Словесница Искусств

Репрессии среди русских эмигрантов из Китая

Политические репрессии 1930–1940-х годов напрямую коснулись не только ни в чем не повинных советских людей, но и русских эмигрантов из Китая. Среди них немало деятелей культуры, искусства и науки. Вина их часто была надуманной, а наказание — суровым и неотвратимым.

У поэтессы Марии Петровых есть такие строки: «Мы живем, не мудрствуя лукаво. / И не так уж мы преступны, право... / Прокляты. Не только что преступны! / Велика ли честь, что неподкупны... / И ни нам, и ни от нас прощенья, / Только завещанье на отмщенье...». У автора этих стихотворных строк во время репрессий пострадали родные: дядя (брат матери) — ярославский священномученик Димитрий Александрович Смирнов, другой дядя, Иван Семенович Петровых (в монашестве Иосиф) — церковный деятель, митрополит и духовный писатель (многократно арестовывался советскими властями, был расстрелян и канонизирован Русской православной церковью за границей).

События 1920–1930-х годов, в особенности 1945 года, определили судьбу российской эмиграции в Китае. Во время советско-китайского конфликта 1929 года в Маньчжурию вошло два советских полка, и следователи, уже имевшие на руках списки подозреваемых, производили аресты, допросы среди русских поселенцев Маньчжурии. В 1932 году Япония оккупировала Маньчжурию, что привело спустя три года к продаже Китайско-Восточной железной дороги. В марте 1935 года началась репатриация из Маньчжурии советских граждан, работавших на КВЖД. В Советский Союз выехали десятки тысяч человек. Органы госбезопасности СССР активно «вели разработку» прибывших реэмигрантов, которых называли в оперативной отчетности «харбинцами».

Планомерные репрессии в отношении «харбинцев», бывших служащих КВЖД и реэмигрантов из Маньчжоу-Го, начались с 20 сентября 1937 года, когда вышел оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР Н. И. Ежова за № 00593. Он был направлен против «террористической диверсионной и шпионской деятельности японской агентуры из так называемых харбинцев». В приказе сообщалось, что органами НКВД учтено до 25 тысяч человек, делались ссылки на Учетные агентурно-оперативные материалы. В них утверждалось, что «выехавшие в СССР „харбинцы“ в подавляющем большинстве состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п.». Они якобы являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности. В приказе перечислялись категории «харбинцев», которые подвергались ликвидации или аресту. Среди них, в том числе, назывались участники всевозможных организаций («Христианский союз молодых людей», «Русское студенческое общество», «Братство русской правды», «Союз мушкетеров» и другие), также лица, служившие в иностранных фирмах, владельцы и совладельцы различных предприятий в Харбине.

Арестованные были разбиты на две категории: «изобличенным в диверсионно-шпионской, террористической, вредительской и антисоветской деятельности» выносился приговор «расстрелять», менее активных ожидало заключение в тюрьмы сроком от 8 до 10 лет. Кроме того, на арестованных «харбинцев» ежедекадно составлялась отдельная справка (альбом) с изложением следственных и агентурных материалов, которые определяли степень виновности арестованных, и этот «альбом» направлялся на утверждение в НКВД СССР. Пик террора в отношении репатриантов из Китая пришелся на 1937–1938 годы, когда было репрессировано более 31 тысячи «харбинцев», из них более 19 тысяч человек к расстрелу и более 10,5 тысячи — на 10–25 лет ИТЛ.

9 августа 1945 года началась советско-японская война, в результате которой была разгромлена Квантунская армия в Китае и советские войска оккупировали Маньчжурию. Среди репрессированных в 1945 году оказались как бывшие рядовые Белой армии («колчаковцы», «каппелевцы» и «семеновцы»), так и старожилы КВЖД. Начались массовые аресты. Репрессиям подверглись почти все журналисты, издатели, деятели культуры, которые ранее сотрудничали с японскими властями. По воспоминаниям В. Ф. Перелешина, советская администрация Харбина устроила в бывшем здании японского консульства официальный прием. Арестовали всех приглашенных, среди которых были А. И. Несмелов, М. П. Шмейссер, вся редакция журнала «Луч Азии» и газеты «Заря». Список арестованных поэтов, журналистов, издателей и деятелей образования, репрессированных в Маньчжурии после 1945 года, насчитывает сотни имен.

