Словесница Искусств

Когда я дарила Антонине Константиновне Дмитриевой книжку «Поэтический город», вышедшую к 140-летию Хабаровска, она заметила, что лучшая книга о Хабаровске — это роман Дмитрия Нагишкина «Созвездие Стрельца». Оказалось, что я, как и многие хабаровчане, мало знаю эту книгу; впору отнести её к категории редких и рассказать о ней. Роман «Созвездие Стрельца» впервые был опубликован в 6-м и 7-м номерах журнала «Сибирские огни» за 1962 год, затем выходил отдельными изданиями в столице, но никогда — в Хабаровске. Автору уже не удалось увидеть роман опубликованным.

Дмитрий Дмитриевич Нагишкин (1909 — 1961) рано ушёл из жизни. И вот сорокалетие его романа «Созвездие Стрельца» и полвека, как он покинул Хабаровск — город, в котором он создал основные свои произведения. Для широкого читателя Дмитрий Нагишкин прежде всего автор знаменитых книг «Сердце Бонивура» и «Амурских сказок». Первая из них переиздавалась только на русском языке не менее 30 раз, переведена на многие иностранные языки; ещё бы, это был роман о героике партизан в годы Гражданской войны в Приморье, своего рода дальневосточная «Молодая гвардия» (для меня до сих пор остаётся загадкой, почему автор не получил Cталинской премии). Другая книга — «Амурские сказки» стала всемирно популярной, когда в 70-е годы вышла подарочным изданием с многокрасочными иллюстрациями народного художника России Геннадия Павлишина и получила международные награды. Но об этом автору «Амурских сказок» тоже не суждено было узнать. Интересно, что первую публикацию этой книги в Хабаровске (1946 г.) писатель иллюстрировал сам. Дмитрий Нагишкин был среди прочего талантливым журналистом, мастером книжной иллюстрации и газетной карикатуры; всего этого он достиг путём самообразования. Вообще, вглядываясь в его творчество в целом, только и остаётся удивляться, как писатель всякий раз восходит к новому, как он удачно реализует себя в разных жанрах, и притом в условиях тоталитарного режима. Тем интереснее написанный на волне оттепели конца 50-х (так называемой хрущёвской оттепели) лирический и сентиментальный, эпический и философский роман «Созвездие Стрельца».

Уникальность его в том, что он о любви к городу, с которым уже расстался, где провёл незабываемые предвоенные и военные годы. О Хабаровске — из Москвы — с любовью. Конечно, это роман автобиографический, старожилу Хабаровска нетрудно представить адреса героев; так, например, Фрося Лунина и Генка жили в двухэтажном доме в глубине двора на улице Фрунзе (теперь этого дома нет, на его месте художественный фонд и мастерские художников), в этом же доме обитала семья учителя Вихрова (сквозной персонаж творчества Д. Нагишкина, в котором угадывается сам автор), а взбалмошная красавица Зиночка Быкова проживала неподалёку в домике на Плюснинке. Именно эта Зиночка, контролёр сберкассы, принесла затрёпанную, без начала и конца книгу о толковании снов, о приметах и влиянии планет на судьбу человека и объяснила Фросе, что её сын, Генка, родился под знаком Марса в созвездии Стрельца, значит, быть ему военным. Странная символика для последнего года войны, но объяснимая, ведь обе простые женщины, одна уже вдова, другой предстоит ею стать. Что было предрассудками, стало теперь модой...

«Созвездие Стрельца» — своеобразный гимн городу в прозе, и не только городу, но Амуру и дальневосточной природе. Характерно, что главы романа имеют названия, подобные частям симфонии: «Прелюд», «Маэстозо», «Реквием», «Земля продолжает свой бег», «Августовские грозы» и т. д. Кульминация этой симфонии — глава шестая «Ледоход». Возвышенный пафос, кажется, достигает здесь предела; но он снижается авторской иронией и получается то гармоническое равновесие, которое так характерно для стиля Дмитрия Нагишкина. В интересах читателя необходимо привести хотя бы две первые страницы шестой главы:

Кончался апрель тысяча девятьсот сорок пятого.

