Разгадывать загадки ведь не каждому дано,
ведь это дело прорицателей, —
а ты не смог, не понял предсказания,
богам не внял ты...
Эдип — Креонту (перевод А. Мещерякова)
Рукопись
Речь пойдет не о книге, а о рукописи. Рукописи перевода трагедии Софокла, известной под названием «Эдип царь» или «Царь Эдип». Нельзя не откликнуться на эту героическую попытку автора, режиссера, поэта, мастера художественного чтения Александра Мещерякова (1956–2002), благодаря которой трагическая муза Мельпомена оставила свой след в наших холодных снегах. К сожалению, при жизни мне не приходилось лично встречаться с А. Мещеряковым, но я была зрителем его спектаклей в театре «Галерея» (запомнилась композиция по стихам Бродского «Ниоткуда с любовью») и слушателем его литературных чтений по радио (чего стоит юбилейная передача о Пушкине!). Он успел прочесть по радио Михаила Булгакова, Венедикта Ерофеева, Владимира Войновича и еще многих. Сам же писал стихи (незадолго до смерти в Хабаровском фонде культуры вышел его поэтический сборник «Порядок вещей») и переводил Софокла. Сверхзадачей его жизни было перевести «Эдипа», поставить спектакль и сыграть в нем главную роль. Первую часть он выполнил — перевел трагедию Софокла, затратив на это 20 лет.
Небольшое авторское отступление: проработав много лет латинистом медицинского института и получив возможность выпрыгнуть из шкуры «человека в футляре», я вышла на тему, от которой нельзя уклониться. Театровед и журналист Светлана Фурсова любезно предоставила материалы, связанные с работой А. Мещерякова1, и даже оригинальный древнегреческий текст, с которого сделан перевод, из Собрания греческих и римских классиков 1892 года. Пришлось перевоплотиться из латиниста в эллиниста с краеведческим уклоном. Как тут не вспомнить одно из рассуждений Анны Ахматовой: «Чехов изобразил русского школьного эллиниста как Беликова. Человек в футляре! А русский школьный эллинист был Иннокентий Анненский. Фамира-кифаред!»
История рукописи началась в 1981 году, когда молодой актер, выпускник Владивостокского института искусств, служил в Крымском академическом театре драмы им. Горького. Ему поручили роль Вестника в трагедии Еврипида «Медея»; у него был лишь один длинный монолог, но какой! В ответ на просьбу Медеи («Нам опиши их смерть, и чем она/ Ужаснее была, тем сердцу слаще») Вестник описывает эту мучительную гибель соперницы Медеи и ее отца. Мещерякову чем-то не понравился перевод И. Анненского, и он захотел прочитать текст в подлиннике. Однако пора гимназий ушла безвозвратно, и молодой актер стал изучать древнегреческий самостоятельно. Выписал книгу из Ленинской библиотеки, купил словарь. Ведь он жил в ту пору в городе с древнегреческим именем — Симферополе, а рядом шумел прибой, витийствовало Черное море — Эвксинский Понт, как называли его древние мореплаватели и скитальцы. Здесь, на берегах «каменистой Тавриды», он, житель гиперборейской стороны, почувствовал тягу к божественной эллинской речи и задумал перевести на свой лад классическую трагедию про царя Эдипа. Актерская жизнь — скитальческая. География странствий Александра Мещерякова включает и Петрозаводск, и Пензу, и Комсомольск-на-Амуре и, наконец, родной Хабаровск, где он прожил последние шесть лет своей жизни. В одном из хабаровских стихотворений он вспоминал:
Благословенно все на этом свете —
Листающий страницы книги ветер,
Открытый настежь, пахнущий шалфеем
Полночный греческий словарь:
Кассиопея,
Персей и Андромеда...
День погас.
Крылом Пегаса ночь укрыла нас.
...Мы рвали яблоки; они к твоим ногам,
Как золотые звезды падали, и нам
Желанья не загадывать хотелось,
а утолять.
И утомлялось тело
От яблок и созвездий, и услад:
Мы потрясали мироздание, как сад;
И плод запретный был тяжел и сладок,
И на любую из земных загадок,
Как царь Эдип, я находил ответ...
Предшественники
Прежде всего, Мещеряков изменил традиционное название трагедии на «Эдип тиран». Что это — вызов или стремление к буквальной точности? Возможно, перенос центра тяжести на судьбу тирана? Но об этом позже, у нас будет возможность познакомиться с режиссерской разработкой Мещерякова на эту тему. Конечно, нетрудно представить те побуждения, которые вдохновили на новый перевод: человек конца XX века хотел осмыслить этот страшный исторический опыт через древнюю трагедию, которая сама по себе загадка и остается таковой. В самом деле, если Эдип невиновен, зачем он ослепляет себя? Ответов на этот вопрос накопилось много...
