прудского района в 300 км от Москвы. У него было трое детей и, по словам Натальи Арсеньевны, «там царила нищета». Одна из сестер, Софья, еще в Гражданскую войну вышла замуж за офицера, чеха, и уехала с ним за границу, в Чехословакию. Там и осталась жить. Об остальных я совсем ничего не знаю.

Таким образом, возвратившимся могли помочь только Елизавета, Лидия и Елена. Почему не помогла им Лидия — не знаю. А у Елизаветы у самой были проблемы. Она еще до революции вышла замуж, как выражались родственники, за богатого еврея. Уехала с ним в Париж. Там разошлась с ним и вышла замуж за революционера, партийца Никольского. После революции они сразу возвратились в Россию. И все у них было нормально, но вдруг в 1934 году (или в 1935 г.) у них арестовали сына. Елизавета ходила по инстанциям, обивала пороги, пытаясь его вызволить. Ей не до прибывших из Харбина. Елена работала где-то машинисткой, жила в крохотной комнатушке, здесь тоже царила нищета, но именно Елена приютила Екатерину Владимировну с Наташей в самое первое время. Потом родственники сняли им какое-то жилье. Сначала Екатерина Владимировна устроилась в какое-то издательство, потом — в вечернюю школу рабочей молодежи в Доме Союзов. Наташа заканчивала школу.

В 1937 году, 4 октября, Екатерину Владимировну арестовали. Тогда же арестовали и сестру Елену. Елене дали 10 лет. Екатерину Владимировну осудили на 8 лет и отправили в Коми АССР в Ухто-Ижемский исправительно-трудовой лагерь. Поступила туда она 4 января 1938 года. Лагерь находился на территории рабочего поселка Ухта. Пробыла она в нем до 14 ноября 1945 года. Срок свой она отбыла до минуты. При освобождении из лагеря ей выдали «Справку № 9512», из которой видно, что освобожденную отправили поездом в г. Бийск Алтайского края. «Справка» была единственным ее документом. Ни денег, ни продуктов. Но ее обязаны были довезти до Бийска и довезли. Почему именно в Бийск? Потому что там в это время находилась Наташа. Она там работала. Наталья Арсеньевна никогда не говорила о Бийске, о том, как и почему она там оказалась.

Наталья Арсеньевна была очень скрытным человеком. Однажды Иннокентий Николаевич Пасынков, тот самый, на глазах которого умирал Арсений Иванович Митропольский, написал ей, что хочет заняться реабилитацией Арсения Ивановича, но она расстроилась: «Он сделает только хуже. „Они“ испортят память об отце и до меня доберутся», — твердила она. Никакие мои заверения, что теперь никто не станет ее тревожить, что все это уже давным-давно история, ее не убеждали. Страх, многолетний страх жил в ней, делал ее скрытной. И все же хоть чуть-чуть, но она мне рассказывала о себе, правда, очень редко. То, что я знаю о ней, сложилось по крупицам из ее рассказов, писем родственников, подруги, а также из документов.

Когда арестовали Екатерину Владимировну, никто из родственников не захотел приютить Наташу. «Где же вы жили?» — спросила я. — У подруги«. И все. Никаких подробностей.

Через четыре месяца после ареста матери, уже в 1938 году, она пошла работать на фабрику эндокринных препаратов, сначала пробщицей, потом лаборанткой. Она взяла фамилию матери — Худяковская. Закончила школу. В 1940 году поступила в Московский институт тонкой химической технологии на вечернее отделение, на факультет «Технология резины». Однако проучиться ей удалось только два семестра. Я спрашивала ее, почему она недоучилась. Ответ: «Из-за матери. Ну и, конечно, война».

Она жила и работала в Москве, но 6 октября 1941 года была освобождена от работы на фабрике «ввиду эвакуации». Однако в эвакуацию она почему-то не уехала. Возможно, эвакуирована была фабрика, а она осталась в Москве. 8 декабря 1941 года ее приняли на работу в Институт органической химии Академии наук СССР в качестве хозлаборанта. С этим институтом ее судьба будет связана до августа 1945 года. В эвакуации Наташа Худяковская (и часть института тоже) была в Казани. Именно здесь, в Казани, 8 июля 1942 года она вступила в брак с Чистяковым Георгием Александровичем.

