Словесница Искусств

Любой театр за свою историю переживает как периоды расцвета, так и череду будней, в которых каждодневный труд, репетиции, невидимые миру слезы кажутся нескончаемой однообразной полосой. Однако ценность театра определяют те редкие мгновения творческого подъема или триумфа (кому как повезет), выделяющие из безликой массы яркие личности.

Два режиссера, работавшие в хабаровских театрах с разницей в семь лет, оставили после себя легенду. С пожелтевших газетных полос, фотографий, афиш словно сквозь время проступают черты людей, в разное время составивших славу и гордость театрального Хабаровска.

Ян Цициновский и Станислав Таюшев... Знаменитые 60-е в драме, когда триумфально прошли в Москве гастроли театра, и 70-е в ТЮЗе, годы, о которых еще долго будут вспоминать очевидцы, украшая свои рассказы новыми подробностями.

Яростный Цициновский

Хабаровск 60-х — это деревья, устремленные в небо, широкие улицы, ранние фонари и поток зрителей, спешащих в театр. Там в сдержанном гуле голосов, блеске глаз, шелесте программок — ожидание. Вот сейчас тяжелый бархатный занавес вздрогнет, поплывет в стороны — и любимый театр покажет свою новую премьеру.

Осенью 62-го коллектив краевого театра драмы возглавил заслуженный артист Армянской ССР, ученик Н. Охлопкова Ян Цициновский — красивый человек в безупречном костюме с аристократическими манерами. Костяк труппы к тому времени составляли такие артисты, как М. Барашкова, А. Кирикова, М. Храбров, Н. Медведева, Р. Каненко, А. Егоров.

Цициновский, зрелый мастер, три года назад поставивший на сцене столичного театра им. Маяковского спектакль по пьесе Сарояна «В горах мое сердце», принес в театр творческую неуспокоенность, повышенные профессиональные требования, взыскательность. Новый главреж не искал проторенных путей в создании репертуара. Об этом можно судить по афише тех лет. На сцене хабаровского театра были осуществлены постановки таких редко идущих пьес, как трагедия А. Толстого «Царь Федор Иоаннович», хроника Б. Брехта «Мамаша Кураж и ее дети», трагедия Шекспира «Король Лир» (оформление спектакля было выполнено по эскизам московского художника К. Кулешова, музыку написал Д. Кабалевский, песенку шута хабаровский композитор Ю. Владимиров), чеховский «Иванов». Театр работал также и с местными авторами. Именно Цициновский, смело преодолевая драматургическую слабость, поставил одну из пьес Валерия Шаврина «Семья Плахова». Пьесу, изруганную критиками, но неизменно тепло принимаемую зрителями всех возрастов. Кстати, дебют Шаврина-актера на хабаровской сцене совпал с режиссерским дебютом Цициновского в спектакле по пьесе С. Алешина «Палата», где наряду с признанными мастерами Егоровым и Храбровым критики отмечали обаятельнейшего Шаврина в роли Гончарова. Его герой «по-солдатски прямой, душевно открытый завоевывает безоговорочное расположение зрителей».

Таким образом, к 1965 году, сформировав труппу, которой был по плечу разнообразный репертуар, театр начал готовиться к отчетным гастролям в Москве. Для этого надо было пересмотреть спектакли сегодняшнего репертуара и пополнить афишу новыми названиями. К 20-летию хабаровского драматического Цициновский взял в работу пьесу Е. Яновского «Ярость» — почти забытую старшим поколением и вовсе не известную современным зрителям не только молодого, но и среднего возраста.

В Москве состоялась премьера «Ярости». Это был риск, но риск оправданный. Перед открытием занавеса волновались все — участники спектакля, работники цехов, руководство. Однако спектакль «страстный, наполненный какой-то взрывной силой, — писала московская газета „Известия“ от 8 сентября 1965 года, — явился двойным открытием, вторым рождением несправедливо забытого драматургического произведения и открытием интересного талантливого коллектива, сумевшего придать новый смысл событиям 35-летней давности. Пьеса в режиссерском прочтении Яна Цициновского прозвучала как гимн человеку, свободному от эгоистических устремлений...»

Надо отметить, что спектакля равного «Ярости» по выразительности, страстности, темпераменту не было ни у гастролировавших в тот год в Москве горьковчан, ни у оренбуржцев. Это была победа, которой по праву можно гордиться.