...В 1910-е годы, когда футуристы обнародовали свои манифесты, в которых призывали «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого, и прочих с парохода современности», — в русской культуре возник проект иного свойства. Издатель М. В. Сабашников задумал обеспечить читателя качественными переводами греческих и римских классиков (проект назывался «Памятники мировой литературы»).
В воспоминаниях филолога-классика Ф. Ф. Зелинского рассказано, как три друга — он сам, а также Вячеслав Иванов и Иннокентий Анненский — дали друг другу слово перевести на русский язык трех греческих трагиков: Эсхила будет переводить В. И. Иванов, Софокла — Ф. Ф. Зелинский, а Еврипида — И. Ф. Анненский. Литературоведы считают, что «клятва друзей-филологов» похожа на легенду, так как эти трое начали переводить задолго до того. Однако в целом проект осуществился, несмотря на трудности исторических перипетий. «Каждый классик должен быть переведен окончательно, канонизированно», — так считал маститый В. И. Иванов. При желании читатель может отыскать трехзвездие греческих трагиков в версии Иванова — Зелинского — Анненского. Но, как показывает история, окончательного, канонизированного перевода не может быть. Классика, в особенности античная, постоянно из эпохи в эпоху притягивает все новых толкователей.
Что касается мифа об Эдипе, известного прежде всего в интерпретации Софокла, то в разные времена на этот сюжет писали пьесы, рассказы, сочиняли музыку, снимали фильм (Жан Кокто). Зигмунд Фрейд создал медицинский термин «эдипов комплекс», который, однако, вызывает возражения. Среди русских переводчиков «Царя Эдипа» были, кроме уже названных, А. М. Дмитриевский, Д. С. Мережковский, В. О. Нилендер и С. В. Шервинский (С. Апт). В советские времена и до сих пор наиболее издаваемым был Софокл в переводе С. В. Шервинского. С ним и полемизирует Александр Мещеряков.
На перекрестке трех дорог
В 1990 году. Александр Мещеряков заканчивал Высшее театральное училище имени Б. Щукина при Вахтанговском театре. У него уже был свой подстрочный перевод «Эдипа». По этой теме он и защищал свой первый режиссерский проект. Ему пришлось выбрать перевод Шервинского, в котором, по его же словам, верно передан смысл трагедии, но не всегда верна передача ритма; а ритм — это основа поэзии. Кроме того, С. Шервинский иногда уклоняется от размера подлинника, перелагая ямбический триметр привычным для русского уха пятистопным ямбом. Вообще по отношению к пьесе и постановке у Мещерякова парадоксально сочетаются оба намерения: приблизиться к подлиннику и приблизиться к современному прочтению. Как переводчику ему удается первое, как режиссеру (увы, потенциальному) — второе.
У древних греков был нелучший обычай: отец имел право выбросить новорожденного, а подросшего сына продать в рабство. Так поступил и родитель Эдипа царь, (или, по Мещерякову, тиран) Лай. Он проколол лодыжки трехдневному младенцу и отнес на гору Киферон. К счастью, Эдипа спас пастух. В имени Эдипа современники и сам Софокл находили соответствующий смысл — человек с опухшими ногами, пухлоногий. А. Мещеряков, вслед за Ф. Зелинским, придерживается другой этимологии, не бытового характера, а более возвышенного. Так, у него Эдип — знающий о ногах, имеющий знание под ногами и даже «знающий, откуда растут ноги»2.
Александр Мещеряков обладал удивительным качеством читать классику свежим, не замутненным, но и не почтительным взглядом, без всякой идеализации и экзальтации. Случай с брошенным младенцем, однако, его не задел, а вот история на перекрестке трех дорог стала ключевой для истолкования смысла трагедии. Цитата из режиссерского проекта: «Трагедия Эдипа началась с того, что он на скрещеньи дорог убил неизвестного старика, оказавшегося его отцом. И дело не в том, кого убил, дело в том, что убил. Убил просто так, за здорово живешь неизвестного странника и всех его спутников. Все остальные беды Эдипа только следствие. И в результате следствия он приходит к причине: его несчастия — ВОЗМЕЗДИЕ ЗА БЕССМЫСЛЕННОЕ УБИЙСТВО».