В последние дни апреля над Амуром нависает призрачная сиреневая дымка и наступает полное безветрие, и воцаряется какая-то сказочная тишина, какой-то трепетный покой в природе... Безветрие здесь редкость, дорогой подарок всем, вызывающий ощущение праздника. Хехцир и высокий берег образуют широкий коридор между двумя низменностями. И разность давления гонит по этому коридору воздух с такой силой, с такой скоростью, при которой парашютисту запрещается прыгать. Ветер бешено мчится над гладью великой реки. И, как разбойник, врывается в улицы города. Он, кажется, смёл бы прочь этот город, мешающий его разбегу. Он очень затрудняет жизнь людям, которым нельзя запретить ходить на работу, развлекаться, назначать свидания и просто гулять. Ветер сдувает с горожанина шляпу, если он носит этот головной убор, а если он увенчивает свою особу пролетарской кепочкой — задувает в рукава и достаёт холодной и пыльной струёй до самого сердца, заворачивает полы пальто и колоколом надувает широкие штаны мужчин, что ещё более отдаляет их от идеала красоты в образе Антиноя, а на женщинах, совсем уж по-хулигански, как это делали в своё время заудинские ребята-староверы, когда приходило время высматривать себе невесту, задирает юбку на голову. Это очень забавляет местных антиноев, но смущает и возмущает городских афродит, которые вынуждены одною рукою поддерживать юбки, чтобы не слишком баловать вторую половину населения города.

И вдруг — тишина. Антинои приобретают человеческий вид даже в своих широких штанах. Афродиты же вновь могут располагать своими обеими руками одновременно, а не по очереди. И улицы наполняются гуляющими — и во время мира, и во время войны.

Сиреневая дымка легка, прозрачна и покойна. Она странным образом размывает очертания знакомых окрестностей. Они видны, но совершенно мягки, точно нарисованы пастелью. И Хехцир теряет свою тяжесть. Громада его становится похожей на синюю тучу, которая всё никак не может подняться на небосвод. И лёд, и снег, покрывающие гладь великой реки, принимают призрачный свет этой дымки и сливаются с ней, и снег исчезает на глазах, и лёд истончается, и зимние дороги пустеют, и коричневые ленты их становятся прозрачными.

С этим ледоходом связан один из драматичных сюжетных узлов романа, история о том, как Генку унесло на льдине. Когда лёд тронулся, ребята-школьники высыпали на берег и стали играть в челюскинцев. Тут Генка и проявил своё геройство, в результате чего чуть не утонул; к счастью, его вытащили на берег девушки с завода Арсенал. Опасное приключение юного героя даёт автору повод развернуть великолепную панораму города со стороны реки. «Красивый город плыл мимо Генки... Вот знаменитый утёс — убежище молчаливых рыболовов, любящих ловить рыбу в бешеной струе, которая несётся мимо утёса, а вверху терраса, с которой так красив Амур! А вот торчит и пьедестал от бывшего монумента Муравьёву-Амурскому. Ах, ты ещё ничего не знаешь о нём! Ведь только через несколько лет после войны выйдет книга о нём, а её автор, хороший русский писатель, ещё работает на радио и лишь догадывается от том, что известность его не за горами...» С удивительной точностью описывает Дмитрий Нагишкин архитектурный облик города: здание Амурского пароходства, Дом Красной Армии, фундаментальную, или научную, библиотеку, горисполком в стиле Корбюзье, два кубика радиокомитета на Запарина, оба рынка — верхний и нижний и, конечно же, приснопамятные Чердымовку и Плюснинку, и многое другое. Те полвека, что отделяют сегодняшнего читателя от Хабаровска, описанного Дмитрием Дмитриевичем Нагишкиным, делают чтение особенно занимательным. Стараешься угадать соответствие старых и новых названий, осознать изменения. Поражает, насколько точно писатель чувствовал проблемы города, а некоторые предугадал. Разговоры вокруг памятника Муравьёву-Амурскому и разрушенного кафедрального собора напоминают дискуссии на эти темы, которые ведут горожане в конце века. Иногда приходится разгадывать намёки на реальных лиц, зашифрованных автором. Кто этот хороший русский писатель, который напишет о Муравьёве-Амурском? Наверное, создатель исторической трилогии, которая начиналась романом «Амур-батюшка». Теперь на берегу Амура ему, Николаю Задорнову, поставлен памятник, и он словно продолжает картину города, написанную Дмитрием Нагишкиным. Эту картину дополняет и улица Нагишкина.

