- Издания
- Белобородова Клавдия Павловна
- Клипель Владимир Иванович
- Старикова Валентина Гавриловна, искусствовед. Страницы жизни
- Лада Магистрова. Перед лицом Твоим
- Юлия Шестакова. Встречи и расставания
- Дорога Юлии Шестаковой
- Лесные ветры
- Серебряный ключ
- Живой тигр
- Выстрел в горах
- Встречи и расставания
- Дерево у дороги
- Мимолетное и сокровенное. Страницы дневников
- Черная береза. Фрагменты неоконченной повести о детстве
- Светлой памяти Юлии Алексеевны Шестаковой
- День в тайге на Хехцире. Сентябрь, 1958
- Семейный альбом
- Аннотация
- Валерий Павлик. Долгий путь на Амур. Ерофей Хабаров и его «войско»
- Космический лось. Возвращение
- Уснувший дракон
- События
Сергей Иванович был другом нашего погибшего под Чудиновкой отца, с которым вместе партизанил, был учеником нашего дедушки, его учеником в революционной борьбе. Дедушку в 1918 году арестовали белогвардейцы и заключили под стражу. 26 марта 1919 года его казнили в Благовещенской тюрьме. Сергей Иванович, как я думаю теперь, наверное, чувствовал себя обязанным позаботиться о нас — сиротах. Но если бы только чувство долга заставило его жениться на маме. Если бы только это! Выходит, он принес себя в жертву обстоятельствам? Пожертвовал свободой, положением, молодостью, не обремененной ничем, ради нас? Нет... Он любил нашу маму. Вот в чем дело. «Мама вышла замуж». Так говорили взрослые у нас в бабушкиной семье, когда мы жили у деда Филиппа-мордвина «после пожара». Но это не доходило до сознания. Мне было всего шесть лет. — Теперь мы уедем к Сергею Ивановичу, в Чембары... — объясняла нам удрученная своей вдовьей участью мама. Как сложится жизнь? Нас ведь четверо у нее! А Сергей Иванович холост, бывший моряк Балтийского флота. — В Чембары поедем, Надь? — спрашиваю свою сестренку. Надя старше меня на два года. — А я не хочу, — говорит она и плачет, куксится, глядя в угол около русской печки, где на полу в тряпье лежит кошка с котятами. — Куда их денут, котят? Они здесь останутся, что ли? — Зачем они нужны? — вмешивается в наш разговор, громко кричит Нина. Она самая старшая из нас. Ей уже десять лет, и она ходит в школу. Мы всегда ей подчиняемся. Мама разрешила ей при случае ставить нас в угол, если мы провинимся. У них в школе учительница так делает, а нашей Нине хочется быть учительницей. И Нюре — тоже. Нюра — папина сестра, она приходится нам тетушкой. Но какая же она «тетушка», если ей всего-навсего одиннадцать лет? Мы привыкли жить все как родные сестры. Скучаем друг о дружке, если долго не видимся. Особенно я скучаю о Шурке, потому что люблю ее. Она моя двоюродная сестра, сверстница и подружка. У нас с ней даже одни валенки на двоих. Но сейчас — лето, и валенки не нужны. А вот как мы с ней расстанемся? — Уезжаете к Сергею Ивановичу, да? Завтра? — переспрашивает меня Шура и заглядывает мне в глаза. Она обняла руками мою шею, голос у нее жалобный... — Ну так ведь наша мама теперь «замужница». Ты слышала, как бабушка вчера сказала? Мы же замуж выходим, надо ехать. — Ага. В Чембары, — подтверждает сестричка. — Хорошо, что к Сергею Ивановичу. Верно? Ты его любишь, я знаю. — Да, он хороший. Он мне разрешает на машинке печатать... Действительно, с тех пор, как дядя Саня и Сергей Иванович однажды принесли в дом печатную машинку в кожаном футляре и оставили ее на бабушкином сундуке, машинка сразу стала предметом наших забот и мечтаний... При нас дядя Саня перепечатывал свои бумаги, какие-то справки, а Сергей Иванович диктовал ему. Мы с интересом следили за тем, как выскакивают железные