На перекрестке трех дорог молодой богатырь Эдип встречает повозку, в которой едет некий старик и его свита; они грубо кричат ему, чтобы уступил дорогу. Вот действия Эдипа в трех версиях перевода. Ф. Зелинский: «Погонщика в сердцах ударил я / За неучтивость. То увидя, старец, / Мгновенье улучив, когда с повозкой / Я поравнялся. В голову меня / Двойным стрекалом поразил. Но тем же, / Однако, заплатил он мне: с размаху / Я посохом его ударил в лоб. / Упал он навзничь, прямо на дорогу; / За ним и прочих перебить пришлось». С. Шервинский: «Тогда возницу, что толкал меня, / Ударил я в сердцах. Старик меж тем, / Как только поравнялся я с повозкой, / Меня стрекалом в темя поразил. / С лихвой им отплатил я. В тот же миг / Старик, моей дубиной пораженный, / Упал, свалившись наземь из повозки. / И всех я умертвил...». И, наконец, Мещеряков: «Я развернулся быстро и вожатого / ударил в гневе, а старик, тот самый, что / в повозке находился, сразу прямо мне по голове раздвоенным бичом хлестнул. / Я сдачи дал, но, видно, слишком сильно я / ударил его палкой, и он на спину / упал старик тот, из повозки замертво. / Я заодно прикончил всех!» Так, не без основания, современный разгадыватель загадки Эдипа сводит все мотивы трагедии к этой точке: немотивированному убийству.
В режиссерской экспликации сказано также, что в трагедии можно увидеть не одну, а три истории.
Первая история просто о человеке, безотносительно к его социальному положению. О человеке, который неустрашим в поиске истины, какой бы ужасной она ни была. Ослепив себя, Эдип делает наглядным невежество человека. Но в этом мраке он постигает иной свет, приобщается к неведомому миру. Знание неведомого — уже прозрение.
Вторая история, рассказанная в пьесе, — это трагедия власти. Отсюда и более точный перевод заглавия OIDIPOUS TURANNOS «Эдип тиран» (в латинской транскрипции OIDYPOS TYRANNOS.), а не «Царь Эдип». Дело в том, что получившего власть по наследству греки называли базилевсом, а захватившего ее иным путем — тираном. В контексте трагедии Софокла понятие «тиран» еще не несет того отрицательного смысла, что сейчас. Современники приняли ее как актуальную политическую пьесу. Она была поставлена в Афинах в 429 г. до н. э. И, как считают некоторые историографы, направлена против Перикла. Софокл отличался двойственностью: он был близок и к афинской демократии в лице Перикла, но в то же время защищал консервативную идеологию («дельфийского оракула»). То же относится и к правителю города Эдипу. Он стремится быть справедливым и милостивым к подданным, однако становится неудержим во гневе: обвиняет Тиресия во лжи, подозревает Креонта в желании отобрать его власть. «Не глупо ли такое предприятие,/ как низверженье тирании, без друзей/ и денег, и огромных денег, затевать»? — обращается Эдип к Креонту. На что благородный Креонт отвечает: «Я никогда не выражал желания / тираном стать, правами всеми пользуясь, / как всякий, кто имеет разумение». Как предупреждение тирану звучит хор из второго действия (эписодия):
Гордыней рожден тиран — и гордостью
пресытясь безрассудною,
не подобающей и не сносимой,
взобравшийся на кручи горные
стремительно в пропасть летит с вершины.
Сравним этот фрагмент с переводом С. Шервинского:
Гордыней порожден тиран,
Она, безумно всем пресытясь,
Чужда и пользы, и добра,
Вершины счастия достигнув,
В бездну бедствия вдруг упадет.
Известно, что за 60 лет творчества Софокл написал 123 пьесы; его произведения пользовались исключительным успехом, на состязаниях драматургов он чаще всего занимал первое место. Но трагедия про Эдипа, быть может, лучшая из античных трагедий, получила лишь второй приз. Наверное, по причине ее политической направленности. Недаром один из первых ее критиков оставил нам определение человека как «зоон политикой», то есть «общественное животное»...
Третью историю А. Мещеряков определяет как детективную. Она могла бы называться «Дознание Эдипа о преступлениях, совершенных им самим». «Кашу он заварил еще до начала действия, а теперь ее только расхлебывает, пока не дойдет до истины и не узнает „откуда ноги растут“, и не станет Человеком», — так неакадемично формулирует Мещеряков. Так рискованно, но вполне оправданно будущий режиссер выстраивает главную сюжетную линию. Содержанием трагедии является именно расследование и прозрение; само же преступление, роковая вина Эдипа остается за рамками сюжета. Эта роковая вина (сын убивает отца и женится на матери) имеет иные исторические корни, чем те, которые послужили Зигмунду Фрейду для пресловутого «эдипова комплекса» как составляющей его пансексуальной доктрины. Здесь речь идет о становлении патриархата, когда отцеубийство и кровосмешение стали преступлением, осуждаемым законом и обычаем.