Сохранилось немало воспоминаний бывших харбинцев, тех, кто, пережив лагеря, остался жив. Литератор Н. И. Заерко вспоминал, что их «из подвалов и камер харбинской тюрьмы октябрьской ночью вывозили по мертвым ночным улицам затаившегося в тревоге города... Погрузка в „телячьи“ вагоны — и долгий путь до нынешнего Уссурийска... Меня судили 31 декабря. „Новогодним подарком“ военного трибунала было 10 лет лишения свободы с отбыванием в ИТЛ. После суда — в тюрьму. Двухъярусные нары были заполнены харбинцами... Интересовались: сколько дали? Меньше десяти не было ни у кого... Бодро, не теряя выправки, держался полковник Я. Я. Смирнов. Стихами писал просьбу об улучшении питания популярный в Харбине поэт Поперек-Маманди...».

После окончания Второй мировой войны указами Президиума Верховного Совета СССР определенной части эмигрантов было предоставлено право получения советского гражданства. Его получали лица, состоявшие к 7 ноября 1917 года подданными бывшей Российской империи, а также те, кто утратил советское гражданство, и их дети. Распространялось оно на русских эмигрантов, которые в то время жили не только в Маньчжурии, но и в провинции Синьцзян, в Шанхае, Тяньцзине и других городах Китая.

После выхода этих указов началась добровольная репатриация, которая охватила период 1946–1950 годов. Бывшие русские эмигранты подавали прошения о предоставлении им советского гражданства. Пик репатриации этого периода, считают историки, пришелся на 1947–1948 годы. В сентябре 1947 года после оформления документов в Генконсульстве СССР турбоэлектроход «Ильич» с русскими на борту вышел из Шанхая и взял курс на порт Находка. Вторая группа русских из Тяньцзиня отплыла на родину на теплоходе «Гоголь». В 1947 году прибывших репатриантов из Китая размещали, главным образом, на Урале — в 38 городах и районах Свердловской области, в городах Златоусте, Магнитогорске, Миассе, двух районах Челябинской области, в шести городах Башкирской АССР, в двух районах в Молотовской области — в Татарской АССР — в Казани и четырех районах республики.

В 1946–1948 годах все репатрианты прошли процедуру фильтрации, примерно треть была осуждена по 58-й статье УК РСФСР за коллаборационизм на сроки от 10 до 15 лет. В 1947–1951 годах несколько сотен репатриантов, добровольно вернувшихся в СССР, также были осуждены. На запросы родственников погибших репрессированных давались неверные ответы о дате и причине смерти, а действительные причины сообщались только устно. Такое положение закреплялось с 1955 года Указанием № 108сс органам КГБ, подписанным председателем комитета госбезопасности В. Е. Семичастным. В соответствии с ним органы госбезопасности извещали членов семей осужденных, что их родственники, приговоренные к 10 годам ИТЛ, умерли в местах лишения свободы, а в выданных свидетельствах причина смерти была вымышлена, даты смерти назывались в пределах 10 лет со дня ареста. Введение такого порядка объяснялось тем, что «в период репрессий было необоснованно осуждено большое количество лиц, поэтому сообщение о действительной судьбе репрессированных могло быть ... использовано враждебными элементами в ущерб интересам Советского государства».

Во второй половине 1950-х годов наметилась либерализация политического режима в СССР, фактов массового террора в отношении репатриантов из Китая уже не было, хотя выходили директивные распоряжения КГБ, согласно которым все прибывшие из Китая подлежали постановке на оперативно-следственный учет. Снятие с учета в 1950-е годы планировалось произвести только в 1980–1990-е годы. На сегодняшний день большая часть репатриантов из Китая, репрессированных в годы сталинизма, реабилитирована.