И всё-таки главное в романе — люди, он густо населён, в нём несколько десятков персонажей. И всё это люди простые, среди них, как подчёркивает автор, нет знаменитых, прославленных людей. Один из малых сих — подросток Генка, который топает в больших сапогах с кирзовым верхом и кожимитовой подошвой. Он почти беспризорник: отец на войне, мать на работе. А друг его Григорий, он же Гринька, Гаврош, Сарептская горчица, сын репрессированного, — полный беспризорник. Оба мечутся между школой и улицей, хулиганят, попадают в милицию, изъясняются на уличном языке. «Ни чик! — подбадривает приятеля Гринька, что соответствует нынешнему «ништяк»... В конце концов подростки определяются. Сын Марса, Генка становится помощником геодезиста, а Гринька покидает городскую шпану и идёт работать на Арсенал. Конечно, это одна из линий романа, но в высшей степени характерная для Дмитрия Нагишкина. Тонкое понимание детства свойственно всем книгам Нагишкина. Ведь он начинал как писатель приключенческих повестей для юношества.

Жизненные университеты Дмитрий Нагишкин проходил по разным городам Сибири и Дальнего Востока. Родился в Чите, затем, следуя за отцом, инженером-землеустроителем, семья жила в Николаевске, Владивостоке. Во Владивостоке Дмитрий Нагишкин получил профессию электрика. Однако творческая деятельность привлекала его больше. Он становится театральным статистом, пишет плакаты и вывески, работает в газете репортёром и художником. В предвоенные годы молодой газетчик Д. Нагишкин появляется в Хабаровске и живёт здесь вплоть до 1953 года, когда он переехал в Ригу. Когда он в последний раз приедет в Хабаровск в 1960-м, он скажет своему собеседнику: «Герои моих книг и мои дети родились на Дальнем Востоке, где я прочитал первую книгу и написал свою первую книгу. Дальний Восток занимает в моей душе то особое место, которое принадлежит первой любви...»

Первым значительным произведением Дмитрия Нагишкина была приключенческая повесть «Тихая бухта» (1942 г.). Юношеская романтика, действие происходит в 20-е годы на морском побережье в районе Советской Гавани. К этому же направлению можно отнести и знаменитый роман «Сердце Бонивура» — о заключительном периоде Гражданской войны, который закончился, как известно, победой советской власти. В годы Великой Отечественной войны писатель работал в газете «Тревога» (потом её сменил «Суворовский натиск»), был военным корреспондентом на кораблях Краснознаменной Амурской флотилии. Об этом «Сунгарийские записки» Д. Нагишкина (1946 г.). Интересно, что в эти же «сороковые-роковые» он увлёкся устным народным творчеством коренных народов Приамурья. Опираясь на традиционные фольклорные образы, писатель создал до сих пор не превзойдённую стилизацию. Высоко оценили книгу современники: писатели П. Комаров и П. Бажов, академик А. Окладников. Непрерывно растёт её популярность, вплоть до золотой медали 1977 г. на международной выставке в Лейпциге. Тайна этой книги, наверное, в том, что Дмитрию Нагишкину дано было особое сказочное видение мира, так что нельзя не согласиться с Н. Яовским, когда он говорит, что первая сказка, открывающая книгу «Храбрый Азмун», — это о нём самом, о Дмитрии Нагишкине. Чему бы жизнь нас ни учила, но сердце верит в чудеса, как сказал классик. В самом деле, идёт война, а тут «Амурские сказки». Светлый был человек Дим Димыч, как дружески звали его в Хабаровске. Вспоминая о Нагишкине, писатель Николай Наволочкин подчёркивает, что Хабаровск 40-х и 50-х трудно представить без Нагишкина — писателя, публициста, художника. И ещё он говорит, что Нагишкину было присуще особенное чувство юмора, незабываемая улыбка: «...шутка не такая, что вызывает взрыв смеха, а мягкая, ей улыбаешься в душе. И вот что странно: её не забываешь, как анекдот, которому полчаса назад смеялся и тут же не можешь вспомнить, о чём он» (Н. Наволочкин. День с Дмитрием Нагишкиным. «Дальний Восток», 1984, № 10). Здесь же, на берегу Амура, Дмитрий Нагишкин осмысливал своё понимание фольклора в теоретической работе «Сказка и жизнь». Сказка для него прежде всего продукт народного творчества, пусть и обработанный литератором. Чисто литературной сказки (как у К. Чуковского, Е. Шварца) он не принял.