Классика на то и классика, чтобы каждая эпоха прочитывала ее как бы заново. Александр Мещеряков переносит акцент с родовой вины героя на его индивидуальную вину. Его версия убедительна: человек должен отвечать за содеянное независимо от воли богов или идеологов. Обоснование актуальности обращения к трагедии Софокла читателю сегодняшнего дня может показаться конъюнктурой.
«Теперь, когда все человечество может подвергнуться смерти, перед угрозой ядерной катастрофы (и слово-то греческое) нельзя забывать об уроках прошлого», — пишет Мещеряков и даже апеллирует к высказыванию М. Горбачева на этот счет. Понятия «убить человека» и «убить человечество» сблизились. Так рассуждал актер, режиссер и переводчик в середине 80-х годов XX века. Но что изменилось с тех пор? Ядерная угроза как будто отодвинулась, но появилась новая угроза — терроризм.
Принципы перевода
Каким бы интересным ни был режиссерский проект Александра Мещерякова, перечитаем текст перевода. Что в нем удалось, что вызывает возражения? Оригинальности и своеволия в нем достаточно. Прежде всего, Мещеряков присягает принципу эквиметризма, то есть воспроизведения размеров подлинника, благо текст древнегреческой трагедии снабжен «Ключом к лирическим размерам» и стал прекрасным путеводителем для Мещерякова. Однако среди разных переводческих установок эквиметризм остается спорным. Кстати, знал ли Мещеряков, что в этом отношении он был последователем консервативного Вячеслава Иванова, переводчика Эсхила? С. Шервинский и другие придерживаются иных принципов: они считают, что буквальное следование размерам подлинника сковывает переводчика, делает его косноязычным, то есть перевод теряет в эстетике.
Очень многое решает в переводе лексический выбор, архаизация или, напротив, модернизация языка. Так, В. Иванов насыщал свои тексты большим количеством славянских архаизмов («Античное предание насущно нужно России и славянству, ибо стихийно им родственно», — писал он). С. Шервинский и В. О. Нилендер, соавторы по переводу «Царя Эдипа», писали, что степень архаизации языка была для них проблемой. Они довели процент славянизмов до минимума, поставив за правило большую архаизацию хоров, чем триметров. «Но и в триметрах мы не сводили языка до уровня современной разговорной речи. Ведь Софокл писал не на обиходном языке» (из комментария В. О. Нидлендера). Понятно, что Александр Мещеряков ушел еще дальше от торжественного и пышного стиля В. Иванова, едва ли несколько славянизмов отыщутся в его тексте (пример: «...лишь бы быть вдалеке от града стольного» стих. 716). Сравним некоторые реплики Эдипа. У Шервинского: «Ты говоришь искусно, но тебя / Не стану слушать: ты мне злейший враг.» У Мещерякова: «Красиво говоришь, да плохо понял я, / тебя я ненавижу, ты мой злейший враг». Еще пример для сравнения. У Шервинского: «С таким пятном как мог бы я теперь / Смотреть спокойным взором на сограждан?» У Мещерякова: «На мне пятно, и с этим обвинением / какими бы глазами я на мир смотрел?» Признаем, переложения Мещерякова звучат более прозаично, но по смыслу рельефнее. У Шервинского: «Пусть же бог не убавит в нас / Рвенья, граду потребного./ Да пребудет вовеки бог / Покровителем нашим!» У Мещерякова: «Прекрасно быть полезным / городу, не прекратим / у бога требовать — всегда / бог правителя должен сдерживать...» В целом стилистическое решение Мещерякова можно принять, ведь он проводит его последовательно. Однако есть моменты, вызывающие решительный протест. Я имею в виду речения сегодняшнего дня с бюрократическим или жаргонным оттенком, вроде таких: «Спаси страну, порадуй безопасностью», «Я говорю с позиций постороннего», «Собрание открыто», «В здравом уме и трезвой памяти», «Дурак не может властвовать», «Проткнутые конечности». А выражение «Красиво говоришь» в устах Эдипа сродни режиссерскому предложению одеть его в белый плащ с кровавым подбоем«, то есть вызвать зрительскую ассоциацию с Понтием Пилатом из романа Михаила Булгакова. Что позволено режиссеру, то не позволено переводчику, ведь степень свободы у них разная. Но, как уже говорилось, у Александра Мещерякова своеобразно сочетаются верность подлиннику и желание его оживить.