Наташе 13 лет. ХарбинОн был из профессорской семьи, работал в системе Академии наук СССР. Кем — не знаю. В быту его чаще звали не Георгием, а Юрой. Сохранилась интересная справка, «выданная 10 июля 1941 года сотруднику АН СССР тов. Чистякову Георгию Александровичу в том, что он временно переводится для работы на периферию и на основании Постановления Правительства от 2 июля 1941 года за тов. Чистяковым Георгием Александровичем сохраняется жилая площадь, занимаемая им и его семьей в г. Москве по Сретенке, д. 36, кв. 3. Домоуправление в лице управляющего домом несет полную ответственность как за сохранность указанной жилплощади, так и за все имущество, лично принадлежащее тов. Чистякову Г. А. и его семье, сданное на хранение управляющему домом по описи...». Далее говорилось, что Чистяков освобождается от квартплаты и т. д. «Справка» — на бланке АН СССР, подписана вице-президентом АН СССР, все печати и подписи есть. Из этой самой периферии, а потом и с фронта Георгий Александрович слал Наталье Арсеньевне в Казань почтовые открытки и письма. Их сохранилось — 14. В каждом послании он беспокоился о ней, о еще не родившемся ребенке, а позже (с фронта) — о сыне. Видно, что он очень ее любил. 19 сентября 1942 года его призвали в армию, на фронт. 20 октября 1942 года в Казани у них родился сын, Александр Георгиевич Чистяков. Мы не знаем, как пережила это тяжелое время Наталья Арсеньевна. Ей в 1942 исполнилось только 22 года. Она в эвакуации, беременная, потом — с только что родившимся ребенком, с переживаниями об ушедшем на фронт муже. И голод. Сама она об этом ничего не рассказывала, ни слова. Но когда стала говорить мне, где погиб ее муж, долго плакала. Потом она четко назвала адрес: Днепропетровская область, Можняковский район, поселок Белолужский. И сказала, что она туда ездила. Георгий Александрович Чистяков погиб 18 января 1943 года, а 20 января — умер их сын Саша. О гибели мужа она сначала узнала от его друга, а «Извещение» пришло лишь в 1944 году. Как пережила она это лихое время? Кто помогал ей выжить? Когда она покинула Казань? Не знаю.

Уже позже стало известно, что жила она в квартире мужа на Сретенке. Родители мужа очень хорошо к ней относились, как к родной дочери, а она их почитала всегда. В каждый отпуск приезжала проведать их, а потом прилетала из Верхней Пышмы и на свои деньги похоронила сначала свекра, потом — свекровь.

В начале 1945 года Наталья Арсеньевна живет в Москве с родителями погибшего мужа и работает в Институте органической химии АН СССР Нины Константиновны Худяковской.

10 августа 1945 Наталья Арсеньевна вдруг увольняется с работы ввиду выезда из Москвы по семейным обстоятельствам.

Уже 25 августа она принята на работу на Бийский мясокомбинат в цех органопрепаратов на должность сменного химика. И ждет маму. Они встретятся и какое-то время будут вместе.

Но Бийск — не конечная остановка в жизни Екатерины Владимировны. Ей хочется в Москву, однако родственники от этого не в восторге: никто не решается ее принять, особенно Елизавета. Да и не разрешено Екатерине Владимировне жить в Москве. Пройдет еще год и 8 месяцев, пока в отношении ее не вынесут окончательного решения. Приказом Министерства просвещения РСФСР за № 762 ее определили в Курган, в распоряжение Курганского ОблОНО. Но и в самом областном Кургане ей жить запрещено, и она едет дальше, в село Чаши, где будет 10 лет преподавать сначала в семилетней сельской школе, потом — в молокотехникуме. Наташа ее отвезла, но там не осталась. Она увольняется 2 января 1947 года с Бийского мясокомбината и 14 июня 1947 года поступает на Орский мясоконсервкомбинат химиком в лабораторию. До сих пор она носила фамилию матери — Худяковская, но 7 апреля 1950 года получила паспорт на фамилию Митропольская. А перед этим она писала во Владивосток, и ей оттуда прислали «Свидетельство о рождении», на основании которого она и получила новый паспорт с фамилией отца. Они с мамой решили поднакопить денег, чтобы Наташа смогла пойти учиться в высшее учебное заведение на дневное отделение.