Образом спектакля «Ярость» стало оранжевое раскаленное небо и крутой горб деревенской улицы. В сценографии художника Бориса Локтина воплотилась сама эпоха, сложная, вздыбленная, героическая, с яростными схватками двух противостоящих друг другу сил. Эпиграфом к спектаклю можно было смело поставить слова одного из персонажей: «Мы всю нашу жисть по-новому перепашем». Ян Цициновский поставил «Ярость» как героическую драму, в которой жили, боролись, действовали простые люди, труженики. Казалось, что, растворяясь в актерах, режиссер заразил их своим вдохновением, одержимостью. «С приходом Цициновского в театр, — писал Борис Волгин в „Московской правде“ от 4 августа 1965, — хабаровский театр живет по-московскому времени...Чувства здесь пронизаны страстью, мысли остры и открыты, движения души энергичны и решительны, речь ясна и полнозвучна».

Судя по отзывам, в спектакле не было полутонов, ибо высокая правда, накал страстей определили его решение, обеспечив успех. Спектакль явился триумфом хабаровцев в столице, а сами гастроли на сцене прославленного Малого театра знаменательнейшим событием, которое еще раз доказало, что понятие «театральная провинция» весьма условно. Ибо личность режиссера, способного сделать сцену кафедрой, с которой жизнь предстает перед зрителями в художественных образах, определяет успех коллектива и позволяет говорить о состоятельности труппы.

Представив такой спектакль, как «Ярость», единодушно решили критики, хабаровский театр лишил себя внутреннего права работать ниже этих возможностей.

...И вновь толпы людей у входа. Вздохи у закрытой кассы: «Билеты проданы до 15 октября». Особая торжественность на лицах зрителей, радостный шум в фойе..." В обстановке настоящего праздника начал вчера сезон Хабаровский театр драмы«, — писала газета «Тихоокеанская звезда» 22 октября 1965 года.

И это было. Осталось в пожелтевших афишах, фотографиях, газетных страницах. Осталось в памяти очевидцев. Было...

Рыцарь в драконовом царстве

Мы учились в институте, когда в группу стали поступать слухи о новом режиссере, который возглавил ТЮЗ. Самый молодой главреж в стране, Станислав Таюшев был родом из Саратова. Окончив режиссерский факультет ГИТИСа с красным дипломом, приехал на Дальний Восток.

Это было любопытно. Тем более что Хабаровский ТЮЗ, в течение нескольких лет остававшийся без творческого лидера, выглядел безнадежно провинциальным — вроде того изъеденного молью бархата, которым была завешена сцена. Да и труппа — сплошной средний возраст, что с ними можно поставить!

Однако премьеры первых таюшевских спектаклей в Хабаровске перевернули все представления об уровне и творческом потенциале тюзовской труппы. Актеры, которые еще вчера неуклюже изображали мальчиков и девочек, вдруг оказались способны передать сложнейшую гамму переживаний шварцевских героев, азартно овладевали искусством мюзикла. А спектакль по рассказу Бориса Лавренева «Сорок первый», в котором Таюшев был руководителем постановки и автором инсценировки, вызвал волну давно забытых споров вокруг театра. Одни восторженно принимали новое искусство, другие столь же бурно ниспровергали увиденное.

Наверно, это были первые наглядные уроки режиссуры, которые, сам того не подозревая, Таюшев преподавал студентам института культуры. В антракте мы собирались в фойе, обмениваясь впечатлениями. Таюшев проходил мимо отрешенный, и казалось, что вся эта суета его ничуть не трогает. Но когда взгляд его серых глаз встречался с нашими откровенно любопытствующими, улыбался весело и понимающе.

Первые годы театр Таюшева искал свое лицо, свой язык, на котором хотел быть понят зрителями. Шло формирование труппы, в театр пришли новые актеры — Валерий Ангарский, Геннадий Храпунков, Алла Волжина, Юрий Юрченко. При Таюшеве пришла в театр и заняла свою нишу блистательная Татьяна Гоголькова.

В ТЮЗ потянулись москвичи: художники Станислав Бенедиктов и Владимир Колтунов, в лице которого труппа обрела главного художника и единомышленника, режиссер Феликс Берман, критики, специалисты по речи. По долгу службы они бывали, конечно, и в других театрах, но местом их постоянной дислокации неизменно становилось уютное помещение ТЮЗа, где поселилось творчество. Кроме внутренних преобразований театр менял и свой внешний облик. Первым делом Таюшев избавился от пыльных кулис. Нарастил сцену, выдвинув ее в первые ряды. Вместо традиционных кресел в зрительный зал поставили деревянные скамейки, оставив посредине пустое пространство для актеров.