С удивлением обнаруживаем в его тексте рифмовку, которой в античной драматургии и поэзии не было. Так в ударных по смыслу хоровых фрагментах достигается большая выразительность, создается ритмическое напряжение. В 1-й строфе III действия (эписодия): неожиданная концовка:
Перед нами пример простой,
твоя участь и рок твой злой,
кто из смертных, Эдип, живой
был к счастью причастен?
Сравним те же стихи в переводе Шервинского:
Рок твой учит меня, Эдип,
О злосчастный Эдип! Твой рок
Ныне уразумев, скажу:
Нет на свете счастливых,
Надо сказать, рифмуются и фрагменты монологов, но это сделано с большим чувством меры и мастерски. Последний монолог Эдипа заканчивается такими строками:
Вам, дети, если б были вы разумными,
я б много дал советов, — обещаю вам:
коль будет время жить, жизнь станет, наконец,
счастливей той, которой жил родной отец.
Надо сказать, что новации в переводе Софокла не являются чем-то исключительным. Известную модернизацию текста отмечали критики И. Анненского в начале прошлого века, только он переводил Еврипида: во-первых, он широко вводил в свои переводы ремарку, не существовавшую в античной драматургии; во-вторых, давал экспозицию каждой сцены, раскрывая таким образом психологию персонажей и зрелищную сторону спектакля; в-третьих, не только в партиях хоров, но и в речах действующих лиц использовал рифмы. В целом переводы И. Анненского, как и его оригинальные драмы на античные сюжеты, приближают мифологических героев к современному читателю. Их речам приданы чисто разговорные оттенки, задушевная простота, им чужды высокие тона, восклицания. В переводе Мещерякова тоже фигурируют ремарки и экспозиции к сценам, которых в античных текстах нет. Но источник их очевиден: они взяты из комментариев Ф. Ф. Зелинского к тому самому изданию «Царя Эдипа» 1892 года, которым пользовался Александр Мещеряков. Комментарии сами по себе замечательные. Сохранился отклик В. Иванова: «Ведь у Зелинского Софокл тонет в его комментариях и статьях, хотя и то сказать, статьи-то и наиболее здесь ценны. При всем уважении моем к эрудиции и таланту Фаддея Францевича, нужно сознаться, что его перевод далеко не классический...»3. Как видно, оценки переводов весьма разноречивы, даже у классиков XX века, не зря художественный перевод считается высоким искусством. Я думаю, что смелая попытка Александра Мещерякова заслуживает уважения, издания, режиссерского интереса.
Александр Мещеряков был человек трагического мироощущения, большого таланта. К сожалению, он рано ушел из жизни. По радио еще звучит его последняя актерская работа в сериале «Амурская экспедиция, или Исчезновение Стаса Орлова». А нам, его слушателям и читателям, предстоит осваивать его литературное наследие.
Постскриптумом к статье пусть будет одно из последних стихотворений Мещерякова «Трагедия»:
Каясь и снова бессчетно греша,
прячется часто в потемках душа,
помнит о духе и мечется в теле,
вдруг оказавшись в церковном приделе,
лечит недуги — живот на живот,
встретив подругу, — авось заживет.
Что же с душою порой происходит?
Места, как видно, себе не находит,
таинство духа ищет в вине,
как потаскуха, по сходной цене.
«Что ты тоскуешь, что с тобой стало,
может, немножко от тела устала?»
«Я не со скуки, я не со зла,
просто наслушалась песен козла».
«Плюнь ты на эту драматургию, —
и сообща совершим литургию, —
дело твое и твой высший удел —
к духу стремиться в звездный предел».
И отвечает телу душа,
дух испуская: «Жизнь хороша».
2002 г.
Валентина КАТЕРИНИЧ
-
Отсылаю читателя к публикациям С. Фурсовой в газете «Хабаровские вести», в частности к статье «Переводчик Софокла и реабилитированные греки» от 31.08.01.
-
Имя Эдипа по-древнегречески пишется так: OidnponV. Вторая часть слова читается однозначно ponw, — нога, тогда как первая возводится к двум словам: oide — пухнуть, набухать и eidw — познавать, знать.
-
См.: Эсхил. Трагедия в переводе Вячеслава Иванова. Москва, «Наука», 1989, стр. 503.
