Словесница Искусств

Трудно писать о том, с кем едва знаком. Еще труднее — о человеке, которого знаешь давно, уважаешь и любишь. Людмила Ивановна Миланич, известный дальневосточный поэт, может и сама это подтвердить, поскольку долгое время вела цикл радиопередач под названием «Территория моей любви». Поэтому лучше дать слово ей самой. И еще почитать стихи.

В автобусах счастливые билеты
Кондукторы мне редко выдают.
А мне спросить, быть может: счастье, где ты?
Чтоб оказалось — тут как тут.
Но я уже давно отвыкла плакать.
И счастье мерю я на свой аршин.
Мне счастье — дождь, туман и даже слякоть,
И облака, ползущие с вершин.
Я просто крепко влюблена в лобастый,
Морщинистый и мудрый шар земной.
Мне хорошо. Я с ним лечу. И баста!
К чертям он полетит? И то — со мной!

Первое стихотворение Люда Миланич написала во втором классе, показала его учительнице.

— Стихотворение уже не вспомню, а обида не забывается: она меня обвинила в том, что я списала у Ершова из «Конька-Горбунка». Наверное, просто ритм был похож. Мне всегда что-то писалось на уроках, но всерьез я к этому не относилась. Поступила в хабаровский пединститут, у нас на филфаке был литературный кружок, которым руководил Павел Николаевич Богоявленский. Мы его очень любили. И вот мы как бы заряжались друг от друга, много и горячо говорили... Я приходила оттуда и на крыльях вдохновения могла за вечер исписать стихами целую школьную тетрадку.

Однажды товарищи по кружку попросили у Миланич тетрадки и тайком отнесли в «Молодой дальневосточник». На страницах этой газеты ее стихи впервые увидели свет.

Из чего рождаются поэтические строки? Из наблюдений и удивления, из страданий и восторга, из любви и ненависти... Можно продолжать этот ряд. Напрасная затея пытаться отыскать начало той нити Ариадны, что ведет гармонию стиха по лабиринтам человеческой души.

— Во время войны я носила домой судки с обедом, — вспоминает Людмила Ивановна. — Мне было лет семь или восемь. Отца-музыканта взяли на службу в военный оркестр. А мама очень болела, и отцу разрешили получать на нее в армейской столовой обед. Однажды я упала на скользкой дороге и разлила все, что было в судках. Дома как только ни утешали, я рыдала безудержно. Мне казалось, что я преступление совершила. Ведь маме нужно было как следует питаться. Спустя долгие годы об этом написались стихи, которые я не решалась читать вслух. Но однажды мы выступали с Василием Михайловичем Ефименко перед очень немолодыми уже людьми. И я осмелилась прочесть это стихотворение. Мы с залом плакали вместе.

Очередь за хлебом, который выдавали по карточкам, хабаровчане занимали с ночи, потому что на всех не хватало. Стоять часами было тяжело, особенно на морозе. Однажды маленькая Люда прямо там, в очереди, потеряла сознание. Правда, голодными обмороками в те военные годы мало кого можно было удивить.

Мама умерла, потом в доме появилась другая женщина. Поначалу Люда объявила мачехе войну. И только через много лет, уже сама став матерью, Людмила Ивановна напишет стихи — сдержанное, очень простое и потому пронзительное объяснение в любви той, у которой хватило терпения и женской мудрости стать для ершистой девочки-подростка второй матерью. Вот только нежности не хватило. Может, потому стихи у Миланич по-мужски скроены, да по-женски сшиты.

Впервые людно было в доме,
Что на отшибе, за рекой.
И пили вдовы, пили вдовы
За упокой, за упокой.

Так тихо и так горько пили,
На лавках сидя вдоль стены.
И ничего не говорили
О тех, кто не пришел с войны.

С сухими встретившись глазами,
Боялась — как бы не завыть...
И вдруг одна из них сказала:
— Ну, все. Пора коров доить.

