Словесница Искусств

Рубеж ХХ — ХХI веков

Пространство — одна из главных констант, определяющих особенность любого ландшафта. Сибири в этом отношении сложно дать однозначную характеристику. Горы, леса, реки, озера, степи — неотъемлемые составные этой обширной территории. В разных частях ее они занимают главное или второстепенное положение, определяя хозяйственную деятельность людей, издревле проживающих в этих местах. Обширные степи — прекрасные места для пастухов, плодородные земли — для землепашцев, леса — для охотников, озера и реки — для рыболовов... Пространство является жизненной и социокультурной сферой общества, «вместилищем» и внутренним объемом культурных процессов.

Многие культурологи, начиная с начала ХIХ века, разрабатывали идею о взаимосвязи территории и уникальной культуры, сформировавшейся в ней (Н. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби, П. Сорокин, П. Савицкий, П. Милюков и др.).

Каждая культура порождает свое археологическое пространство, которое представляет духовно-культурное образование. Духовный компонент в этом едином комплексе наделяется сакральными, религиозно-мифологическими характеристиками.

Кризисное для России время 1980–1990-х годов характеризовалось резким сокращением культурного пространства. Но совсем скоро ностальгия об утраченном послужила причиной восстановления того мира культуры, который был когда-то понимаемым... Он воспринимается образцом, эталоном прошлой жизни, способным изменить сегодняшний день в лучшую сторону и заложить основы будущего.

Одним из первых делает этот шаг художник, которому необходимо ощутить свою сопричастность к таинственному миру, понять его законы и выстроить свою жизнь, жизнь своих соплеменников по этим законам.

Для художника творчество есть один из способов понимания жизни предка. Ему важно угадать мысли древних, идя их следом. Этот процесс позволяет вовлечь современника в столь таинственный путь и осмыслить вместе с ним вечность проживания, основой которого являются Любовь и Красота*.

Но прежде чем пригласить в этот путь зрителя, художнику необходимо понять образ своего предка, осмыслить ту территорию, где он обитал. На это уходит порой значительная часть его жизни.

Одним из способов обретения этих знаний многие художники считают поездки, путешествия в разные места России и другие страны, знакомство с их культурой.

Я много путешествовал, бывал на Таймыре, в Эвенкии, в Охотском крае... Особенно запомнились поездки в Монголию, на Тянь-Шань... — в удивительные места с богатой древней культурой. Эти места близки мне по ощущению пространства, по соразмерности природы и человека.

Казалось бы, разные ландшафты путешествий художника: тундра, степи, поля объединены семантической емкостью и мифопоэтической выразительностью бескрайних просторов. Их горизонтальная протяженность и величественность становятся еще более грандиозными в контрасте с одинокой и оттого кажущейся монументальной вертикалью гор, юрт, курганов, менгиров, наездника-кочевника на коне. Воображаемый предок проносится по этим землям то в роли воина, то охотника, то уходящего мирянина, прощающегося со своим родоначальником или просящего благословения своему племени...

Собирательность образов территории и предка диктуется не только идентичностью отдельных территорий обширного Азиатского региона. Она во многом является отражением компактного напластования здесь различных культур, о которых напоминают древние писаницы, народные сказания, обычаи и обряды потомков. Творческий человек воспринимает весь этот культурный блок сквозь призму индивидуального жизнепроживания.

Составляющей частью моей жизни является поиск собственных корней. Работал в архивах, записывал воспоминания родных, фотографировал урочища, где жили и до сих пор живут мои далекие родственники. Мне удалось раскопать свои корни до седьмого-восьмого колена — это середина ХVIII века. По одной из ветвей материнской линии мы поселенцы-рекруты, призванные от помещика Новгородской губернии при Елизавете осваивать и охранять восточные границы России. Линия отца прослежена мной не так глубоко — в архивах ничего не сохранилось. Фамилия их Рыбаковы... Сюда же примешивается финно-угорская кровь с фамилией Кунгуровы. Последние сведения для меня особенно важны. Данная ветвь как бы приобщает меня к Азии, к моей земле...

