Словесница Искусств

19 февраля 2015 года исполнилось 110 лет со дня рождения Николая Васильевича Усенко — заслуженного лесовода России, ученого, писателя-краеведа, почетного гражданина города Вяземского Хабаровского края. Его имя носят Вяземский лесхозтехникум, где он долгое время преподавал, районный краеведческий музей, в создание которого он внес большую лепту. Николай Васильевич всю свою жизнь посвятил служению природе, лесу, написав на эту тему девять замечательных книг — «Тропинка в лес, «Дары уссурийской тайги», «Картинки из русской природы», «Медоносы Дальнего Востока» и другие. Каждая становилась дорогим подарком для читателей, библиографической редкостью.

Еще в 1975 году Всеволод Сысоев написал Усенко такие строки: «Лежит у меня на столе Ваша книга, словно роскошная коробка конфет, и я время от времени открываю ее, чтобы полакомиться то актинидией, то смородиной, то орехами! Ах, как великолепно, как любовно и правдиво Вы описываете кедровый исполин и малоприметную травку! Вашему перу свойственна та добропорядочная и величественная простота, которая была присуща нашим классикам». Подобная оценка неудивительна, ведь кумиром Николая Васильевича был Владимир Клавдиевич Арсеньев, и подобно ему Усенко сформировался как писатель наедине с уссурийской тайгой.

Проходило время, произведения автора издавались или переиздавались, оставаясь такими же значимыми и востребованными, пополняя фонд лучшей литературы о Дальнем Востоке.

Предлагаем вашему вниманию воспоминания дочери Николая Васильевича Людмилы Николаевны Усенко.

Мой отец Николай Васильевич Усенко был счастливым человеком. Любил жизнь, любил людей от мала до велика. В этом году 17 декабря исполнится 25 лет с той черной минуты, как остановилось его сердце. Сколько вмещалось в этом сердце нежности, доброты и теплоты человеческой! В глазах людей, знавших папу, при воспоминании о нем словно огонек загорается. Свет его личности, озарив некогда их души, как будто излучается теперь ими. Нам, его детям, это не просто приятно. Это и гордость, и вместе с тем загадка. Не зря ведь говорят: большое видится на расстоянии. Все присущие папе качества, о которых говорят и пишут его современники: честность, интеллигентность, неравнодушие, мудрость, тонкое чувство юмора — мы, его дети, не то чтобы не осознавали, просто воспринимали как само собой разумеющееся. Таким ведь и должен быть каждый из нас, человеков.

Время, собственный немалый уже возраст и люди наводят на размышления о судьбах человеческих, о предыдущих поколениях, о потомках. И по-новому открываешь для себя азбучные на самом деле истины. Спасибо вам, люди, за то, что принуждаете меня разгадывать загадку личности родного любимого человека.

Ведь на самом деле каждая судьба полна тайн: по какой причине пошел этой дорогой, а не той; поступил так, а не иначе; почему из сотен тысяч выбрал суженую или суженого... Это как закрытый сундук — вот ты его видишь весь, большой, резной, красивый. И очень хочется узнать, что там внутри, да только без ключа не откроешь.

Сдается мне, что отец сам помогает найти «ключик» к заветному «ларчику». В его воспоминаниях «Слово о родной школе» есть две формулы: «Семья — центр трудового воспитания детей» и «Труд — основа жизни и счастья человека». Хочется добавить к ней третью, которой отец был верен всегда: «Любовь к жизни и людям».

Родители отца с двумя малолетними сыновьями перебрались из Полтавской губернии на дальневосточный «зэлэный клин» в 1903 году. Вначале обозом, на лошадях и волах, вместе с семьями земляков приехали в Одессу. Оттуда, погрузившись с домашним скарбом и животиной на пароход, отправились морским путем до Владивостока. И, наконец, по железной дороге — до станции Вяземская. Выбрав место по вкусу, срубили дом с флигелем и хозяйственные постройки. Разбили сад с прудом, беседкой и пчелиными ульями...