Когда умирает или уходит в поисках своей, отдельной жизни самый главный человек, такой, без которого ты больше чем сирота, люди реагируют по-разному. Кто-то рыдает, жалеет себя, кто-то топит горе в спиртном. А Миланич ушла в поэтический «запой». Стихи стали ее спасательным кругом в жизненных перипетиях и светом, и, в конечном счете, делом всей жизни.

Людмила Ивановна с детства хотела стать журналистом. Мечта сбылась, когда ее с третьего курса Хабаровского пединститута пригласили работать в газету «Молодой дальневосточник» учетчиком писем. Но вскоре она уже заведовала отделом учащейся молодежи. А потом произошла показательная по тем временам история, когда Миланич и еще несколько ее друзей-однокурсников обвинили в антисоветчине и исключили из института. Пришлось уйти из редакции, и коллеги «сосватали» ее в районную газету «Горняк Севера». Так Миланич оказалась в Чегдомыне.
— Это были мои Соловки, — улыбается Людмила Иванов
на. — Мне и там повезло. В редакции пятеро журналистов, у каждого история, подобная моей. Один — «космополит»: у него в очерке, напечатанном в другой районке, немецкая овчарка облаяла советского солдата, и парень полетел с работы. Сейчас воспринимается как идиотизм, но это было. Второй по заданию партизан служил во время войны полицаем, а когда пришли наши, его, ничтоже сумняшеся, посадили; разобрались уже много позже. Еще был журналист из Николаевска: он с двумя друзьями поговорил про товарища Сталина — и журналиста заложили. Дали 26 лет лагерей. Он отсидел пять и вышел, когда Сталин умер. Вот такие неординарные люди и хорошие журналисты. А редактором был вообще уникальный человек — Александр Михайлович Латышев.

Через несколько лет, уже работая на Хабаровском краевом радио, Миланич довелось познакомиться с теми, чьи имена вошли в историю литературы Дальнего Востока.

— В радиокомитете была старая мебель, обтянутая черной кожей, — диваны, кресла. В этих креслах кто только не сиживал. Николай Митрофанович Рогаль, который сильно хромал, — у него был туберкулез кости. О нем говорили: «Наш дальневосточный Николай Островский». Рогаль какое-то время писал, будучи прикованным к постели. Столько души и времени он отдавал начинающим литераторам! А Всеволод Никанорович Иванов — это такая была глыбища! Мне довелось как-то поехать с ним на встречу с читателями. Спрашиваю его: «Всеволод Никанорович, говорят, вы Куприна знали?» — «Да, друг мой, знал». — «Ну и как это было?» — «Я был гимназистом, мои стихи напечатали в самарской газете. Иду по улице, а по другой стороне с каким-то лысым человеком идет редактор газеты и кричит: „Сева, иди сюда!“ Познакомились. Этот лысый и был Куприн». Нетерпеливо спрашиваю Всеволода Никаноровича: «А дальше что?» Он: «Ну что? Водку пошли пить...». Еще я выпытывала у него: что такое конфуцианство? Как-то сунула нос в китайскую философию и поняла, что нечего мне там делать, потому что надо всерьез готовить себя. А Иванов тогда ответил: «Представь, идет трамвай, один пассажир говорит другому: „Вот этот у вас сейчас украл кошелек“. Вор возвращает кошелек хозяину. Хозяин открывает кошелек и дает какую-то сумму денег тому, кто указал на вора, а какую-то — вору. Это и есть конфуцианство». Он был и писатель крупный, и человек уникальной судьбы. Когда шел по городу, просто глаз не отвести — огромный, с палкой, которую вырезал и подарил ему еще один наш замечательный писатель и человек — Владимир Иванович Клипель. Однажды я по делу зашла в газету «Суворовский натиск». И как раз вошел Дед, как мы его называли, Иванов и сказал: «Какой сегодня серебряный день...» Во мне это так застряло, что по прошествии времени я написала стихи:

Ваша светлость, серебряный день,
Вы откуда, скажите, откуда?
Я пичужки простое «тень-тень»
Принимаю сегодня за чудо.
И сама почему-то светла
И со всеми добра без разбора.
Я как младшая ваша сестра
С каждой травкой веду разговоры.
Понимаю движенье реки,
И язык облаков понимаю.
И во мне оживают стихи,
И как крылья меня поднимают.