В рамках статьи можно лишь назвать имена некоторых пострадавших деятелей культуры, искусства и науки, «харбинцев», коснуться их драматических судеб. О некоторых из них известно чуть больше, об иных совсем немного. Прошли по кругам ада поэты и прозаики А. А. Ачаир, А. И. Несмелов, Л. В. Гроссе, А. П. Хейдок, Ф. Ф. Даниленко, М. Ц. Спургот, Л. И. Хаиндрава, М. П. Шмейссер, В. Ю. Янковский и многие другие.

Тяжелой была судьба писателя В. Ю. Янковского (1911–2010). Когда части Советской армии вступили в Маньчжурию, он и братья Арсений и Юрий добровольно явились в штаб 25-й армии, работали военными переводчиками с корейского и японского языков. Но вскоре, в январе 1946 года, их арестовали «за оказание помощи международной буржуазии». Взяты были и двоюродная сестра Татьяна, и их 69-летний отец. Сначала Валерию дали 6 лет, но после пересмотра дела он получил 10 лет ИТЛ, и его повезли во Владивосток. На вопрос исследователя восточной ветви зарубежья А. В. Ревоненко (1934–1995), не сохранилось ли у писателя книг, изданных в Китае, Янковский ответил: «Сборников и альманахов у меня, конечно, не сохранилось по причине, я думаю, Вам понятной: не слишком комфортабельно я оттуда ехал». «Везли даже не как скот, а как хищных зверей — за решетками, — вспоминал В. Ю. Янковский. — Так спустя 25 лет я вновь встретился с Родиной». За побег в группе заключенных в мае 1947 года приговором военного трибунала он был осужден на 25 лет ИТЛ. В 1949 году эта мера была заменена на три года. Места заключения В. Ю. Янковского — пересыльный лагерь «Шестой километр» на Первой речке (Владивосток), зона усиленного режима (ЗУР), отдельный лагерный пункт (ОЛП) в п. Таврическом, Уссурийская следственная тюрьма, ИТЛ
п. Ванино, ОЛП в Певеке (лагерь Чаун-Чукотского Горнопромышленного управления Дальстроя). Работал он «баландером», гробовщиком; после разрешения на работу в лагере бесконвойным был табельщиком, экономистом, репетитором по английскому языку сына начальника участка, бригадиром. В августе 1952 года В. Ю. Янковский был освобожден, однако по предписанию администрации Дальстроя должен был проживать «до особого распоряжения» на отдаленном прииске «Южный» на Чукотке. О пережитом Валерий Янковский написал книгу «От Гроба Господня до гроба ГУЛАГа: быль».

Судьба Л. В. Гроссе (1906 — после 1950 года), сына блестящего русского дипломата старой России, генерального консула Российской империи в Шанхае В. Ф. Гроссе, после репатриации менее известна. Поэт, автор многих стихотворных сборников, переводчик, журналист, издатель, теософ родился в Иокогаме, но своей родиной считал Россию. Решение переехать в Советский Союз было у Л. В. Гроссе добровольным и обдуманным. В личном деле Л. В. Гроссе, хранящемся в Государственном архиве Хабаровского края, есть такая запись некого информатора: «Кто же такой Гроссе? Он или вообще Никто, или „Некто в Сером“. Он может быть и атамановским агентом, и немецким агентом, и британским агентом (...). В. А. Кузнецов охарактеризовал мне его, как „типичного немца“. Но Гроссе был в свое время очень дружен с бароном Жирар де Сукантоном. Про последнего я слышал, что он был атамановским контрразведчиком. 19 марта 1938 г.». Удивительно, что после такой характеристики поэт не был осужден сразу. После репатриации в СССР в 1948 году Л. В. Гроссе жил в Казани, работал переводчиком. Беда пришла через год. В каком именно ИТЛ поэт погиб, неизвестно: к 1940 году ГУЛАГ объединял 53 лагеря с тысячами лагерных отделений и пунктов, 425 колоний.