Дед наш работал на ремонте железнодорожных путей. Затем, будучи довольно грамотным человеком, освоил аппарат Морзе и стал телеграфистом на станции Вяземская. Здесь, на дальневосточной земле, 19 февраля 1905 года у бабушки с дедушкой родился третий сын — мой будущий отец. После него появились на свет младшие дети — Владимир, Надежда и Константин.

Семья была грамотная, читающая. Домашнюю библиотеку с собранием сочинений Гоголя, со стихами Шевченко и с баснями Крылова везли с Украины. Было много детских книг: сказки, рассказы для детей А. Н. Толстого, лесковский «Левша», «Том Сойер» и «Гулливер». Выписывались российские газеты. Дети росли любознательными, смышлеными. Старшие, помогая родителям, обучали младших чтению, письму, счету. После успешного окончания школы дети продолжали учебу: первенец Василий — в Хабаровском железнодорожном училище, ставшем затем техникумом железнодорожного транспорта; Владимир — в Приморском сельскохозяйственном техникуме.

Николай в 1924 году был принят на предпоследний, четвертый курс Хабаровского педагогического техникума. Он стал членом первой в Хабаровском крае Трудовой коммуны. Вплотную занявшись в соответствии с учебной программой воспитанниками дома для беспризорных, сумел вывести четверых из них на верный путь. Вместе с аттестатом об окончании техникума ему вручили единственную на весь курс путевку-направление в первый на Дальнем Востоке университет, где он, получив на то специальное разрешение, поступил вместо педагогического на лесной факультет. Лес с детства был его стихией. В студенчестве отцу посчастливилось слушать лекции по этнографии народов Дальнего Востока и советы о том, как вести себя в тайге, знаменитого исследователя и писателя Владимира Клавдиевича Арсеньева.

На протяжении всей своей трудовой жизни отец успешно сочетал работу в лесном хозяйстве и преподавательскую деятельность. Приобретенными знаниями и опытом он щедро делился в своих статьях и книгах, рассказывая о богатствах и красотах родной природы, к которой он относился не просто с любовью — с бесконечной нежностью. Его заметки об уникальных дальневосточных дикоросах в газетах, в том числе в центральных — «Лесная промышленность», «Советская Россия», «Правда» вызывали поток писем читателей с просьбами выслать посадочный материал. И отец рассылал по СССР собственноручно склеенные пакетики с семенами и бандероли с бережно закутанными в мягкую бумагу и ткань черенками лимонника, актинидии, багульника...

Наши родители без суеты и спешки справлялись с любой работой. И нам привили ответственное отношение к труду, умение радоваться хорошо сделанной работе. После смерти своей матери и женитьбы младшего брата, оставшегося в родительском доме, отец практически в одиночку построил собственный дом. Возле него разбил сад, в котором преобладали деревья плодовых сортов, выведенных дальневосточными селекционерами. Отец был знаком с известными учеными-садоводами А. В. Болоняевым, С. И. Тимошиным, Г. Т. Казьминым. Участвуя в краевых сельскохозяйственных выставках, он неизменно получал дипломы. Среди вяземских садоводов первым сделал по меже с соседним участком живую изгородь из кустов дикой жимолости.

Отец очень любил детей, легко находил общий язык с каждым маленьким человечком и разговаривал на равных. Дети его обожали. Дом наш стоял на пересечении улиц им. Чехова и Калинина. Кто-нибудь из детей, игравших у перекрестка, заметив в конце улицы высокую фигуру отца, кричал: «Ваш папа идет!» И вся босоногая ватага неслась ему навстречу. Возвращаясь из тайги, нас, девочек, он непременно одаривал цветами. Небольшой букетик делил между мною, моей подругой и ее сестренкой. Уставший, с рюкзаком за плечом, он все же не изменял своей традиции — сгибал руку в локте, за которую кто-нибудь из нас тут же цеплялся, поджав ноги. И таким образом отец катал всех по очереди. Потом, присев на скамейку у калитки своего двора, доставал из рюкзака «подарки от зайчика»: корочки хлеба, нарезанную на мелкие кусочки шкурку от сала, горстку обжаренной сои и обязательно что-нибудь из даров леса...