Зачем людям нужна поэзия? Как говорили в фильме Леонида Филатова «Сукины дети»: «А чтоб не оскотиниться». Сколько просветленных взглядов видела, сколько благодарных слов слышала Л. И. Миланич во время и после встреч с читателями. Она делилась своими стихами и взглядами на жизнь с доярками и пограничниками, посетителями и сотрудниками библиотек, студентами и работниками столовой завода «Энергомаш», строителями Байкало-Амурской магистрали и многими другими. Наверное, не случайно Людмилу Ивановну находят письма, присланные издалека по старым неточным адресам. Хабаровск — город маленький. Чуть ли не половина его истории прошла на глазах Л. И. Миланич, уже сама она тоже частица этой истории. Когда проводился всенародный сбор средств на восстановление памятника Муравьеву-Амурскому, Людмила Ивановна пришла в общество охраны памятников истории и культуры и попросила дать ей бланки подписных листов.

— Одна моя знакомая работала на Центральном рынке инспектором — собирала плату за места. Я с ней договорилась, чтобы там дали по радио объявление о сборе средств на памятник. Потом я обошла всех торговцев на рынке, внутри и снаружи. Поговорила с каждым. Помню, кореянки-торговки дали по пять рублей, а русские старушки — по три. Когда я вышла на улицу, вижу: стоит южный человек. Я к нему, а он руками замахал: «Слушай, какой памятник? Иди отсюда!» Я говорю: «Тебе что, рубль жалко?» Он дал рубль, лишь бы я только отвязалась. Когда показала своей знакомой, сколько в итоге получилось, она удивилась: «О-о, мы за места столько не собираем». Потом я говорила: «Ребята, может, там хотя бы мизинец на памятнике за эти деньги сделан». Когда миром берешься, можно все одолеть.

В застольной компании Миланич — человек незаменимый. Она знает массу житейских баек, помнит сотни стихотворений, своих и чужих. А при случае может выдать ядреные частушки. И работалось рядом с ней хорошо. Всегда подскажет и потенциального собеседника интересного, и тему неизбитую. Если кому-то нужна помощь, Людмилу Ивановну не надо ни о чем просить. Она решительно придвигает к себе телефонный аппарат и как в атаку идет: убеждает, договаривается, пробивает. В общем, используя ее же любимое словечко, Миланич — правдашний человек.

Вспоминается один случай: к известному в нашем городе специалисту по Пушкину, женщине пожилой и больной, плохо отнеслись работники скорой помощи. Людмила Ивановна дозвонилась руководителю службы и так рассказала ему об этой пациентке, что там обещали не только извиниться перед ней, но и попросить выступить перед коллективом с беседой о Пушкине.

Замечательный труд известного историка и краеведа Марии Буриловой «Общество старого Хабаровска» пять лет пробивал дорогу к читателю. Она рассказывает:

— Как-то случайно встречаю на улице Миланич, она говорит: «Я написала письмо мэру о твоей рукописи. Прошла по организациям, где тебя знают, собрала подписи в поддержку издания». Вот после этого все и закрутилось. Наверное, если бы не Людмила Ивановна, книга не вышла бы.

И на редакционном столе, и дома у Миланич всегда грудами лежали рукописи, стихотворные сборники — на глянцевой типографской бумаге и совсем простые, дешевые. Людмила Ивановна в этом потоке словесной руды — словно золотоискатель, который промывает в лотке породу, пока не блеснет желтым боком нужная песчинка. И сразу делилась радостью находки. «Вот послушайте!» — говорила она, и все замолкали, слушая стихи нового автора. Потом она помогала этим произведениям найти своего читателя на радио, через журнал «Дальний Восток», где уже на пенсии долго возглавляла отдел поэзии, через газеты и издательства. Так что у нее много «крестников» в литературе.