Она сдала экзамены на химический факультет Уральского госуниверситета, поступила на первый курс. Училась хорошо, без «троек», с преимуществом «пятерок». На своем курсе она была самая старшая, ей уже 32 года. Она рассказывала мне, как много ей приходилось работать в лабораториях УрГУ с химикатами, при этом почти полностью отсутствовали какие-нибудь приспособления по технике безопасности. Она испортила там свое горло, которое стало у нее «слабым местом». В июле 1957 года университет закончен успешно: шесть предметов — «хорошо», 19 — «отлично». Теперь перед нею задача: начать работать, получить жилье, обеспечить маме покой и отдых от всего. Екатерине Владимировне уже 63 года.

Еще во время учебы группа девушек-студенток с младших курсов ездила на практику в город Верхняя Пышма, что в 12 км от Свердловска, на вновь созданный завод. Они рассказали, что на заводе нужны инженеры-химики и спектроскописты, что завод совсем новый, может и с жильем что-то получится. Наталья Арсеньевна вспомнила рассказ девушек, съездила на завод, все узнала, и вот в ее трудовой книжке появилась новая (последняя) запись: «Пышминский опытный завод „Гиредмет“, 1959 год, 6 августа, принята в центральную заводскую лабораторию лаборанткой пятого разряда». Через месяц — шестой разряд, а через год — и. о. начальника физико-химического отделения цеха, а еще через несколько месяцев — начальник этого отделения. И до конца ее трудовой деятельности уже ничего не менялось. Самым близким человеком, который встретил и помогал первое время освоиться, была Нина Михайловна Скоблина. Наталья Арсеньевна понимала, что Нина Михайловна посвящена через так называемый «первый отдел» в ее личные дела (т. е. знала о матери, об отце как офицере и т. д.), но отнеслась к этому спокойно и ее устраивало, что знала об этом одна Нина Михайловна, которая в свою очередь оказалась деликатным человеком. Дружеские, добрые отношения сохранились у них до конца жизни Натальи Арсеньевны. Нина Михайловна обязательно бывала на всех днях рождения Натальи Арсеньевны и провожала ее в последний путь...

«Вечер назывался «Без распахнутого окна». Гости и артисты, собравшиеся в музее, были взволнованнее обычного:

Где ты, летняя пора?
Дунуло и нету,
Одуванчиком вчера
Облетело лето...

Звучали строчки из поэтического наследия Арсения Несмелова. Был апрель 1997 года. В зале, в первом ряду, сидела хрупкая интеллигентная женщина, которой нелегко давалось спокойствие: рука крепко сжимала носовой платок...

Тогда впервые город узнал ее как дочь известного поэта-эмигранта. Наталья Арсеньевна Митропольская решила в тот год открыть тайну всей своей жизни. Окно было распахнуто. Какого мужества и силы воли ей это стоило, напомнило не только о трагедии одной семьи, но и целого поколения, о котором историки говорят: «Эмигранты первой волны»...

З. Федотова, Е. Селина, из газеты «Красное знамя».

В 1987 году в номере 48-м на странице 25-й журнала «Огонек», редактором которого тогда был Виталий Коротич, представлена поэтическая подборка из произведений четырех поэтов: К. Вагинова, Арго, А. Тинякова и Арсения Несмелова. В маленьком квадратике, отведенном Несмелову, поместился его портрет, уменьшенный до размеров фотографии для паспорта старого образца, даты жизни, справка (вот она: «Жил на Дальнем Востоке. Автор нескольких поэтических книг») и одно стихотворение «Воля» — и все. Как-то никто из нас не обратил на это внимания. Наталья Арсеньевна — тоже. Может, «Огонек» не попал ей в руки? Позже она его разыскала.