Поиск своей родословной позволяет художнику сделать еще одно неожиданное открытие: сопричастности к культуре, казалось бы, отдаленных этносов, к судьбе Сибири, в которой отразилась история России. Художник аккумулирует в себе историческую память, являясь посредником в передаче ее зрителю.

Каждый творческий человек должен выработать некую систему, целостный взгляд на мир, в котором он творит и живет. И тогда мир, созданный им в произведении, будет понятен его зрителю, принят им — и, прежде всего, его чувствами, эмоциями.

Хакасия — частичка обширной Азии, южная часть Сибири, земли художника. Она далека от Забайкалья, где прошло его детство, и Красноярска, куда переехал он в юности и где живет с семьей уже почти сорок лет. Но именно она, Хакасия, отчий край его сородичей, стала любимым местом отдыха для его детей, которые играли здесь с хакасскими ребятишками, и дорогим местом для него самого. Более тридцати лет назад он познакомился с этими краями. В первые годы, бывая здесь наездами, он обошел все горочки, встречал рассветы, провожал закаты, видел лунное утро... Это был период насыщения впечатлениями, столь важный для художника. Хакасия хранила и поражала безграничными иллюзиями. Взволнованному путешественнику иногда казалось, что, минуя определенный участок степи, он окажется на краю земли. Но, достигнув этого места, перед ним открывались такие безграничные дали, что дух захватывало... Эта пространственная тишина была наполнена неведомым ему смыслом.

Когда-то, в молодые годы, все, что представлялось мне существующим, не имело границ, было расплывчато и беспредельно... Все мои путешествия не расширяли границы моей территории, они лишь только приносили мне осознание земного...

Художник 1970–1980-х годов не растворяется в потоке событий, принимая как естественное все, происходящее рядом. Он стоит над ними, отмечая изменения ценностей внутри культурного пространства, выделяя важные смысловые кульминации в непрерывной протяженности пространства, значение которых станет понятно не сразу. Но интуиция творческого человека становится точкой, фиксирующей изменения, происходящие и в его собственной судьбе.

В начале нового ХХI века понимаю, что... самым емким моим достижением (может быть, потому, что более понятно зрителю) является цикл «Кочевье», выполненный в начале 1980-х годов по результатам моих наблюдений за жизнью хакасских поселений Ошколь и Агаскыр. Это было сложное время, когда перекапывали древние курганы, сдвигали тракторами менгиры, древние кладбища засеивали пшеницей... Телега и колесо для меня стали декоративными знаками того времени... В графических листах я, как сейчас понимаю, отразил грань перехода от патриархального уклада деревенской жизни к началу Нового времени. Такая же тенденция была отмечена и в литературе (В. Распутин. «Прощание с Матерой»; В. Астафьев. «Царь-рыба», «Последний поклон»). Та жизнь отметила первую половину и моей жизни, и моих творческих завоеваний.

Телега и колесо — это символы, выражающие период горизонтального пространства и линейного времени (вариации этого символа будут сопровождать художника и в дальнейшем, но приобретут новое содержание). Именно они связывают его с землей, с твердью, которую учил любить его отец. Вместе с ним он ходил на покосы, ухаживал за лошадьми, заготавливал дрова... Все эти крестьянские дела были пронизаны запахом бесхитростного детства, которое так скрепляло и до сих скрепляет его с землей.

Через это ушедшее, но не покинувшее мою память детство я и связан с патриархальностью, другими словами, с землей. Оторви от меня эту связь «памяти», и обнажится во мне черствое, облик мой потеряет окраску жизни... Я погибну, опущусь в нищету и глушь понимания времени, я потеряю ориентацию в самом главном — в мироощущении.

Хакасия начала 1990-х годов становится для художника тем местом, в котором воплощается его представление о Доме. Именно собирательная функция культурного пространства позволит воплотить все предыдущие искания художника.

Я много видел ландшафтов.., но среди них я не чувствовал себя комфортно... Они были какими-то отчужденными, далекими. Хакасия ближе мне по духу, она очеловечена, и законы ее соразмерны. Архитектоника ее вызывает во мне самые лучшие чувства: восхищения и благородства.