Угощать в нашей семье было принято. Часто прямо в саду. Друзья, дабы мы, дети, поскорее управились со сбором подоспевших плодов или ягод и вышли играть на поляну, дружно помогали нам. Весь сентябрь я ходила в школу с портфелем, набитым отменными ароматными грушами. А когда нас отправляли на уборку колхозного урожая, моя сумка была набита доморощенными фруктами и в придачу к ним банкой с пропитанными сливовым вареньем оладушками, чтобы хватило на весь класс.

На период цветения липы и других дикоросов ульи с пчелами из сада вывозились в лес. А потом после каждой откачки меда окрестные ребятишки приглашались в наш двор на сладкую «работу». В тени дома устанавливался детский круглый стол, в его центр помещалась большая эмалированная миска с «обрезками». Так назывался тонкий слой вощины с медом, срезаемый перед откачкой с запечатанных пчелами сот. Мы с большим удовольствием работали челюстями, запивая лакомство лучшей в моей жизни водой из нашего колодца, самого «вкусного» на Вяземской. Освобожденные от меда кусочки воска со следами наших зубов складывались в отдельную посудину. Затем они вытапливались на водяной бане в несколько приемов. В итоге получались чистые восковые слитки, которые обменивались на «стопки» тонких листов вощины с шестиугольными отштампованными донцами будущих сот. Зимой, готовясь к очередному сезону медосбора, отец «припаивал» вощину к новым рамкам.

Каждый год 1 января в нашем доме царила детвора. Стол сдвигался в угол, елка устанавливалась в центре гостиной. Приглашали моих двоюродных братьев и сестру, наших подружек и друзей. Водили с мамой хороводы, читали детские стихи, любили слушать Корнея Чуковского, особенно страшного «Бармалея». Испуганные малыши начинали жаться к взрослым. И тут!.. Дед Мороз, с белой бородой, в тулупе, валенках, с мешком за плечами, опираясь на посох, всегда появлялся в нужный момент. Он всем вручал сладкие новогодние подарки. Пакеты для них накануне Нового года клеил из плотной почтовой бумаги (полиэтилена тогда еще не было) хозяин дома, а печенье для подарков стряпала хозяйка. Дед Мороз, попрощавшись с детьми, уходил «в лес», елка, стоящая на коврике, уезжала в угол, стол возвращался в центр комнаты. Дети приступали к чаепитию с пирогом, вареньем и медом, а в кухне бабушек и мам, сопровождавших малышей, хозяйка угощала своей фирменной сливянкой. Папа, уже разгримированный, без бороды и усов, входил в гостиную к детям, устанавливал на штатив свой «Фотокор» и приглашал всех сфотографироваться у елки. Позднее каждому гостю дарили фотографию на память.

Спустя годы произошла одна памятная для меня случайная встреча. Когда первым секретарем Хабаровского крайкома КПСС был А. К. Черный, продовольственные проблемы решались бурным возведением птицеводческих и животноводческих комплексов. Их строителям помогало все население. В качестве куратора со студенческой группой оказалась в Некрасовке и я. В молодом мужчине, обратившемся ко мне, я не сразу узнала младшего брата своих подружек детства. Он напомнил мне о наших домашних елках и еще о многом другом. Тронули до глубины души его слова: «Для нас связь Вяземска с Николаем Васильевичем Усенко значима так же, как Ясная Поляна с Толстым и станица Вешенская с Шолоховым». Поистине, лишь чтя предков, получишь достоинство потомков.