Все началось с журнала «Юность», 1988 год, № 9. В разделе «Наследие» была помещена публикация стихов Арсения Несмелова (Митропольского) со вступительной заметкой А. М. Галкина и Р. М. Янгирова «Неизбывен горечи родник». И тут же довольно крупный портрет поэта, как позже выяснилось, из семейного архива Л. И. Хаиндровой. Когда мы прочитали полное имя поэта, тут же решили: это отец Натальи Арсеньевны. Уж очень они были похожи! Я побежала к ней, показала статью с портретом и спросила: «Кто это?»

— Мой отец, — она ответила тихо, сдержанно.

Харбинские поэты (слева направо): Василий Обухов, Михаил Шмейссер, Арсений Несмелов, Алексей Ачаир. Поэтессы: Елена Даль, Ариадна НейГлаза ее сияли. Мы (пришли ее сотрудницы) шумели, охали, перечитывали стихи, а Наталья Арсеньевна молчала. В сентябре этого года она похоронила свою маму, Екатерину Владимировну Худяковскую. Помогали ей все, как могли. Особенно ее сотрудники и завод. Наталья Арсеньевна очень остро переживала эту смерть. Нервы ее были взбудоражены. Они много лет жили вдвоем с матерью. Теперь она осталась абсолютно одна. А тут этот журнал. Екатерина Владимирова немного (совсем немного!) не дожила до этого момента. Ей было уже 93 года, шел 94-й.

В этом же месяце (в сентябре) выходит журнал «Знамя», и тоже с Арсением Несмеловым. Публикацию осуществил Леван Хаиндрава. В ноябре 1988 года выходит журнал «Октябрь», № 11, а в нем — снова Арсений Несмелов. Публикацию подготовил Евгений Витковский.

Наталья Арсеньевна разыскала его, побывала у него дома. Витковский уже тогда много лет занимался разысканием наследия Несмелова и совсем не подозревал, что где-то есть его дочь. Он был очень удивлен, подарил ей две книги с дарственными надписями.

Позже между ними завязалась переписка, а скоро Витковский занял в жизни Натальи Арсеньевны исключительное место. В последние годы (1989 — 1999) Витковский был в центре ее духовной жизни. Она на него молилась. Она часто говорила мне: «Вы представляете, какую работу он провернул!»

Она ему писала и звонила часто. А уж когда вышла в свет книга Несмелова «Без Москвы, без России» и она получила ее, то первое время почти не выпускала из рук. Она могла легко цитировать из статьи Витковского «На сопках Маньчжурии», прочитать наизусть то или другое стихотворение отца. Письма Витковского она перечитывала помногу раз, предлагала мне читать их ей вслух и, пока могла, все писала и писала ответы. Потом, когда она стала забывать слова, не могла построить предложения, она стала поручать составлять письма мне, а потом, уже нетвердой рукой, переписывала мои тексты. Часто я их после переписки не узнавала, т. к. она теряла слова и т. д. Потом она полностью поручила мне писать, только требовала зачитывать текст. Когда пришло последнее письмо Витковского (уже на мой адрес), Наталья Арсеньевна была очень слаба. Но еще ходила и строила различные планы. Мы поговорили с ней и решили, что надо оформить права наследования на публикации Несмелова Витковскому. Я предложила составить текст, хотя бы произвольный, лишь бы была ее рука на бумаге, хотя бы подпись. Но она что-то задумалась, сказала, что, конечно, оформим, только чуть подождем, может, она сумеет сделать это с нотариусом. Мне надо было уезжать на неделю в Каменск-Уральский. Но когда я вернулась, она была уже без сознания. Окружающих это не удивило. Ей было 79 лет, и все пожимали плечами: «А что вы хотите?». Но насколько я знала ее, была уверена, что она еще какое-то время «протянет». Ругаю себя, что уехала.