Обобщенный в молодые годы образ культурного пространства становится более определенным, приобретая новые характеристики, становясь культовым пространством различных времен и эпох. Изменяется и собственная территория художника, его ойкумена, становясь трехмерной содержательной формой.

Пространство моей ойкумены сужается, оно приобретает глубину, то есть третье измерение. И это созвучно моим творческим поискам...

Одним из способов создания объема пространства художник видит в обращении к истории места. В последние годы он серьезно занимается восстановлением истории знакомого ему хакасского села Агаскыр, о котором сейчас напоминают лишь отдельные полуразрушенные избы, заросшие тропинки да красивая легенда о Белом Жеребце. Того самого Агаскыра, которому в начале1980-х годов посвятил он цикл своих графических работ, а сейчас продолжает повествование уже в словесной форме о судьбе «уходящего Агаскыра».

Художник собирает воспоминания старых людей о забытых поселениях Черного Июса: Ошколь, Нижняя Сарала, Икэп, Сулек и др., работает в архивах музеев, государственных учреждений, в библиотеках, ведет переписку со специалистами по культуре Сибири, сам делает открытия, научно обосновывая их. И все это делается для того, чтобы напомнить историю тех, кто жил здесь, чтобы оживить человеческими голосами свою землю.

Обжитая пустыня моей жизни — ойкумена — это есть, очевидно, тот Дом, который художник выстраивает в своей жизни как некое культурное, гармоническое пространство, в котором он, проживая под Богом, работает творчески. В этом Доме у него расставлены по определенным сторонам (углам) те объекты, через которые он воспроизводит свои творческие поиски.

Ориентиры ойкумены художника обязательно связаны с Хакасией.

Основные стороны моей территории вполне конкретны, их три. Первое — это горы Сарат, Сулек, Сундуки, на которых находятся культовые места: писаницы, храм, древняя обсерватория. Второе — территория моей мастерской в селе Сарала, где я работаю и делаю свои маленькие открытия. Третье — Избас, самый север Хакасии, который я открыл для себя последние два-три года. Там обглоданные ветром, выхлестанные дождями утесы, худосочная растительность, но именно там я ощутил близость к вселенской скорби... Она не в бездне за горизонтом, как на Таймыре, а в высоте небесного свода Избаса.

Для художника 1990-х годов важно пе-ре-жи-вать знакомое ему пространство, заполняя его действием, звуком, мыслями тех, кто обитал там. И тогда отстраненно молчаливое для постороннего пространство облекается в огромный, дышащий котел/чашу, в котором продолжает бурлить жизнь.

Мы на Змеиной горе. Впереди нас на юге простирается хребет Арга-так, слева от нас, на юго-востоке, протянулась от первой вершины, от Красной скалы — Кызыл-Хая, от нее Барбаковы горы. Прямо перед нами — Черные утесы Хара-таг. На всех этих горах: на Красной горе — Кызыл-Хая, на Черной горе — Хара-таг и под нами, на Змеиной горе, находятся святилища. Например, в проеме на Батанаков улус (Барбаковы горы) стояла каменная баба — Хозан-хыс (Заяц-Девушка). Я так понимаю, что эти святилища расположены по краям чаши. Внутри нее и в тулове были поселения, летники, зимники. Летом в сухих местах стояли юрты, а зимой в долине Черного Июса пасся скот. Здесь вершились дела человеческие и кипели человеческие страсти.

Образ котла/чаши, открытый художником, не только позволил постигнуть глубину окружающего пространства, но и увидеть его ландшафтное воплощение во многих местах Хакасии благодаря открытым там курганам и писаницам (Салбык, Ошколь, Змеиная гора). Культурное пространство в форме котла/чаши с петроглифами по краям, вероятно, являлось оберегом, охраняющим людей, находящихся в его лоне. Оно дарует жизнь и благополучие тем, кто следует законам Неба. Этот символ часто встречается на наскальных изображениях Хакасии (писаницы у дер. Подкамень — Барбаковы горы; Ошкольская писаница; скалистые горы, местность Оргинек; Большая Боярская писаница). Открытие некоторых из них тоже принадлежат художнику.