В день святой Людмилы, 29 сентября 2014 года, в Дальневосточной государственной научной библиотеке состоялась презентация новой книги избранных стихов Миланич «Песня Сольвейг». Составление его Людмила Ивановна доверила своей дочери Елене Добровенской, тоже поэту, уже известному в Хабаровске. А издание сборника стало подарком к 80-летию Л. И. Миланич от генерального директора издательского дома «Приамурские ведомости» Валерия Витальевича Смирнова. На юбилейный творческий вечер Миланич смогли собраться далеко не все хабаровчане, любящие ее поэзию, а только ближний круг — подруги детства, коллеги по журналу, радио, телевидению, театру драмы, библиотекари, писатели, художники, краеведы...

Известный литературовед и критик Валентина Николаевна Катеринич говорила:

— В творчестве Людмилы Ивановны Миланич — очень четкий вектор чести и достоинства. В отстаивании традиционных человеческих ценностей ее поэзия даже, мне кажется, мужественна и героична...

Сама же Людмила Ивановна по ходу всего вечера старательно пресекала выспренние хвалебные речи. Вспоминая важные вехи своей жизни, говорила главным образом о других, дорогих ее сердцу, людях. Ну а если о себе — то, как обычно, с самоиронией, которая и в поэзии ее просвечивает, и удивительным образом сочетается с гражданственным пафосом.

У жизни еще не в застенке,
Просто в осаде лет,
Утром, держась за стенку,
Шлю вам нежный привет,
Родичи не по крови —
По прожитым общим годам.
Гордости нашей, боли
За Родину не отдам.
В ответ на хихиканье злое,
Домыслы и вранье —
Время горькое, любое,
Это время — мое.

Наверное, многие любители поэзии согласятся с главным редактором литературно-художественного журнала «Дальний Восток» Александрой Викторовной Николашиной:

— В старой «Грамматике русского языка» есть известная фраза: «Роза — цветок, дуб — дерево, Россия — наше Отечество...» и так далее. Так вот, если про Хабаровск говорить, то я совершенно убеждена, что Хабаровск — это художник Федотов, скульптор — Мильчин, поэт — Людмила Миланич.

А я бы охарактеризовала личность и творчество Миланич одним словом — верность. Единственной в жизни любви, друзьям, родному городу и краю, нравственным идеалам.

Людмила Ивановна могла бы вслед за подругой молодости Риммой Казаковой махнуть в столицу, где со своим поэтическим даром наверняка получила бы заслуженную известность в масштабах всей страны и более весомые почести. Но она осталась в Хабаровске. Может, потому что не хотела отрываться от корней, питающих вдохновение. А может, подсознательно чувствуя, что ее поэзия особенно необходима здесь, на дальневосточной земле, где, словами Маяковского, «наша жизнь под счастье мало оборудована».

Сердце поднимается как солнце
И уходит тихо за окно.
Может, там пришлось кому-то солоно,
Может, там кому-нибудь темно?..

Свое кредо Людмила Ивановна Миланич определяет так:
— Я просто считаю, что у каждого из нас в этой жизни есть какой-то маленький свой плацдарм. Там, где стоишь, будь человеком и делай то, что от тебя зависит, чтобы вокруг было чуть получше.

Идет накопление света,
  Таится весна до поры,
   В сплетенье напрягшихся веток
   Веселые прячет дары.
И — грохнет, и рухнет, и грянет,
   На радужных крыльях спеша.
   Хорошее время настанет,
   Весь мир в разноцветье смешав.

Воскреснут под солнечным ветром
   Листва и цветы, и трава.
   Идет накопление света,
   И главные зреют слова.

Янина КУЗИНА
Фото Валерия Токарского и Марии Сапожниковой