Рижский период творчества Д. Нагишкина отразился в повести «Город Золотого Петушка», посвящённой юношеской теме, а московский — в романе «Созвездие Стрельца» 1945-го. Так круг замкнулся. В том же разговоре с Николаем Наволочкиным Дмитрий Нагишкин сказал: «У меня в „Созвездии Стрельца“ много страниц связано с Амуром. Писал я их в Москве, а видел и левый берег, и этот утёс, только представлялись они мне почему-то всегда снизу — с Амура...». Когда мучился над романом, признался в тот день Нагишкин, пошли стихи. Кстати, они опубликованы в «Дальнем Востоке» в № 11 за 1969 г. Их тоже не пришлось увидеть напечатанными самому автору.

Если рассматривать «Созвездие Стрельца» в контексте большой советской литературы, то надо признать, что это одно из ярких произведений первой оттепельной волны (тогда прославились и были экранизированы «Битва в пути» Г. Николаевой, «Жестокость» П. Нилина). Оглядываясь на исторический путь, писатель как бы отталкивается от героической романтики и жестоких жертвоприношений революции и коммерческим идеям. Вспомним подвиг Настеньки Наседкиной, которая ударила раненого предателя Кузнецова, чтобы он не выдал найденного партизанами брода («Сердце Бонивура»). Не боясь упрёков в пассивном (или в абстрактном, по терминологии того времени) гуманизме, а может быть, и вопреки им, Д. Нагишкин пишет простых людей и их простые заботы. У Фроси Луниной муж на фронте, она осталась одна с двумя детьми — Генкой и Зойкой. Депутат горсовета Вихров помогает Фросе устроиться на работу кассиром сберкассы, здесь она подружилась с Зиной. От Зины расходятся две сюжетные линии, и обе — об оступившихся. Коварный капитан Марченко соблазняет Зину, а Зина — Фросю. Чтобы заполучить деньги, они подменяют выигравшие облигации тех, кто не вернулся с фронта. В результате Зина получает срок восемь лет, а Фрося торгует пивом и уже научилась недоливать... Да, персонажей романа не поделишь на положительных и отрицательных, потому что в человеке много всего намешано. Но при всей точности психологических мотивировок все эти образы согреты добрым авторским отношением. Не случайно первый рецензент «Созвездия Стрельца» критик А. Макаров писал в «Литературной газете»: «Будьте внимательны к ним, оберегайте их от фуфырей и Марченко, не дайте им оступиться» («ЛГ». 4.10.1962). Другой критик, Н. Еселев, называл Д. Нагишкина «большим человеколюбом»; странно это звучит сейчас, в конце века. В советские времена Д. Нагишкина считали писателем добрым и правдивым, в справедливости этого суждения убеждаешься, перечитывая книгу сегодня. Параллельно уголовной развивается другая линия романа — любовная, о безнадёжной и обречённой страсти, вспыхнувшей между женатым Вихровым и овдовевшей красавицей Зиной. Мало кто из писателей так открыто и с такой возвышенной эротикой показывал отношения мужчины и женщины. В домике на Плюснинке, где живёт Зина, звучат речи влюблённого дяди Мити ( так героиня называет Вихрова): «Художники бегали бы за тобой, Зина, если бы знали, что сама Фрина, ушедшая с праздника Посейдона в Элевзисе, живёт здесь, в этом маленьком домике». Конечно, Вихров читает Зине замечательные лирические стихи. А вот про Михаила, погибшего на войне мужа героини, сказано так: «Он любил её грудь, которая умещалась в его сложенной горсткой ладони, и с каким-то благоговением целовал её соски. Верно, так верующие целуют чудотворные иконы...»

Совершенно неожиданной в этом многоплановом романе кажется церковная линия, в которой участвуют богомольная бабка Агата и священнослужитель отец Георгий. Часто упоминается порушенный кафедральный собор в Хабаровске. Речи бабки Агаты прямо вливаются в разговоры сегодняшнего дня: «Теперь, доченька, вобрат на старое повернули!.. Может, скоро и собор опять на площади воздвигнем!». Не только речи верующих, но и самого автора пересыпаны цитатами из Библии. Помянуты пророк Даниил, архистратиг Михаил, Иов многострадальный и даже Игнатий Лойола. Однако при всём уважении к Священному Писанию автор далёк от идеализации служителей церкви. В частности, отец Георгий изображён как человек не очень высоких нравственных качеств. Об этом Д. Нагишкин писал и в стихотворном цикле, в миниатюре «Раб божий» С такой-то рожей?/ Он раб страстей, со святостью не схожих!" В романе Д. Нагишкин пишет об этом же с мягким юмором: «Поправив сбившийся на макушку свой нимб, на городских улицах сильно потерявший свой иконный блеск, Боженька окликнул отца Георгия: «Послушай, сын мой! Не совершаешь ли ты грех равнодушия к ближнему своему?». Так же поступает автор. Как добрый и всезнающий Боженька, он напрямую обращается к своим героям. В День Победы Генке посчастливилось самому нажать гашетку ракетницы, а значит, участвовать самому в праздничном салюте. И тут вмешивается голос автора: «Хорошо? Дай мне слово, Генка, что ты запомнишь свой город на свою жизнь таким...»