Писаницы, ритуальные скульптуры, как и недавнее прошлое хакасских сел, уже около десяти лет входит в сферу интересов художника. И именно потому, что большинство из них не расшифровано, он считает своей обязанностью самостоятельно или в содружестве с археологами сделать это.

Увлечение археологией дает мне глубину изучения мира, а самое главное — новое постижение себя.

В Доме художника, в его ойкумене, должно звучать достоверное многоголосие культур, представители которых проживали здесь с давних времен и ходили по тем тропам, по которым ходят современные хакасы и сам художник.

Символ нового для художника осмысления культурного пространства является архетипическим образом в мировой культуре. Он исполняет роль свернутой мнемонической программы текстов и сюжетов. Содержание его многозначно: это рождающее место; стихия, куда человек возвращается после смерти; купол Неба, а также само бессмертие человека (Семенова Л. Н. Ребенок, живущий на огне / К вопросу реализации архетипа младенца в традиционных культурах (на материале якутской традиции) // Архетипические образы в мировой культуре. Всероссийская научная конференция. Государственный Эрмитаж. Санкт-Петербург, 1998. С. 64. Самар Е. Д. Под сенью родового древа. Хабаровск, 2003. С. 129. Габышева Е. С., Дьякова В. М., Кириллин А. С. Чаша, сосуд, чорон: семантика образа и некоторые культурно-исторические параллели // Древние культуры Северо-Восточной Азии. Астроархеология. Палеоинформатика. Новосибирск, 2003.). «Пронзая» все срезы культуры по вертикали, символ проходит из прошлого и уходит в настоящее (Лотман Ю. М. Символ в системе культуры // Лотман Ю. М. Статьи по семиотике искусства. СПб., 2002. С. 212.). Созданная древними вертикаль (котел/чаша, мировое дерево, Каменная Дева) разрабатывается художником в циклах работ «Цветение», «Чаши», «Ойкумена» и др. Эти современные символы, созданные на основе знаков предков, конденсируют опыт человечества, обогащая ее формообразующую и содержательную стороны. Рукотворные образы художник помещает в лаконичный, но значительный формат.

Мною любимый вертикальный формат своей устремленностью вверх и вниз сразу отсекает горизонталь. Последняя стремится вовлечь в себя горизонт и нарушает ощущение ирреального.

Символ вертикали 1990-х годов, пришедший на смену горизонтали 1970-х годов, позволяет художнику передать изменение собственного сознания, а также иерархию мира, центричность, связывающую основные субстанции мира (небесного, земного, подземного) и придавая гармонию Вселенной. Эту связь озаряет знак Солнца (взамен колеса), утверждающий бессмертие культуры, бессмертие времени, бессмертие территории художника.

В окрестностях Сундуков, в так называемом комплексе «Грудь-гора», обнаружен повторяющийся, очень емкий сюжет, посвященный Солнцу, а точнее, Солнцу в лодке. Истоки сюжета лежат в культуре Древнего Египта. Глубокая выбивка главного изображения на большой плоскости впечатляюща. Солнце в лодке! Сколько жизнеутверждающей силы!

Культурное пространство — многомерно, объемно и динамично. Ойкумена художника — череда бесконечных поисков познания этого глубинного мира и себя. Эти два пространства связаны между собой неотъемлемой нитью созидания, которая находится в непрерывном развитии. Познание художника эволюционизирует от знакомства с внешним пространством и его эмоциональным восприятием к осмыслению глубины мироздания. Этот опыт лежит в основе содержания ойкумены художника. Оно воплощается в Чашу накопленных знаний о Божественной сути Единого Творца. Эта форма позволяет сохранить познанное, чтобы не проистекало и не расплескивалось ее содержимое. Проводником знаний является избранник Творца — художник.

Ойкумена — это пустыня моей жизни, где я становлюсь полубогом, когда свершается обряд открытий. И даже в эти редкие минуты я понимаю, что явленное не может быть случайным, оно должно быть востребовано с бесконечной жаждой обновления.

Путь познания бесконечен. Бесконечен и путь художника в выполнении определенной свыше задачи, безбрежен океан его творения.