Витковский помог Наталье Арсеньевне связаться с Валерием Перелешиным, который сотрудничал с Витковским, хоть и жил в Бразилии. У Натальи Арсеньевны сразу же завязалась с ним оживленная переписка. Ведь Перелешин лично знал Арсения Ивановича и встречался с ним в те годы, когда Наталья Арсеньевна с мамой уже уехали из Харбина. Валерий Перелешин родился в 1913 году в Иркутске. Был он из старинного польского рода. Настоящая фамилия — Салатко-Петрище. В детстве мать (журналистка Сентянина Евгения) увезла его в Харбин. Писать стихи Валерий стал рано, печататься — в 14 лет. Его «крестным отцом» в поэзии был Арсений Иванович Несмелов. Он тогда был редактором страницы юного читателя газеты «Рупор». Сентянина знала Арсения Ивановича, брала у него интервью и сама представила ему своего сына. В Харбине Перелешин (это он взял себе такой литературный псевдоним) жил до 1939 года. Потом — Пекин, Шанхай, Тяньцзин, а с 1953 года — Бразилия. По специальности — китаевед. Наталья Арсеньевна писала ему, спрашивала об отце, об Анне Кушель (жена Арсения Ивановича после Екатерины Владимировны), об общих знакомых, о стихах отца, ей все было интересно. Перелешин охотно и подробно отвечал. Прислал ей свою фотокарточку, маленькую, как на паспорт старого образца. Извинялся, что такая.

Интенсивная переписка была у нее с Иннокентием Николаевичем Пасынковым, который, как уже упоминалось, был свидетелем смерти Арсения Ивановича в пересыльной тюрьме в Гродеково в 1945 году.

Но ближе всех для нее был все-таки Александр Владимирович Колесов. Адрес Натальи Арсеньевны дал Колесову Витковский. Первое письмо от Колесова пришло в сентябре 1990 года. Тогда во Владивостоке готовились издавать альманах «Рубеж», первый номер которого вышел в 1992 году. Колесов был и есть его главный редактор. Об этом альманахе и было его первое письмо, т. к. в него входил материал о Несмелове. Переписка длилась вплоть до смерти Натальи Арсеньевны.

В последние годы жизни Наталья Арсеньевна резко изменилась. Раньше она всегда готова была пойти на прогулку, поехать автобусом к озеру, отправиться в театр или на концерт. Теперь отгородилась от всего и целыми днями сидела, уткнувшись в книгу или в лист бумаги. Она жадно искала в стихах упоминания или намеки на мать или на себя. Ей хотелось удостовериться, что отец их не забыл. И читала, читала, читала. На мои просьбы отдохнуть она раздраженно и плаксиво говорила: «Ну что вы можете понять?! Вы не видите, что мне ничего не интересно, кроме отца, его стихов, его жизни мученической!»

Мы видели, что это начало заболевания, но сделать ничего не удавалось. Она не слушала ни меня, ни своих бывших сотрудниц. Кончилось это инсультом в апреле 1990 года.

Наталья Арсеньевна Митропольская  и Екатерина Владимировна Худяковская Оправившись от инсульта, она стала меньше читать, переписку переложила на меня, но интересы ее остались те же: отец и его творчество. Три литератора: Витковский Евгений Владимирович, Перелешин (Салатко-Петрище) Валерий и Колесов Александр Владимирович — составляли сердцевину духовной жизни Натальи Арсеньевны в последнее ее десятилетие. Все они были связаны с творчеством ее отца. Она каждый день кого-то из них вспоминала.

А письма все приходили.

Из Хабаровска писал журналист Игорь Литвиненко. Хотел встретиться, но почему-то не получилось. Хабаровский литератор Алексей Плаксий прислал запрос в отдел культуры администрации нашего города с просьбой помочь найти дочь известного поэта-харбинца Арсения Несмелова, «которая живет в вашем городе» . Вот после этого и в нашем городе, наконец, узнали, что тут действительно живет дочь большого поэта. А никто об этом не знал, даже те, кто был знаком с Натальей Арсеньевной длительное время. Вот так она «законспирировалась».