Всевластие и своеволие автора в сфере чисто литературных приёмов делает «Созвездие Стрельца» удивительной книгой. Материалом для метафор и сравнений служит здесь Д. Нагишкину вся мировая культура. В самом деле, как-то непривычно сравнивать горожан с античными персонажами: хабаровчане — антинои, хабаровчанки — афродиты (см. отрывок из главы «Ледоход»). Цепь ассоциаций захватывает и литературу, и мифологию, и Священное Писание. Как будто писатель хотел разом одухотворить это дальневосточное пространство, вписать его во вселенский контекст, включая язычество и христианство, но и революционные идеалы тоже. Суть этого литературного приёма в том, что персонажи романа не мыслят такими образами, это автор домысливает за них. Генка сидит на сундуке, как на ящике Пандоры; он же мечется по улицам родного города точно новый Агасфер; затем от съеденных леденцов на сахарине во рту у него становится сухо, как в огненной печи пророка Даниила, и т. д. Пример с Зиной-Фриной уже приводился. Список примеров бесконечен. Важно понять, что характер метафорического ряда не случаен, а выбран осознанно. «Если бы Генка был знаком с восточной поэзией, он сказал бы своему другу, что эта девушка — газель... Но Генка не знал восточной поэзии,» пишет автор. И на этой же странице вспоминается Венера Милосская, и крещение во Иордани. А речь идёт о рыжеволосой Танюше, которая стоит на берегу, а подростки разглядывают с лодки её красивую фигурку. Конечно, это способ выразить любовь к этим людям, но уж слишком нарочитым кажется он сейчас.

Упоминание великих имён приносит радость, говорил Платон. Невольно вспоминаются эти слова, когда читаешь «Созвездие Стрельца». Наверное, можно найти объяснения в биографии писателя. Дмитрий Нагишкин был большой эрудит. Когда в 1950 г. он сдавал экзамены на заочное отделение Литературного института им. Горького, оказалось, что он знает не меньше любого экзаменатора. Это воспоминание Рустама Агишева, который сдавал экзамены вместе с Нагишкиным. Там же сказано: «В оставленном им богатейшем собрании книг имеются источники знаний от доисторических времён до наших дней...»

Приводя без кавычек многие популярные отрывки и цитаты, автор рассчитывал на встречное понимание если не своих персонажей, то своих читателей. «В квартире Фроси в это время шумел камыш, деревья гнулись, а ночка была темна, одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра. Ещё Фрося никогда не пела так самозабвенно... А Вихров — и, как от мяса, бешеный, и, как небо, меняя тона, становится безукоризненно нежен, и каждое его прикосновение пробуждает в Зине какие-то совсем новые, ещё не испытанные ею ощущения...» Оба фрагмента напоминают современную стилистику. Не предвестие ли постмодерна? Однако это рискованное сближение едва ли уместно. Если постмодерн демонстрирует некий пессимизм и исчерпанность классики, то творение Дмитрия Нагишкина наполнено восхищением классикой, написано в мажорной, оптимистической тональности. И это понятно: время действия — год победоносного окончания войны, время написания — оттепель. «Созвездие Стрельца» — оригинальный литературный феномен и с интересом читается сегодня. Юмор Нагишкина добрый, а ирония — нежная. Хотя, на сугубо современный взгляд, роман может показаться излишне многословным, наивно сентиментальным.

Не следует забывать, что «Созвездие Стрельца» — это сплав лирики и эпоса. Основные сюжетные линии перемежаются философскими раздумьями автора о войне, о текущих исторических событиях. Эти размышления не только остроумны, но и познавательны. Но здесь нам было важно показать произведения Дмитрия Нагишкина как литературное воплощение автора и портрет города. Этот город — Хабаровск.

Валентина КАТЕРИНИЧ,
кандидат филологических наук