Новый год
Восшествие елки на крест —
Печальный и радостный праздник.
Так в жены идут из невест
И внешней парадностью дразнят.
Еще не разменянный год
В ладони нам — денежкой новой.
Но прошлого горестный горб,
Скрываясь, маячит сурово.
И падают с веток дожди,
И радостно бусы сверкают,
И что там у нас впереди —
Никто в этот вечер не знает.
***
Я рано утром вышла на крыльцо,
Чтоб жизни вознести благодаренье.
Ко мне склонило дерево лицо
И одарило тихим говореньем.
Оно шептало добрые слова,
Протягивало теплые ладошки,
Текла сквозь ветви неба синева,
И солнце мне дарило на дорожку.
О, светлый день, меня благослови
И надели надеждой, верой, силой,
Чтобы живое именем любви
Я от любой напасти защитила.
***
Зима мне — белым яблоком из тьмы.
Дочь Евы, я опять закон нарушу,
Чтобы проникнуть в таинство зимы
И женственности, так смутившей душу.
Зима грешна: есть срок в календаре,
Когда она должна была явиться.
Все правила нарушив, в октябре
Сошла с небес, чтоб в мире воцариться.
Быт с бытием смешала не спеша,
Соединила солнце со снегами,
И холодно, да все же есть душа,
И белый свет, и почва под ногами.
И, не боясь застынуть на ветру,
Мне жить в зиме прилежной ученицей:
Быть женщиной — такой нелегкий труд,
До самой смерти предстоит учиться.
***
Испекла баба колобок луны,
Кинула в небо, глядит со стороны:
Козырьком руку, другую — в бок,
То ли она баба, то ли она — Бог.
Испекла баба печенья сто пудов —
Вот тебе и звезды, всего-то и трудов.
Из остатков теста слепила мужика.
Он еще печется — не готов пока.
Читая Мандельштама
Бывает и тризна победой:
Разъята извечная мгла,
И нам, от всезнания бедным,
Даруется песня Щегла.
Еще не разгаданы звуки,
Уже, спотыкаясь, спеша,
Из муки, тоски и разлуки
Навстречу рванулась душа:
Отнять у забвенья и тлена
Высокую ноту певца,
Себя ощутить во Веленной
И в ней пребывать до конца.
***
Каменным голосом крикнула странная птица,
Стукнула клювом в окно,
будто страшную весть принесла.
Что же еще-то могло в этом мире случиться?
Что за беду предрекают мне черные эти крыла?
Вот поднялась. Полетела в просторы иные,
Вот и истаяла темная точка вдали...
Господи! Только бы жили на свете родные,
Только б беда не коснулась родимой земли.
Песня Сольвейг
«У каждого, когда придется солоно,
Для сердца есть мелодия своя.
А мне всего дороже „Песня Сольвейг“ —
Ее любовь на грани бытия.
Пусть вера в возвращенье беспричинна,
Другие этой веры не поймут,
Пускай ушел единственный мужчина,
И не узнать, зачем, куда к кому»...
Так я писала в юности далекой,
Когда ознобно было на душе.
И не казалась я себе пророком,
Хоть час крушенья близился уже.
Придуманная? Или же живая?
Игра? Или трагедия всерьез?
Любовь моя из дальних лет взывает.
А что ответить на ее вопрос?
Из этих лет ничем я не отвечу:
Былого не прояснили года.
Мне семьдесят. И за окошком вечер.
И та же «Песня Сольвейг», как тогда.
***
Нежданный ангел дня воскресного,
Вошла ты тихая, светясь,
Взметнулось белое над креслом,
Сложила крылья, напряглась,
Глядишь наивно и доверчиво
И ждешь, что все разобъясню.
Как будто Шар Земной доверчивать
Умею я навстречу дню,
И все сейчас же будет слажено,
И ты немедленно поймешь,
Что там в любви твоей неладного
И что в ней деготь, что в ней мед.
Какая мудрость? Где там выучка?!
Вот мир. Бери и обживай...
Ах, до чего же славно выпечен
Сегодня солнца каравай.
***
На Черной Речке черные деревья,
И тени шевелятся на снегу,
И траурные галки в небе реют,
На Черной... Нет, не верю, не могу.
Пусть близкий горизонт закрыл пространство,
И тает снег бессмысленно в горсти —
Но — время вспять, и ничего не странно —
Бегу: успеть... закрыть собой... спасти...
Хабаровску
Мой город, ты со мной поговори,
Когда свое сиянье ночь возносит,
И в листьях тополей вздыхает осень.
Вдвоем с тобой пробуду до зари.
Яви свои старинные дома —
Сплетенье деревянных хитрых кружев.
Вокруг деревья медленные кружат,
Как будто бы история сама.
Я стану слушать их ночной рассказ
О поселенцах, о мужичьих бедах
И разбираться, из каких губерний
Узоров этих светлая тоска.
Пожалуйста, читать меня учи
Домов высоких каменные слоги,
Чтоб я к утру из них сложила слово,
В котором будут первые лучи,
И плеск амурских волн, и предков боль,
И земляки, открытые, как дети,
И это все, единственный на свете
Хабаровск мой, я назову тобой.