В поисках новых форм открыли малую сцену. Это было необычно для Хабаровска. И хотя первый спектакль в фойе по пьесе Теннеси Уильямса «Стеклянный зверинец» поставил дипломник ГИТИСА Александр Шелыгин, в его утонченно-эстетской форме чувствовался почерк художественного руководителя. В довершение актеры во главе с Таюшевым, вооружившись кисточками, выкрасили зрительный зал в черный цвет. «Чтобы ничто не отвлекало от творчества», — объяснял новшество Таюшев.

К сезону 1979 года театр приготовил ряд премьер — «Дракон», «Однажды субботним вечером», «Кошка, которая гуляла сама по себе». Восстановил лучшие спектакли прошлых сезонов — «Тень», «Остановите Малахова!», «Женитьба», «Бумбараш».

Открылся сезон спектаклем по пьесе Шекспира «Ричард III» в постановке Бермана. Казалось бы, совсем не тюзовский репертуар. Однако политический театр нужен юным, считал Таюшев. Именно сегодня надо говорить с молодыми зрителями о проблемах государственной важности. «В „Ричарде“ Берман раскрывает механизм тирании, превращающий одного человека в тирана, другого — в того, кто молчит».

Берман поставил кровавую трагедию Ричарда в жанре балаганного театра. В этом был взгляд на историю глазами современного человека.

Тему политического театра Таюшев продолжил в своем спектакле «Дракон», вызвавшем огромный резонанс в городе. Главная ценность спектакля, что он заставлял размышлять о том, что такое человеческое достоинство. Ибо нравственность, утверждал театр, состоит в глубокой вере в высокое предназначение человека. Ведь что такое дракон? Тиран, забирающий самых красивых девушек, держащий в страхе город. Но почему они молчат, эти странные жители? Почему безропотно приносят дань и дев в жертву? Значит, рабство внутри них. И мало уничтожить чудовище о трех головах. Надо еще изжить собственного дракончика, который притаился в душе. А это не всем под силу. И тогда появляется странствующий рыцарь Ланцелот в алом плаще (прекрасная работа Валерия Ангарского) и освобождает город.

Поистине, как бы ни был унижен народ, он всегда найдет силы, чтобы выделить из серой массы того, кто сумеет подняться над трусостью, страхом, забитостью, взвиться факелом в небо и показать путь к спасению. В спектакле «Дракон» театр определил свою тему, обрел лицо. И это было лицо Ланцелота.

Но «Дракон» был и последним таюшевским спектаклем в ТЮЗе. Произошел парадокс: режиссер, известный своими новациями и смелыми взглядами, был оторван от своего детища и почти насильно водворен на место главного режиссера в театр драмы. Вроде бы все справедливо: передовой режиссер пошел на повышение, да и драму спасать надо. А на самом деле он оказался чужим в коллективе, где были свои игры и правила. И хотя Таюшев сумел обновить репертуар и поставить на сцене краевого театра драмы интересные спектакли, работа не сложилась. Он уехал из Хабаровска. Работал в Саратове, Ярославле, Казани. Ставил спектакли в Москве и Вологде, снял картину на Одесской киностудии. Были у него свои театры и коллективы. Но ни про один из них не сказали, как про Хабаровский ТЮЗ: театр Станислава Таюшева.

Механизм творчества — вещь сложная и хрупкая, иногда достаточно одного неосторожного движения, чтобы маятник качнулся в другую сторону и пошел обратный отсчет времени. Впрочем, кого волнует сломанная человеческая судьба? Но это уже другая история.

Светлана ФУРСОВА
В статье использованы материалы из книги А. Иванова «Дорога, длиною в век».
Фото из архивов Хабаровского фонда культуры и ТЮЗа.

Как же надо было верить в свои силы и возможности труппы, чтобы дерзнуть повезти в Москву нигде доныне в стране не ставящуюся пьесу Шона О, Кейси «Костер епископа», неизвестную «Ярость» и спектакль «Царь Федор», памятный москвичам по работам в нем Хмелева и Добронравова! К тому же август в столице — месяц нетеатральный. Кто пойдет смотреть спектакли неведомого театра из Хабаровска. Однако и на «Царя», и на «Короля Лира», и даже на пьесу начинающего хабаровского драматурга Валерия Шаврина «Семья Плахова» зал собирал аншлаги. Слухи о том, что приехал хороший театр, разнеслись быстрее, чем развернули свою работу критики и рецензенты.

«Вглядитесь в его лицо, — писал рецензент „Молодого дальневосточника“, — с первых минут он поражает необычайной романтичностью и даже нереальностью. Душа, полная достоинства и отваги, — выше этих жалких униженных душ. Он профессиональный Герой, он жаждет битвы с врагом, он говорит возвышенно, он чисто любит — он рыцарь».