буквы, ложатся на лист бумаги, потом появляются строчки. Дядя Саня относился к нам строже, хотя он жалел нас и любил. Так вышло, что, вернувшись фронта, из Забайкалья, он как бы перенял от погибшего брата Алексея дружбу с Сергеем Ивановичем, заметно к нему потянулся, и они все чаще стали вместе приходить к нам в дом дедушки Филиппа-мордвина, где мы жили. И вот мы уезжаем из чужого двора. Что нас ожидает в Чембарах? Слышу бабушкино благословение: — Сергеюшко-батюшко, не обижай детишек, живите с Главдией в согласии. А ты, Главдия, не осерчала ли на меня? Ну-ко, ну... Дай-ко Бог тебе здоровья, ужо-ко вот осеню тебя своим крестом — и она приподняла свой серебряный крестик из-под кофты, расстегнув ее, со словами: «Храни вас Бог!» Затарахтела телега, и Чалая, боевой конь Сергея Ивановича, повезла нас в незнакомые глухие места через сосновый лес, куда-то к берегам горной речки Оры. Интересно наша новая жизнь начиналась. Столько всяких открытий ожидало меня и моих сестренок на новом месте. Оказывается, во дворе стоял недостроенный дом, он уже был подведен под крышу, но еще без потолка, без настоящего пола. На верхних досках сушилась ягода, туда складывали кое-какую утварь, ненужные вещи. Сверху лепились ласточкины гнезда — вот диво было! Зайдешь в дом и видишь, как летают птицы. Изба в Чембарах, куда нас привез отчим Сергей Иванович, оказалась совсем небольшой, тесноватой для нашего семейства. Все-таки кроме нас — четверых девчонок с мамой да отчимом — был еще старенький дедушка Иван Петрович. Он спал на печке, зимой редко спускался оттуда, чтобы сидеть за столом и пить чай из самовара... Напьется чаю и молча «уйдет» на печь... Оттуда слышался его булькающий кашель... Но с наступлением весны дедушка все чаще покидал свой «высокий пост», выходил во двор, стоял у ворот с палкой, смотрел на желтеющие в зеленой траве одуванчики, прислушивался, как тарахтит телега на нашей улице около Пёры. Когда-то Иван Петрович был хозяином, и все умел делать. Раньше других соседей выезжал в поле, везде у них был порядок, весь двор огорожен тыном — на высоких ивовых кольях прогревались летом крынки. Со смертью жены многое ушло из домашнего обихода, и как-то сами собой уменьшились заботы. Обе дочери вышли замуж и жили в достатке. Одной из них, Вере, отдал корову, другая, Дуня, ничего не взяла, так как вошла в большую и зажиточную семью и, кажется, ни в чем не нуждалась. Обе дочери наведывались к отцу. Он уже давно овдовел, и хотя остался в одиночестве, не стал покидать свою избу. По соседству, совсем рядом, стояла изба его старшего сына Ивана, хозяйственного и набожного мужика с ярко-голубыми, как у ребенка, глазами. Нрава он был веселого, и вскоре после того, как у него умерла жена, оставив двух мальчиков, Мишу и Гришу, женился на соседке Марье, у которой погиб муж «где-то на германской». Марья вошла в дом Ивана Ивановича Ворожцова с легкой душой, привела своего единственного сынишку, кареглазого Филиппа, на радость всем: и мальчишкам, и добросердечному Ивану Ивановичу. Дружно они зажили. Наверное, было от чего радоваться и старенькому Ивану Петровичу... Ребятишки часто бегали к нему из двора во двор, спешили через перелаз донести гостинец дедушке: первый блин со сковороды — ему, и кувшин парного молока вечером — дедушке, а в обед Марья сама приносила борщ и вареники, все, что сумела приготовить. Сидя на завалинке, дед размышлял над своей судьбой. Не думал, что доживет до такого времени, когда в России власть перевернется и не станет царя, другая жизнь пойдет. А какая, кто знает? |
|||
|