В живописи хранится тайна, которая до конца не подвластна человеческому разуму. Только чутьем можно в какой-то мере подойти к ее разгадке. В ней сила первородного греха и мудрости, земная загадка и хитрость открытий, опасность немощи и сила духа! Она убивает и возвышает!

Свершенный художником обряд открытий в начале ХХI века воплотится в новую форму, которая синтезирует предыдущие его искания в реалистической и абстрактной манерах. Она позволит подойти к плоскостному изображению, к декоративной пластике, которые в ощутимо-осязательной форме отразят чувства художника.

Возрождение своего родного возможно только на гребне всеобщего подъема культуры. И мы, художники Сибири, должны приблизить это время... Наши поиски позволяют найти потерянную когда-то нить, которая связывала предыдущие времена, и таким образом приблизить себя к будущему.

Пусть восходящим символом этих новых открытий художника и его коллег станет Солнце, его животворящая сущность!

В ярком свете красно-розовых отсветов я падаю и смеюсь, умираю в пляске внутриутробного мира переменчивости. Вот я, вот мой Бог, вот моя радость, вот мой край!

Николай РЫБАКОВ (Красноярск)
Татьяна КУБАНОВА (Санкт-Петербург)

РЫБАКОВ Николай Иосифович родился в Забайкалье. В 1972 году окончил Красноярское художественное училище им. В. И. Сурикова. Член Союза художников с 1980 года. Обладатель наград:

• первая премия, биеннале графики, Калининград, 1990;
• первая премия, выставка-конкурс «Золотая кисть», Москва, 1990;
• Гран-при, выставка-конкурс «Золотая кисть», Москва, 1992;
• первая премия, Всесибирский конкурс художников,Новокузнецк, 1993.

В 2001 году Николай Рыбаков стал кавалером Почетного золотого знака «Достояние Сибири» за личный вклад в развитие сибирской школы современной живописи.

Работы Н. Рыбакова хранятся в фондах Красноярска, Омска, Читы, Комсомольска-на-Амуре, Хабаровска, Новокузнецка и других городах Сибири и Дальнего Востока, а также в Тбилиси, Москве, Любляне, в галереях США, Германии.

Художник работает в графике, живописи, фотографии, разрабатывает собственные техники. Николай Рыбаков активно выставляется, он участвовал в 16 зарубежных и международных выставках. С 1984 по 2004 год состоялись 22 персоналии, среди которых выставки в Комсомольске-на-Амуре и Хабаровске (1992).

КУБАНОВА Татьяна Андреевна родилась в Комсомольске-на-Амуре.

Закончила филологический факультет государственного педагогического института (Комсомольск-на-Амуре) и отделение искусствоведения и культурологии государственного университета (Екатеринбург). Работала в Комсомольске-на-Амуре старшим редактором студии телевидения (1973-1980), зав. фондами, зав. сектором современного искусства, зав. научно-исследовательским отделом музея изобразительных искусств (1980—1999).

Тема научных интересов: культура малочисленных народов Сибири и Дальнего Востока и ее трансформация в творчестве современных художников. В 1995 году защитила кандидатскую диссертацию в СПбГУ по специальности культурология. В настоящее время живет в Санкт-Петербурге, работает в Государственном Русском музее.

В 2003 году разработала выставочный проект «Прорастая Сибирью». Его основная цель — выявление специфики сибирского, дальневосточного изобразительного искусства и его роли в развитии культуры России. Заключительный этап пройдет в Санкт-Петербурге в 2006 году. Идея данной статьи появилась во время поездки на юг Сибири. В основе ее — осмысление пространства Сибири и формы ее воплощения в творчестве отдельного художника.

* Курсивом выделены размышления художника Н. И. Рыбакова.

Статья написана в соавторстве художника и культуролога. Творческое сотрудничество позволяет выявить пространственный диалог двух культур: региона и отдельного его творца. Художник интерпретирует своеобразно осмысленный им мир и свою территорию, ойкумену, где он живет и творит. Индивидуализм как характерная особенность искусства ХХ—ХХI веков дает возможность художнику быть понятым, «досказанным» — и, следовательно, осмысленным становится его духовное пространство, развивающееся в контексте культурного пространства Сибири.