Был репрессирован и ярчайший поэт восточной ветви зарубежья А. И. Несмелов (Митропольский) (1892–1945). При жизни он выпустил девять сборников поэзии и два сборника рассказов. В августе 1945 года А. И. Несмелов был арестован и вывезен в СССР. Поэт находился в пересыльной тюрьме на станции Гродеково. Его сокамерник Иннокентий Пасынков рассказывал о последних днях и кончине А. И. Несмелова, который не терял присутствия духа (воспоминания приводятся в предисловии к собранию сочинений поэта, изданных во Владивостоке в 2006 году): «Внешний вид у всех нас был трагикомический..., а моральное состояние Вам нечего описывать. Помню, как А. И. нас всех развлекал, особенно перед сном, своими богатыми воспоминаниями, юмором, анекдотами, и иногда приходилось слышать смех и оживление, хотя в некотором роде это походило на пир во время чумы...». Умер поэт от инсульта прямо в камере, и никто из охранников не вызвал врача.

Не избежал репрессий большой поэт и мелодекламатор русского зарубежья, основатель харбинского объединения «Молодая Чураевка», секретарь отдела ХСМЛ в Харбине (с 1923 года) А. А. Ачаир (Грызов) (1896–1960). В личном деле А. А. Грызова, хранящемся в Государственном архиве Хабаровского края, содержится такая информация: «ХСМЛ тесно связан с местными масонскими организациями. Секретарь ХСМЛ Грызов» (...) является членом масонской организации розенкрейцеров...«. Там же, под грифом «совершенно секретно» есть такая запись: «...владеет английским, японским и немецким языками. Из копии имеющегося в деле агентурного донесения агента Х-306 от 27 ноября 1939 г. видно, что Грызов имеет связи с английской и американской разведками, имеет близкие отношения с работниками Американского и Английского посольства... Из агентурного донесения агента Х-323 от 25 января 1940 г. видно, что Грызов имел беседу с секретарем Французского посольства, которая происходила 20 января 1940 г. в кабаре «Бомонд». Поэт был арестован в Харбине в 1945 году и осужден на десять лет ИТЛ. О своем «гулаговском» прошлом поэт не рассказывал даже близким, но известно, что в ссылке он находился в Байките и там продолжал писать стихи и музыку к ним.

Поэт М. Ц. Спургот (1901–1993), автор восьми стихотворных сборников и популярных в Харбине песен, «Мистер ХЛАМ» (звание на конкурсе объединения русской шанхайской богемы, Содружества художников, литераторов, артистов и музыкантов — Н. Г.), журналист, редактор, вернулся в СССР «из страны роз и чая» в 1947 году. Он был осужден и находился в ИТЛ с 1951 по 1955 год. Михаил Цезаревич о своем возвращении в СССР вспоминал так: «Я весь свой литературный архив оставил в Китае с тем, чтобы его привезла моя — теперь бывшая — жена: она должна была выехать вслед за мной, однако приехала только через несколько лет. Перед отъездом же сожгла все мои книжки, вырезки напечатанного из газет и журналов и даже рукописи, опасаясь везти с собою, подозревая, что я репрессирован. Так оно и было: я был репрессирован в начале 1951 года и реабилитирован в конце 1955 года».

Не все репрессированные поэты вернулись к творчеству после лагерей. Так, М. П. Шмейссер (1909–1986), депортированный в СССР в 1945 году, писал: «... с 1945 года я фактически перестал быть поэтом и писателем. (...). Видимо, лагерь был для меня слишком сильной психической травмой, от которой трудно было войти в состояние прежнего творческого настроения».

Размышляя о сталинском терроре и его жертвах, спрашиваешь себя: почему наказание без преступления происходило именно в России и откуда взялось это необъяснимое чувство вины, которое не дает покоя?

Наталья ГРЕБЕНЮКОВА