Родители были одаренными, творческими натурами. Еще в детстве папа, по воспоминаниям его одноклассницы Елены Федотовны Коваль (Ладневой), был лучшим чтецом школы и мастерски умел в лицах обыграть любую ситуацию. В студенческие годы он активный участник драмкружка. Хорошо знал поэзию, любил щегольнуть цитатой из басни или афоризмом. Университетский преподаватель латыни наряду с обучением профессиональной биологической терминологии привил студентам вкус к философским латинским изречениям.

Коллеги папы любили повеселиться в нашем доме. Продемонстрировав солидарность трудящихся 1 мая и 7 ноября, дружно шли к нам. Градус веселья повышали не столько домашними фруктовыми винами и наливками, сколько песнями и танцами под патефон. Пластинок в доме было много: оркестровая музыка, популярные песни и арии. И, конечно, дружно заводили застольные песни. Над хором парило великолепное сопрано хозяйки — Александры Ивановны, моей мамы. Дар божий — голос принес ей известность еще в школьные годы.

Отец, несмотря на то, что вышел из рабоче-крестьянской семьи, был человеком настолько интеллигентным и воспитанным, что вывести его из себя не удавалось ни при каких обстоятельствах. Будучи преподавателем техникума, он всех своих учеников звал по имени-отчеству. Как с благодарностью вспоминают они, для каждого такое уважительное отношение было лестно и, если хотите, ответственно.

Всю жизнь я помню первую учительницу Екатерину Андреевну Макарову, других своих учителей и вузовских педагогов. Мой собственный преподавательский стаж более 40 лет. Но никто, за исключением отца, не называл своих учеников по имени-отчеству.

В нашей семье царила легкая, дружественная обстановка. Мы, трое детей, никогда не были свидетелями домашних ссор. Если и случались между родителями размолвки, заметить это можно было лишь по сдержанности и немногословности в их общении друг с другом. По всем вопросам отец советовался с мамой. Чувство юмора, стремление к прекрасному было присуще им обоим. Дружно и весело могли посмеяться над чем-то курьезным или глупым. Любили одеваться стильно и со вкусом. Не пропускали концерты и новые фильмы. Когда жили на станции Вяземской, умудрялись посмотреть выдающиеся спектакли московских театров, гастролировавших в Хабаровске.

Все в нашей семье много читали, была своя домашняя библиотека. Сейчас я понимаю, как мудро и ненавязчиво нас приучали к пользованию справочной литературой. Отец, ссылаясь на свои якобы орфографические сомнения, отсылал к «Малой советской энциклопедии», тома которой стояли в книжном шкафу. Книга для нас являлась поистине лучшим подарком, в том числе и на день рождения. В Гродековский музей была подарена наша семейная библиотечка русской советской классики, изданной «Дальгизом» в послевоенные годы. А когда мы, дети, уже став взрослыми, попадали в Третьяковку, Русский музей, Эрмитаж, то встречали там полотна великих художников как своих старых знакомых. Мы помнили их с детства, когда вытаскивали из книжного шкафа и много раз пересматривали наборы открыток с репродукциями картин.

В доме, во дворе, в саду и огороде, на заимках (не в теперешнем значении слова, а на грядках с картошкой, обсаженных кукурузой, далеко от дома), на пасеке — работы было очень много. Надо было помогать родителям. У каждого из детей существовали свои обязанности, и было стыдно их не выполнить или исполнить плохо. Наказание? Укоризненный взгляд, а еще хуже, когда с тобой не хотят разговаривать. И как же сладко было покаянно склониться к родительскому плечу или уткнуться в колени и ощутить поглаживание родной руки по волосам.

Наши родители были хорошими педагогами. Теплоты их сердец хватало на всех. Папа с мамой были красивой парой, мудрыми людьми и великими тружениками. Прожили они вместе 58 с половиной лет. И неизвестно, смог бы столько успеть за свою жизнь Николай Васильевич Усенко, не будь рядом с ним его верного друга, жены и помощницы — так отец назвал маму в посвящении к одной из своих книг.

Людмила УСЕНКО