Из последних писем, пришедших к Митропольской, наиболее интересным было письмо китаянки Ли Мэнг. Она просила у Натальи Арсеньевны доверенность для того, чтобы ей, Ли Мэнг, выдали личное дело Арсения Ивановича из архива ФСБ Московской области. Только иностранка могла докопаться и узнать, где хранятся документы Митропольского. Это или что-то другое вызвало у Натальи Арсеньевны вспышку гнева, и все время она была агрессивно настроена при упоминании имени Ли Мэнг. Чуть-чуть успокоилась, когда Витковский сообщил ей, что сотрудничает с Ли Мэнг. Но отвечать ей не захотела. Сама Ли Мэнг в США готовит докторскую диссертацию в Чикагском университете. В Россию приезжала собирать материал о Несмелове.

В последние месяцы жизни Натальи Арсеньевны я (по ее просьбе) рассылала в разные адреса просьбу прислать документ, удостоверяющий факт и дату смерти Арсения Ивановича. Писали в Хабаровск, во Владивосток, в Москву. Но отовсюду приходили ответы, что в их архивах материалов о Митропольском (Несмелове) нет. Мы все ведь располагаем только свидетельством очевидца, хоть и очень добросовестного, но все же это не официальное свидетельство. А она пыталась найти документы, считая, что в КГБ (ФСБ) все равно были таковые. Но мы не успели. Кто-то другой доберется до этих документов.

Каждый прожитый ею день последних лет был отдан отцу. Только о нем она думала, только с ним были связаны любые ее поступки. Она была одержима популяризацией его имени и очень хотела, чтобы на Урале, в Екатеринбурге или в Верхней Пышме вышел бы сборник его произведений. А я, глядя на нее, каждый раз думала: «Знал ли Арсений Иванович хоть что-нибудь о судьбе жены и дочери, находясь там, в Харбине? Вряд ли, конечно. Но вспоминал их, думаю, не раз:

А ведь были ж в моем былом
И жена, и лото, и кошка,
И маячило огоньком
В чью-то ночь и мое окошко.

И такая меня тоска
Разрывала тогда на части,
Что на удочки рыбака
Променял я все это счастье.

И теперь я свободен, как
Ветер, веющий взмах за взмахом,
И любой мне не страшен мрак,
И смеюсь я над всяким страхом.

И когда мне беззубым ртом
Смерть подскажет судьба-гадалка,
В этом мире, уже пустом,
Ничего мне не будет жалко!

А. Несмелов
Из стихотворения «У чужого окна». —
«Рубеж», 1944 г., № 30 (835)

Раиса СТОКОЛЯС


Раиса СтоколясРодилась в Дагестане. В 17 лет пришла работать в библиотеку: сначала на Кавказе в городе Грозном, затем — в Кизляре. Оттуда уехала в Ленинград, закончила библиотечный факультет Ленинградского института культуры им. Н. К. Крупской.

В 1965 году по направлению приехала на Урал в Верхнюю Пышму на Пышминский опытный завод (ПОЗ) Московского института «Гиредмет» (теперь ОАО «Уралредмет»), где и состоялась ее творческая биография.

Стихи начала писать в юности, но увлечения своего никогда не афишировала, хотя в студенческие годы регулярно посещала Ленинградский дом писателей. Лишь в 1995 стала изредка отдавать свои стихи в городские газеты «Красное знамя» и «За медь». В этом же году организовала выпуск первого в истории города сборника стихов местных поэтов «Спой мне, иволга».

В городском историческом музее Верхней Пышмы хранятся документы, связанные с именем А. И. Несмелова (Митропольского), а также его жены и дочери. В том, что эти уникальные материалы стали достоянием многих людей, есть и заслуга Раисы Стоколяс.

В 2003 году в соавторстве с Ф. Н. Козловым написала книгу о своем заводе «Колыбель редких металлов». В 2004 — два документальных очерка о людях завода.

В настоящее время готовится к изданию сборник стихов Раисы Стоколяс.